В экономической области индуистский национализм заручился поддержкой консервативного в культурном отношении, но активного в хозяйственной сфере индийского среднего класса. Моди пользуется мощной поддержкой в процветающих индийских диаспорах США, Великобритании и других стран. Так что отмахнуться от индуистского национализма как от реакционного продукта загнивающего и экономически несостоятельного общества не получится.
Победа на выборах в Индии партии индусских националистов под руководством Нарендры Моди («Бхаратия джаната парти», или БДП) и её союзников является одним из самых больших поражений – как моральных, так и интеллектуальных, которые потерпел западный либерализм со времён окончания холодной войны. То, что это событие было проигнорировано западными комментаторами и СМИ, ещё раз доказывает их умение не обращать внимания на неудобную правду в угоду геополитическим приоритетам США – как-никак Индия приобретает в глазах американцев всё большее значение как союзник в противостоянии с Китаем и исламским экстремизмом.
Стремление этих партий к торжеству «хиндутвы» («индусскости»), концепции, зародившейся в недрах иудаизма местного толка, возвещает о наступлении времён, когда мир будет принадлежать мощным национальным государствам, руководимым выборными правительствами с чётко выраженными авторитарными наклонностями и опирающимся на сильный (пусть даже старательно взращиваемый и формируемый) народный национализм и культурную самобытность. Эти государства будут стремиться стать успешными участниками глобальной системы капитализма при одновременной готовности дать решительный бой тем силам глобализации, которые будут угрожать их цивилизации, национальным интересам и установленному порядку.
Либерализм терпит крах не только потому, что основополагающие принципы индуистского национализма прямо противоположны либеральным принципам (за исключением экономики), но, что ещё важнее, потому что индуистские лидеры побеждают на выборах, причём с всё более внушительным большинством голосов, и происходит это в самой большой демократии мира. Давняя либеральная вера в культурную свободу и рациональный прогресс вступает в резкое противоречие с якобы присущей либералам приверженностью демократии. Наконец, как американские неоконсерваторы, так и американские либеральные интернационалисты (что зачастую одно и то же) старательно выдвигают Индию на роль оплота глобального «союза демократий», организуемого под эгидой США.
Индуистский национализм – это истинно национальная сила, вырастающая из толщи народных масс. И если поначалу она зиждилась на протесте против колониального господства и противостоянии опасностям, грозившим верхушке (высшим кастам) индуистского общества, то в последние годы она во всё большей мере связана с задачами экономического развития. В отличие от России и Китая верность этой идеологии со стороны многих индийцев нельзя объяснить происками авторитарных элит, умело манипулирующих сознанием масс. Напротив, большую часть из тех 70 лет, что прошли со времени обретения Индией независимости, у власти стояла партия «Индийский национальный конгресс», выступавшая (или провозглашавшая, что выступает) за Индию светскую и плюралистическую, в чём её поддерживали нерелигиозные слои индийской англоговорящей экономической, интеллектуальной и бюрократической элиты. Как тогда, так и сейчас партией руководит наследственная политическая династия (Неру-Ганди), являющаяся неотъемлемой частью этой элиты. А вот Нарендра Моди и его последователи к элите не принадлежат и являются представителями низших слоёв среднего класса либо зажиточного крестьянства. Как бы ни было неприятно, придётся признать, что все они вышли в люди благодаря своим способностям.
В Китае подъём неоконфуцианства можно с веским основанием охарактеризовать как осуществляемый сверху государственный проект. Здесь можно провести известные аналогии с тем, как в конце XIX века в рамках националистической революции Мейдзи японским государством была создана новейшая разновидность синтоизма. Политико-националистический индуизм, тоже принадлежащий эпохе модерна, с конца XIX века вырастает из глубин народной жизни. Это ответная реакция индуистских масс на господство британских империалистов, вестернизацию культуры, перевод высшего образования на английский язык и реальную (либо воображаемую) угрозу обращения индуистов в христианство и ислам усилиями христианских и мусульманских миссионеров.
Такая реакция обязана своим возникновением ряду религиозно-политических деятелей и движений, как, например, Свами Даянанде Сарасвати (1824−1883) и «Арья-самадж» («Обществу просвещённых»). С начала 30-х годов прошлого века она приобрела экстремистский и военный уклон под влиянием Винаяка Дамодара Саваркара (1883−1966), движения «Хинду Махасабха» и организации «Раштрия сваямсевак сангх» (РСС), или «Союза добровольных слуг родины», членом которой в течение долгого времени был сам Моди (говорят, что нынешняя администрация Моди сформирована не столько официальной индуистской националистической партией, БДП, сколько РСС). В последние десятилетия на почве индуистского национализма вырос целый ряд других политических группировок, включая «Шив сену» в штате Махараштра и «Хинду юва вахини» в штате Уттар-Прадеш, из которой вышел Йоги Адитьянатх, избранный главным министром штата Уттар-Прадеш в 2017 году.
Созданный этими силами современный политический индуизм одновременно архаичен и нов. Новизна заключается не только в том, что его политическая организация подчиняется строгой дисциплине, но также и в намерении осуществить реформу индуизма. По иронии судьбы, движение, членам которого присуща животная ненависть к мусульманам и христианам, стремится сделать индуизм более похожим на христианство и ислам – менее разнообразным и плюралистическим, более замкнутым, монолитным, централизованным и книжным.
Как и Махатма Ганди, вожди индуистского национализма (пусть и не обладающие его терпимостью к другим религиям и точкам зрения) борются за сокращение кастовых различий в индуизме, хотя сами являются выходцами из высших каст. Ибо они осознают, что дискриминация низших каст, – это самое уязвимое место их программных заявлений о том, что подавляющую часть населения страны составляют индуисты и что Индия должна быть чисто индуистским государством. В особенности же индуистских националистов страшит обращение индуистов из низших каст в ислам и христианство.
Поскольку одним из самых мощных факторов разложения и паралича политической жизни в стране стал произошедший в последние десятилетия подъём провинциальных кастовых партий на севере Индии, индуистский национализм сумел предстать в образе объединительной и модернизирующей национальной силы, преданной идее достижения всеобщей этно-религиозной националистической цели, к которой стремится их однородный (индуистский) национально-суверенный народ. В экономической области индуистский национализм заручился поддержкой консервативного в культурном отношении, но активного в хозяйственной сфере индийского среднего класса. Моди пользуется мощной поддержкой в процветающих индийских диаспорах США, Великобритании и других стран. Так что отмахнуться от индуистского национализма как от реакционного продукта загнивающего и экономически несостоятельного общества не получится.
Между тем главный символ индуистского национализма, являющийся его мобилизующей силой и одновременно фактором угнетения и насилия на религиозной почве внутри страны, на протяжении всей истории был предметом насмешек просвещённых европейцев и стойкого презрения либеральной публики. Чтобы правительство будущей сверхдержавы, которая вскоре станет самой густонаселённой страной мира с самыми высокими темпами экономического роста, поклонялось коровам (а сторонники Моди убивали людей, заподозренных в причинении им вреда) – да это афронт для всего современного либерального мировоззрения! Коммунизм и тот наносил менее глубокие раны, будучи продуктом одних с западным либерализмом светских, рационалистических течений и утопий. И тот факт, что шумиха вокруг убийства коров служит вполне современным целям политической мобилизации масс и предвыборной агитации, с либеральной точки зрения, не имеет значения.
Подъём индуистского национализма оказывает мощную поддержку и знаменитой (или печально известной) теории «столкновения цивилизаций» Сэмюэла Хантингтона, дружно ненавидимого нынешними либералами: ведь Моди и индуистские националисты настаивают именно на том, что индуистская Индия не только в религиозном и культурном, но и в политическом отношении представляет собой отдельную цивилизацию, которая находится в явном или потенциальном конфликте с другими цивилизациями.
Одновременно индуистский национализм вступает в противоречие с теорией Хантингтона, поскольку его последователи, с одной стороны, рассматривают «хиндутву» как цивилизационную силу, а, с другой, её воплощение в конкретном национальном государстве. «Хиндутва» неотделима от идеи индийского национального величия, опорой которому служит великодержавный национализм. В этом смысле индуистский национализм противоречит постулату Хантингтона об упадке государственного национализма и государственной власти, равно как и пожухшим либеральным мифам о глобализации как могильщике национализма. Свою аналогию индуистский национализм находит, скорее, в иранском шиизме, русском православии или польском католицизме. В Америке, на родине Хантингтона, христианские фундаменталисты отнюдь не считают себя (подобно своим средневековым собратьям) частью общего Христианского мира, и в своём большинстве являются убеждёнными (даже одержимыми) американскими националистами, свято верящими в то, что США волей Божьей призваны быть лидером в культурной, политической и военной сфере.
Раскроенный по таким культурно-националистическим лекалам мир нельзя назвать радужной перспективой, таящей к тому же серьёзные опасности. Однако такая картина более точно отражает современные реалии, чем мифы, тяготеющие над западным мышлением со времени окончания холодной войны.
Международный дискуссионный клуб «Валдай»
