С 2006 года отношения между Европейским союзом,
Россией и США переживают глубокий кризис, характеризующийся
переплетением стратегических и энергетических аспектов.
Нынешняя ситуация позволяет провести аналогии с
первой половиной 1980-х. Главным вопросом тогда было, как сочетать
развитие торговых отношений между Востоком и Западом с обеспечением
безопасности западных стран. Эти две сферы (стратегия и энергетика)
тесно взаимосвязаны и сегодня.
Соединенные Штаты и европейские страны завязли в
Афганистане, в то время как Россия, преодолев, благодаря
максимально высоким доходам от поставок энергоресурсов, хаос
переходного периода, наращивает темпы экономического роста и
возвращается на мировую арену. Москва выступает против американских
планов размещения элементов системы противоракетной обороны в
Польше и Чешской Республике, противится расширению НАТО, ужесточает
политику на границах (Грузия), на Балканах (Косово) и в более
широком плане – по вопросам, связанным с европейской безопасностью
(ДОВСЕ).
Следствием напряженности, возникшей в
российско-украинских отношениях в январе 2006 года, стал всплеск
дискуссии об энергетической зависимости ЕС от России и о том, что
Москва использует поставки углеводородного сырья в качестве
политического инструмента.
Сегодня в основе отношений между Евросоюзом, Россией
и США лежит следующее уравнение: активность Соединенных Штатов в
Европе и на прилегающих к России территориях с использованием
стратегических рычагов плюс ужесточение внешней и внутренней
политики Кремля с опорой на средства энергетического воздействия
равняется оттеснению Европейского союза на второй план.
ЕС столкнулся с тем, что в международные отношения
возвращается логика силы, и оказался не готов к тем изменениям в
своем окружении, которые не вписываются в рамки общеевропейских
ценностей и не оправдывают надежд переходного периода. Такая
ситуация приводит европейцев к осознанию необходимости срочно
пересмотреть отношения с Россией.
ОПАСНОСТЬ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЙ МАРГИНАЛИЗАЦИИ
Евросоюз располагает 0,6 % мировых запасов нефти (у
США – 2,5 %, у России – 6,6 %). На Европейский союз приходится 2,9
% мирового производства (на Соединенные Штаты – 8 %, на Россию –
12,3 %). Доля от мирового потребления составляет в случае
Европейского союза 18,6 % (США – 24,1 %, Россия – 3,3 %).
Что касается газа, то на территории единой Европы находится
1,3 % мировых запасов (в Соединенных Штатах – 3,3 %, в России
– 26,3 %). На ЕС приходится 7,1 % мировой добычи газа (США – 18,5
%, Россия – 21,3 %) и 17 % мирового потребления (Соединенные Штаты
– 22 %, Россия – 15,1 %). Ввоз энергоресурсов в Европу будет
постоянно расти, что часто преподносится как усиление
энергетиче-ской зависимости от поставщиков, в первую очередь от
России.
Поставки газа в Евросоюз составляют 84,8 % от всего
российского экспорта. 26,3 % газа, потребляемого на территории
Европейского союза, приходит из России. Экспорт нефти из
постсоветских стран в ЕС составляет 83,3 % от всех поставок из
этой зоны и покрывает 38,7 % общего потребления нефти в Европе.
Нефть, поступающая с постсоветского пространства в США, покрывает
лишь 1,79 % потребностей этой страны. 75 % российских
экспортных доходов непосредственно зависят от европейского
энергетического рынка. Последняя цифра лучше всего отражает тесную
взаимозависимость России и Европы в данной сфере.
Теоретически Соединенные Штаты, Россия и Евросоюз
являются энергетическими партнерами. Во время первого
президентского срока Владимира Путина (2000–2004) было подписано
несколько очень важных политических соглашений, направленных на
укрепление взаимного доверия. В октябре 2000 года Европейский союз
и Российская Федерация вступили в «энергетический диалог»,
призванный гарантировать поставки энергоресурсов и приток западных
инвестиций в данный сектор экономики. В октябре 2002-го об
«энергетическом партнерстве», направленном на то, чтобы облегчить
проникновение российского капитала на североамериканский рынок и
поступление американских капиталовложений в Россию, договорились
Москва и Вашингтон.
В период второго президентского срока Владимира
Путина (2004–2008) отношения в области энергетики приобрели
политиче-скую окраску. Этому способствовали постоянно возникавшие
разногласия по вопросу о ценах. Со времени украинского кризиса
(январь 2006-го), США, России и ЕС не удается избавиться от
склонности драматизировать энергетические отношения. Такие страны,
как, например, Польша, хотели бы, чтобы энергетические вопросы были
переданы в ведение НАТО, в то время как страны-производители
(например, Иран) рассуждают о возможности создания газовой ОПЕК.
Поскольку стратегические интересы переплетаются с торговыми, сложно
определить их подлинную суть.
Если в начале президентства Путина отношения в сфере
энергетики расценивались как фактор сотрудничества, то постепенно
они стали источником напряженности. Стоит отметить, что тяга к
пре-вращению энергоресурсов в политический инструмент свойственна
не только России, но и, судя по заявлениям американских
руководителей, Соединенным Штатам.
Отказываясь воспринимать энергобезопасность в
геополитиче-ском контексте, европейцы остаются вне игры. Эта
ситуация тем более парадоксальна, что у Брюсселя есть довольно
сильные козыри. Хотя Евросоюз не обладает собственными сырьевыми
ресурсами, три из четырех крупнейших мировых энергетических
компаний – европейские (British Petroleum, Shell и Total).
Зациклившись на функционировании рынков, Европейский союз так и не
смог утвердиться в качестве солидного игрока на энергетической
арене.
Энергетическая алгебра ЕС походит на уравнение с
несколькими неизвестными. Сложность его обусловлена разной степенью
зависимости стран-членов от импорта энергоресурсов. Для Евросоюза в
целом «энергетическая безопасность» – это доступ к ресурсам по
разумным ценам, а также взаимозависимость в отношениях с Москвой.
Такой подход лишь частично совпадает с российским.
Для России «энергетическая безопасность» скорее
означает выход на платежеспособные рынки, сокращение рисков на этих
рынках и получение гарантий долговременных инвестиций
стран-потребителей.
Американцы же под «энергетической безопасностью»
понимают прежде всего эффективное функционирование мировых
энергетических рынков, гарантами которого они себя считают. Помимо
этого они хотели бы превратить энергетику в «мировое всеобщее
благо». Вашингтон пытается осуществлять так называемую дипломатию
альтернативных нефте- и газопроводов, призванную диверсифицировать
экспортные потоки, которые по возможности обходили бы стороной
несговорчивые, по его мнению, режимы, такие, например, как Россия и
Иран.
С 1978 года либерализация североамериканского
газового рынка осуществляется за счет сегментации производственной
цепи: закупка, транспортировка, хранение, оптовая продажа и продажа
конечному потребителю. Такой механизм считается эталонным. Он
вполне применим и в Европе, поскольку обеспечит большую гибкость,
бЧльшую прозрачность, равно как и интеграцию трех региональных
рынков (североамериканский, азиатский и европейский). Благодаря
своим природным запасам и транспортной инфраструктуре, Россия
способна играть решающую роль как во взаимосвязи региональных
рынков, так и в их изоляции.
Теоретически либерализация не сочетается с
монополизацией. Поэтому Соединенные Штаты и Европейский союз ищут
пути для того, чтобы преодолеть монополию «Газпрома» в
производстве, транзите и экспорте. Хотим мы того или нет, растущий
спрос автоматически закрепит за Россией центральное место. Москва
смогла наилучшим образом воспользоваться возможностями, которые ей
предоставила либерализация рынка, для того, чтобы усилить свои
позиции. Являясь монополистом на начальном этапе производства,
«Газпром», тем не менее, выступает за свободную конкуренцию на
конечном этапе. Российская компания стремится заключать прямые
договоры с европейскими потребителями (пока только
промышленными).
Когда страны – члены ЕС, желая повлиять на Россию,
ссылаются на Энергетическую хартию, они ломятся в наглухо закрытую
дверь. Ведь в политическом плане Москва не чувствует себя связанной
никакими ограничениями, а в техническом – обладает способами
лоббирования, причем достаточно эффективными, чтобы диктовать
правила игры.
Споры о неизбежности энергетического партнерства с
Россией постепенно сменились дискуссиями о надежности «Газпрома»
как торгового партнера. Они вызваны крайне противоречивыми
сигналами, поступающими от российской стороны, а также туманными
перспективами. Стиль работы «Газпрома», сегодняшний уровень
вложений в эту компанию, промышленная стратегия и состояние
газового потенциала в России ставят вопрос о способности компании
сохранить в среднесрочной перспективе объем поставок без
привлечения запасов Центральной Азии. Сомнения подкрепляются
прогнозами, согласно которым спрос внутри России будет неуклонно
расти.
Евросоюз столкнулся с проблемой, которую отчасти
создал сам: либерализация газового рынка, призванная содействовать
конкуренции между поставщиками, скорее привела к конкуренции между
европейскими компаниями, нуждающимися в российском газе в условиях
повышающегося спроса. Она разворачивается под лозунгом «каждый за
себя», что дискредитирует Европейский союз. США открыто проявляют
беспокойство по поводу растущей зависимости Старого Света от
России. Американские эксперты рекомендуют европейским коллегам
прорабатывать сценарии на случай внезапного и значительного
сокращения поставок российского газа в Германию либо Италию.
В последнее время много говорят о новых маршрутах
газопроводов – прежде всего для соединения европейского рынка и
Прикаспийского региона, который рассматривается как альтернатива
России. На долю Азербайджана, Казахстана, Туркменистана и
Узбеки-стана приходится 5 % мировых запасов, 5,16 %
мировой добычи и 3,22 % мирового потребления газа. Легко
сравнить эти данные с приведенными выше цифрами, иллюстрирующими
потенциал России.
10 лет назад, когда Россия еще была слабой, а Америка
– полна оптимизма, этот регион стал объектом многочисленных
притязаний. В кругах, близких к Белому дому, сегодня принято
изобличать «энергетическое вторжение» России в Европу, а также
критиковать медлительность европейцев в принятии адекватных мер. Не
спеша с осуществлением таких проектов, как Nabucco, ЕС, мол, дает
возможность «Газпрому» реализовывать новые проекты (например,
«Южный поток»), закрепляющие изолированность Прикаспийского
региона. Противодействие России – лучший путь для возрождения
трансатлантического партнерства: Евросоюз и Соединенные Штаты,
несмотря на огромную разницу их энергетического положения, должны
выработать единую «защитную тактику» против России.
Подобные рассуждения, распространенные в официальных
и экспертных кругах, сдержанно воспринимаются в энергетических
компаниях. С их точки зрения, в условиях, когда главным является
обеспечение поставок энергоносителей и функционирования рынков,
систематические действия в обход России – это нонсенс.
РЕАЛИИ СТРАТЕГИЧЕСКОЙ МАРГИНАЛИЗАЦИИ
Еще одним гордиевым узлом в отношениях между
Европейским союзом, Россией и США являются стратегические вопросы.
После событий вокруг ЮКОСа (2003) глобальные проблемы оказались
неотделимы от темы «энергетического империализма». Именно так
смотрят на вещи новые страны – члены Евросоюза, в частности Польша
и государства Балтии, все еще воспринимающие Москву как источник
потенциальной военной угрозы.
Завязнув в Ираке, зациклившись на Иране и получив
массу проблем в Афганистане, Вашингтон в последние годы
рассматривает Россию не как стратегический приоритет, а скорее как
непредсказуемого партнера. Начавшееся в 2006 году ужесточение
американской политики достигло пика в июне 2007-го, когда, выступая
в Праге, Джордж Буш сравнил действия России на мировой арене с
политикой Китая. В этой речи, как и в ряде предшествующих
вы-ступлений, американский президент откровенно выразил
озабоченность внутренней эволюцией России и установил прямую связь
между сворачиванием демократических реформ и внешней политикой.
В российском обществе укоренилось мнение, что страна
находится во враждебном окружении. При Владимире Путине Москва
совершила два стратегических поворота. Первый случился после 11
сентября 2001 года, когда Россия сделала шаг навстречу Западу.
Второй был связан с реакцией на «цветные» революции и стал шагом
назад, к евразийству. Эти события глубоко изменили мировосприятие
команды Путина, которая теперь убеждена в необходимости
противостоять агрессивному западному влиянию у своих границ.
Россия, к которой постепенно возвращается былая мощь,
стремится пересмотреть отношения с Соединенными Штатами, НАТО и ЕС
и вернуть позиции, потерянные за время переходного периода. Сегодня
Кремль ассоциирует утрату былой мощи с разграблением национальных
богатств России, которое происходило под прикрытием и при поддержке
Запада.
Российской элите дорога идея великой державы, не
только являющейся основным фактором регионального равновесия и
евро-атлантической стабильности, но и определяющей общий
миропорядок. Вместе с тем стремление населения к открытости страны,
подтверждаемое опросами общественного мнения, вносит определенные
коррективы в великодержавные настроения элиты.
Первоначальный интерес Москвы к единой Европейской
политике в области безопасности и обороны (ЕПБО) затмило ее
негативное отношение к масштабному расширению НАТО в 2004-м, в
результате которого Североатлантический альянс утвердился как
основной гарант безопасности на европейском континенте. Жесткость
российской позиции объясняется тремя тесно связанными между собой
факторами: американской активностью у российских границ, которая
после событий в Украине расценивается Кремлем как череда
провокаций; общим снижением возможностей Соединенных Штатов,
завязнувших в Ираке; стратегическим ослаблением Евросоюза. Эти
обстоятельства открывают перед Россией пространство для маневра,
цель которого ясна: использовать вновь обретенную силу для того,
чтобы заставить признать существование российских зон влияния.
Европейский союз, Россия и Соединенные Штаты
воспринимают друг друга в искаженном виде, в то время как вызовы и
угрозы будущего, естественно, выходят за пределы треугольника,
который они составляют. Внутри него к тому же обнаруживается явный
дисбаланс, что, конечно, не способствует нормализации
отношений.
В 2006 году Россия выделяла на содержание одного
военнослужащего 3,8 тыс. дол. (Соединенные Штаты – 190 тыс. дол.,
Германия – 94 тыс. дол., Турция – 12,7 тыс. дол.). При этом по
сравнению с 2000-м российский показатель вырос на 350 %. Валовый
внутренний продукт на душу населения в России составляет 16 % от
того же показателя в США и находится на уровне ВВП такой страны,
как, например, Мексика. В 2005 году военные расходы России
оценивались в 58 млрд дол., в то время как американский военный
бюджет достиг 495 млрд дол., а общие военные расходы объединенной
Европы – 240 млрд долларов.
Россия остается второй ядерной державой мира и
располагает арсеналом, который включает в себя ядерные силы
наземного (500 баллистических ракет), морского (12 подводных лодок)
и воздушного (80 бомбардировщиков) базирования. Качество арсенала и
его соответствие современным требованиям оцениваются
неоднозначно.
Аналогичная ситуация и в космической области.
Несмотря на свое подавляющее превосходство в космосе, Соединенные
Штаты проявляют растущее беспокойство по поводу возрождения
российской космической программы, в результате чего Москва будет
способна разработать эффективные противоспутниковые системы. В
самой России вопрос о выживании космического сектора уступил место
вопросу о его развитии, которое идет одновременно с реорганизацией
военно-промышленного комплекса. Реализация европейских космических
программ наталкивается на отсутствие страны-лидера и нерешенность
вопросов на общеевропейском уровне.
В современных условиях сравнение огневой мощи
вооружений постепенно утрачивает смысл. В то же время необходимо
отметить реорганизацию российских Вооруженных сил, которые,
согласно известному высказыванию, не так сильны, как хотят
казаться, но и не так слабы, как кажется. Ряд широкомасштабных
учений, прошедших в последние годы, заставили вновь говорить о
возрождении реальных возможностей по переброске сил и средств.
Что касается Европы, то наращивание ее военной мощи
пока не соответствует значительности заявленных планов в области
безопасности. Ни Вашингтон, ни Москва не воспринимают Евросоюз в
качестве серьезной военной силы стратегического плана. Памятуя о
военной операции НАТО в Югославии в 1999-м, Кремль старается
отыграться в Косово, заявляя, что любое долговременное
урегулирование конфликтов в Европе возможно только при
непосредственном участии России.
Четыре стратегические проблемы являются сегодня
предметом переговоров внутри «треугольника»: Иран, Косово, системы
ПРО и расширение НАТО. С точки зрения Москвы, приоритетный порядок
этих проблем должен быть обратным.
Что касается размещения элементов системы ПРО, то
Европейский союз фактически оказался в стороне от решения этого
вопроса. Европейские государства по-разному смотрят на угрозу со
стороны Тегерана, на реальность его ядерной программы и проекта
создания баллистических ракет. Скептицизм в отношении иранской
угрозы чувствуется, в частности, в Германии. Развертывание системы
ПРО, безусловно, не может угрожать боеспособности российского
ядерного потенциала, но такие страны, как, к примеру, Польша,
считают, что это придаст им уверенности в отношениях с Москвой.
Варшава обратилась к США с просьбой о размещении на
своей территории не только десяти систем перехвата баллистических
ракет, но и зенитно-ракетных комплексов Patriot. Однако она
получила вежливый отказ: такие просьбы не способствуют развитию
взаимопонимания и внушают России подозрения. В стратегических
вопросах Польша предпочитает двусторонние договоренности, в то
время как в энергетической сфере она, напротив, категорически
против такого подхода.
На данный момент проблемы, связанные с размещением
элементов системы ПРО, решаются в рамках российско-американского
диалога. На предложения тут же следуют встречные контрпредложения,
причем с европейцами никто не советуется. Лишь благодаря
настойчивости Ангелы Меркель эта проблема начала обсуждаться в
многостороннем формате на встрече стран НАТО в августе 2007 года.
Ряд государств, в частности Германия, Канада и Норвегия, сдержанно
относятся к планам развертывания ПРО, полагая, что это негативно
скажется на отношениях Североатлантического альянса с Россией. С
точки зрения Вашингтона, подобный обмен мнениями не ставит под
сомнение обоснованность американских планов, тем более что такие
страны, как Болгария, Греция, Румыния и Турция, хотели бы, чтоб
будущая система ПРО прикрывала юго-восток Европы.
ЕС не способен выработать единую позицию относительно
американских планов. Хавьер Солана призвал обсудить вопрос о
размещении элементов системы ПРО, однако вынужден был признать, что
принятие окончательного решения не будет зависеть от Евросоюза. Эта
ситуация больше, чем какая-либо другая, указывает на стратегическую
слабость Европейского союза, равно как и на серьезные проблемы во
взаимоотношениях Европы и Америки. По сути, ЕС, перекладывая
решение стратегических вопросов на НАТО, продолжает терять
авторитет в глазах Москвы.
НА ПУТИ К ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ МАРГИНАЛИЗАЦИИ?
Долгие годы Евросоюз действовал в рамках
постмодернистского дискурса, заключающегося в провозглашении себя
державой нового типа: своего рода «мягкая сила» на все времена. Вне
всяких сомнений, тезисы о «ползучей интеграции», другими словами,
принятие новыми странами-членами общеевропейских правил, норм,
законов подтверждает способность Европейского союза изменять свое
окружение. Следование принципу «главенства права» всегда будет
оптимальной основой для отношений с Россией, позволяющей избежать
«мягкого сдерживания», тем более что подобную модель трудно
представить себе в условиях постоянного расширения торговых
обменов.
Такой подход проявляется, например, в Европейской
политике соседства (ЕПС). С одной стороны, она направлена на
стабилизацию граничащих с ЕС регионов, а с другой – подготавливает
новые страны к вступлению в Евросоюз. Государствам – кандидатам на
присоединение предлагается начать двусторонний диалог с Брюсселем в
рамках специальных «планов действий».
Россия всегда отказывалась принимать участие в ЕПС,
считая приемлемыми для себя лишь отношения на равных. Нынешнее
российское руководство больше не считает Европейский союз образцом.
При Путине Кремль сформулировал доктрину, которая базируется на
таких двух понятиях, как «специфичность России» и «суверенная
демократия».
Первый принцип означает, что на российскую систему
власти и темпы ее развития большое влияние оказывает прошлое
страны.
Вторая идея позволяет оправдать ограничение
политических свобод и утверждать, что Россия не допустит никакого
внешнего влияния на своей территории. Если смотреть глубже, то
история России – наследие Российской империи и Советского Союза –
служит основой политики Владимира Путина, стремящегося быть на
уровне великого прошлого. Он действует, скорее оглядываясь назад,
нежели в соответствии с определенным планом построения общества.
Логика Путина в большой степени определяется желанием восстановить
то, что было. Это стремление сильнее, чем его собственные
убеждения, и проявляется во многих слоях российской политической
культуры, в особенности в подходах к стратегическим вопросам. В
отличие от Соединенных Штатов российская военно-политическая элита
рассматривает прошлое как лучший способ для понимания настоящего и
подготовки к будущему.
Американская внешняя политика традиционно строится на
неразрывной связи между защитой национальных интересов и
универсальными демократическими ценностями. Неоконсервативная
идеология прошла при Джордже Буше несколько этапов. С 2006-го,
столкнувшись с действительностью, она обнаружила неспособность
содействовать реализации амбиций руководства США. В момент
переизбрания Джорджа Буша на второй срок (2004) существовала
надежда на поворот американской политики в сторону реализма и менее
догматичного подхода к международной жизни. Официально провозгласив
в январе 2006 года концепцию «трансформационной дипломатии»,
Госдепартамент попытался согласовать новый взгляд на международные
отношения с доктриной Буша, действовавшей во время его первого
президентского срока.
Теперь к такому взгляду должны прибавиться менее
грубые с идеологической точки зрения механизмы, например
«государственное строительство» как предмет более продуманной
методологии. Проведение выборов следует отныне рассматривать как
необходимое, но недостаточное условие демократизации общества. Сама
же демократизация больше не считается универсальным способом
решения всех проблем безопасности. Однако ядром разногласий
Соединенных Штатов с Россией по-прежнему является долгосрочная цель
Вашингтона – добиться превращения авторитарных режимов в стабильные
демократии.
Идея «продвижения демократии», столь близкая
администрации Буша, столкнулась с особенностями, которыми отмечено
сотрудничество с авторитарными режимами на Кавказе и в Центральной
Азии. Начиная с 2003-го многие аналитики с беспокойством отмечали
расхождение между принципами «продвижения демократии» и средствами,
которые применяются в рамках глобальной войны с терроризмом. Такая
оценка вызывала бурную реакцию со стороны политических деятелей,
по-прежнему убежденных в эффективности насаждения демократии.
Поддержка, которую Москва оказала Вашингтону после 11 сентября 2001
года, в какой-то момент заставила поверить в возможное сближение
обеих стран. Точкой единения, разумеется, было не «продвижение
демократии», а «борьба с международным терроризмом». Отношение к
«цветным» революциям в бывших советских республиках послужило
причиной раскола между Россией и США.
С американской точки зрения, эти события явились
отражением непреодолимого желания покончить с моделью
государственного устройства, которая несла на себе отпечаток
советско-российских времен, и присоединиться к евро-атлантическим
структурам. Таким образом, они содержат элементы, способствующие
трансформации современного мироустройства. Как мировая держава,
ведущая войну, Соединенные Штаты явно не удовлетворены нынешним
статус-кво.
С точки зрения Москвы, «цветные» революции проходили
при одобрении и поддержке внешних сил и продемонстрировали
неприкрытое стремление ограничить российское влияние в регионе.
Однако в конечном счете революции стали серьезным препятствием на
пути становления новых государств и лишь дали толчок к обострению
внутриполитической ситуации.
В деле «продвижения демократии», равно как и в
«борьбе с международным терроризмом», Европейский союз отстает и от
США, и от России. Европейцы слишком долго колебались в оценке
событий, происходивших на постсоветском пространстве, отчего
создалось впечатление, что они с запозданием реагирует на «цветные»
революции. С другой стороны, в заслугу ЕС можно поставить роль
посредника, которую он сыграл в ходе украинской «оранжевой
революции».
В отличие от Москвы и Вашингтона Брюссель (опять же
по причине разных позиций отдельных стран) всегда держался в
стороне от глобальной борьбы с терроризмом. Он считал, что ведение
войны, не ограниченной ни временныЂми, ни пространственными
рамками, чревато опасностью смешения политических и военных целей.
Резонность такого подхода все более очевидна и заслуживает гораздо
лучшего дипломатического применения. Внутри Евросоюза чаще и чаще
звучит мнение о необходимости сформулировать собственную доктрину
содействия демократии, которая позволила бы европейцам занять место
в борьбе за утверждение демократических ценностей, но при этом
более четко отмежеваться от США.
По мнению ряда аналитиков, в борьбе против терроризма
Европейский союз сохраняет чувство меры, защищая верховенство
международного права над военной силой. В этой борьбе ЕС приходится
действовать вместе с двумя государствами – Соединенными Штатами и
Россией, которые расценивают друг друга как противников. Не
учитывая этого фактора, невозможно понять российскую и американскую
внешнюю политику. Применение силы и политиче-ское оправдание этого
являются сегодня двумя дестабилизирующими моментами в отношениях
между Евросоюзом, Россией и США.
***
В отличие от Соединенных Штатов Европейский союз не
может позволить себе игнорировать Москву. Именно поэтому он должен
перестроить отношения с Россией, приняв к сведению произошедшие
глубокие изменения. Как и Турция, Россия в большой степени
определит дальнейшие перспективы общеевропейского строительства.
Российская политика ЕС больше не может строиться в соответствии с
логикой оказания помощи, которой долго придерживались европейские
страны. Такая политика принесла плоды, но она малоприменима к
стране, которая выходит на третье место в мире по валютным запасам.
Связи между Евросоюзом и Россией больше не могут развиваться лишь в
тесных рамках Соглашения о партнерстве и сотрудничестве,
«энергетического диалога» или «четырех общих пространств».
Необходимо срочно увязать отношения с региональными
(влияние на общих соседей), трансатлантическими (влияние на
общеевропейскую безопасность, которая все еще зависит от степени и
характера американского присутствия) и глобальными (влияние на
связи с центральноазиатскими странами, Китаем, Индией и Ираном)
вопросами. Очевидно, что для Европейского союза речь идет не о
выборе между Россией и Соединенными Штатами, а лишь о том, чтобы
эти две страны не делали выбора за него. Не впадая в упрощенное
видение «кондоминиума» или «возвращения к холодной войне», ЕС
должен попытаться адаптироваться к действиям мировых держав.
Традиционная приверженность Европы к главенству международного
права, безусловно, необходима, но уже недостаточна в отношениях с
двумя крупнейшими державами. В то же время очевидно, что Евросоюзу
нужно делать все возможное, чтобы и американцы, и русские
прислушивались к его мнению. Ведь ему есть что сказать.
