Умолкли разговоры о стратегическом партнерстве. Кончилось время мечтаний о полноценном российско-американском альянсе, которым совсем недавно предавались политики, включая и бывшего посла США в России Александра Вершбоу. Рассеялась атмосфера товарищества, возникшая после 11 сентября 2001 года благодаря тому, что Россия незамедлительно поддержала Америку, а потом помогла ей одержать победу в Афганистане. Стих попутный ветер, вызванный мягкой реакцией Москвы на аннулирование Вашингтоном Договора по ПРО и размещение американских баз в Центральной Азии, инициативой энергетического партнерства, признанием нового Совета Россия – НАТО и энергичными переговорами по вопросам американо-российского сотрудничества в ходе майского саммита-2002 в Москве.
Сегодня вице-президент США Ричард Чейни утверждает, что Россия несправедливо и грубо ограничивает права своих граждан, притесняет религиозные движения, свободную прессу, политические партии и гражданские организации, а также использует нефть и газ как «инструмент запугивания и шантажа». Россия же узрела перед собой «волка», который «знает, кого кушать» и «никого не слушает». В обеих странах опять заговорили о «новой холодной войне».
ЧТО ПРОИЗОШЛО?
Задайте этот вопрос информированным россиянам, и в большинстве случаев они ответят иначе, чем американцы, хотя, конечно, и там и тут встречаются разные мнения. Такой контраст символичен. Три-пять лет тому назад линия водораздела проходила бы не между народами, а между отдельными группами внутри них. То есть были бы американцы, разделяющие российскую точку зрения, и наоборот. Теперь же рубеж пролегает между взглядами, преобладающими в каждой из двух стран.
Американские лидеры, политики и политологи по большей части связывают наступившее охлаждение с последовательным отходом президента Владимира Путина от демократических норм, с его стремлением к централизации власти, включая контроль над важными секторами экономики, и готовностью беззастенчиво использовать власть для оказания давления на более слабых, но независимых соседей. К тому же отказ Москвы дать твердый отпор Ирану, попытка переговоров с ХАМАС и стремление подружиться с соседними авторитарными режимами воскрешает в памяти ее давнюю привычку ловить рыбу в мутной воде.
Правда, некоторые американцы полагают, что эволюция Москвы – предсказуемое и не выходящее за рамки допустимого явление, или считают, что всему виной чрезмерная напористость Вашингтона, который рад ослаблению России и агрессивно расширяет военное присутствие вдоль ее границ, требуя сотрудничества на своих условиях. Другие, наоборот, записали Россию в авторитарные государства, враждебные интересам США, и подозревают ее в маниакальном стремлении восстановить былое влияние на соседей. Но в основном люди придерживаются воззрений, лежащих где-то посередине.
В окружении Путина и далеко за его пределами проблема видится совершенно иначе. По мнению большинства россиян, их страна наконец вновь обрела уверенность в себе и не желает больше терпеть менторское отношение к себе со стороны Соединенных Штатов. Москва сама знает, какие формы правления обеспечат стране безопасность и прогресс, и намерена отстаивать свои интересы на международной арене так, как сочтет это нужным. Мол, Америка или, по крайней мере, ее элиты, привыкшие к тому, что слабость России лишает ее возможности выбора, и, вероятно, желающие раз и навсегда загнать ее в угол, не могут смириться с таким поворотом событий.
Конечно, в России, как и в США, звучат и другие мнения. Разочарованная часть демократов, не питающих симпатий ко многим аспектам американского курса, поддерживают уверенную внешнюю политику Москвы, однако считают, что президент Путин и его команда довольно-таки неуклюже подошли к делу. Иные утверждают, что у России наконец открылись глаза на враждебность к ней Америки.
Зафиксировать факт ухудшения отношений не значит объяснить его. Противоположные мнения Москвы и Вашингтона едва ли помогут докопаться до корней проблемы, которые во многих отношениях являются скорее симптомом заболевания, чем его диагнозом.
Например, громкие заявления России о том, что американцы, дескать, недовольны ее усилением и вновь обретенной самостоятельностью, – это лишь слабая компенсация трех давних обид. Первая (и самая старая) связана с болезненным ощущением того, что в Америке не осознаюЂт ни вклад Советского Союза в окончание холодной войны, ни цену, которую России пришлось за это заплатить. Там уверены, что речь идет исключительно о заслуге Вашингтона и плоды победы должны достаться ему. Россияне получают своего рода моральное удовлетворение, напоминая Америке, что их страна теперь уже не столь растерянна и беззащитна.
Вторая обида (прямое следствие первой) заключается в том, что в последнее время отношение США к России варьировалось от благодушной снисходительности (поучения клинтоновской администрации, невыполнимые обещания, полное равнодушие к мнению Москвы по таким вопросам, как расширение НАТО) до двусмысленного равнодушия (изначальная незаинтересованность администрации Буша в развитии связей между обеими странами, готовность действовать по собственному усмотрению по ряду затрагивающих Россию вопросов, а впоследствии склонность к тому, чтобы воспринимать содействие со стороны Москвы как нечто само собой разумеющееся). Наконец, надеются россияне, американцы на своей шкуре почувствуют, каково было им.
В-третьих, россиян, включая самого Путина, раздражает критика со стороны Соединенных Штатов. В России считают, что, высказывая несогласие с ее внешней и внутренней политикой, американцы преследуют свои собственные интересы – внутриполитические (вильнюсская речь Ричарда Чейни), обусловленные конкурентной борьбой (реакция на напористую дипломатию «Газпрома») либо стремлением, например, ограничить влияние Москвы на постсоветском пространстве (подвергая сомнению ее роль в «замороженных» конфликтах в Молдавии и Грузии). Поэтому в России так широко распространено убеждение в том, что Америка живет по двойным стандартам. Мол, те антидемократические режимы, которые сотрудничают с Россией, Вашингтон осуждает, а на те, что поддерживают США, напротив, смотрит сквозь пальцы. Америка возмущается, когда Россия применяет силу для защиты своих интересов, но сама осуществляет силовые акции где и когда ей заблагорассудится.
Когда Вашингтон объясняет разлад отходом России от демократии и ее агрессивной политикой в отношении соседей, им точно так же движут более сложные мотивы. Многие американцы чувствуют себя разочарованными. Никто не ожидал, что Москва даст задний ход. Предполагалось, что Россия пусть медленно и мучительно, но все же будет продвигаться в сторону демократии, устояв перед соблазном авторитаризма. Поскольку Буш, как и Клинтон, верит в так называемую «теорию демократического мира» (по его мнению, продвижение демократии в мире ведет к укреплению безопасности в международном масштабе), потеря России наносит удар по американскому видению путей развития мирового сообщества. К тому же никто не предполагал, что после распада Советского Союза американо-российские отношения вскоре серьезно омрачатся соперничеством.
Но возможно и более глубокое объяснение, включающее в себя три аспекта. Во-первых, поведение обеих сторон отражает наличие губительной неопределенности. Что, в конце концов, породило проблему: усиление России или ее слабость? Американцы, считающие, что ухудшение отношений – результат небрежения со стороны США, полагают, что Россия до сих пор опасно слаба. Так же думают и россияне, критикующие политику «бюрократических» авторитаризма и капитализма Путина. На другом конце спектра – точка зрения тех американцев, которые уже готовы записать Россию в соперницы либо показать ей, кто в доме хозяин, и которые утверждают, что она имеет или стремится иметь слишком много инструментов для упрочения своей агрессивной позиции. Русские, убежденные во враждебности Вашингтона, неустанно подчеркивают, что Россия в состоянии сама решать свои проблемы да и Америка едва ли может ей в чем-то помочь.
На самом же деле Россия одновременно и слаба, и сильна. Негативные демографические тенденции, коррупция, неровное экономическое развитие, отсутствие у руководства последовательной и долгосрочной стратегической концепции ослабляют ее. Высокие цены на нефть, богатые естественные ресурсы, монополия на основные энергетические и транспортные сети, большая, частично восстановленная армия, право вето в ООН, естественный союзник в лице Китая, который поддерживает Москву во многих ключевых вопросах внешней политики, работают на ее усиление. К сожалению, лидеры обеих стран концентрируют свое внимание то на одном, то на другом ракурсе общей картины, вместо того чтобы честно и внимательно проследить их взаимосвязь.
Во-вторых, нынешние неприятности вытекают из концептуальной недостаточности. Американские лидеры от Джорджа Буша-старшего до нынешнего президента хотели, чтобы Россия «избрала» западную модель: скопировала демократические институты Запада, переняла его экономический строй и включилась в общую внешнеполитическую деятельность. Российские президенты, как Ельцин, так и Путин, также стремились к тому, чтобы Россия воспринималась и воспринимала себя как часть Европы и, следовательно, Запада.
Беда в том, что ни россияне, ни американцы, ни европейцы никогда всерьез не занимались решением концептуальной задачи: как интегрировать Россию в западный мир, если ее невозможно интегрировать в институты, составляющие фундамент современной Европы (Евросоюз и НАТО)? Американские лидеры, особенно в клинтоновскую эру, полагали, что этот вопрос решится сам собой по мере того, как Россия демократизируется, модернизуется и привыкнет ассоциировать себя с Западом. Когда обнаружилась ошибочность данного подхода, никто не озаботился устранением глубинных противоречий, лежащих в основе проблемы.
Вашингтон действовал скорее по инерции, пойдя на некоторые незначительные шаги в институциональной сфере, такие, как Основополагающий акт России и НАТО (1997), образование Совета Россия – НАТО и расширение «большой семерки». Россияне же предоставили США и Европе самим решать эту задачу, поскольку, с одной стороны, чувствовали, что их не очень ждут в западном мире, а с другой – не определились с ценой, которую они готовы заплатить за радушный прием. В условиях, когда такая стратегическая устойчивость отсутствует, а повседневные перипетии международной политики создают непростые ситуации, стороны прежде всего сконцентрировались на том, чтЧ их больше всего раздражало или настораживало друг в друге.
Третья и в конечном итоге главная причина непрочности американо-российских отношений состоит в том, что стороны недооценивают их обоюдную важность. Со времен крушения Советского Союза громкие заявления Москвы и Вашингтона о необходимости сотрудничества и несении некой общей ответственности так и не убедили ни парламентариев, ни прессу, ни общественность обеих стран. Не в последнюю очередь потому, что лидеры и сами до конца в это не верят и по мере нарастания негативных факторов все меньше стремятся поверить. Некоторые задачи, связанные с сотрудничеством, действительно важны: например, обеспечение безопасности российского ядерного оружия и материалов либо совместная борьба с катастрофическим, и в том числе ядерным, терроризмом. Однако ни эти цели, ни временная заинтересованность России в экономическом содействии Запада, ни проблемы на Ближнем Востоке и еще в более отдаленных регионах, которые, как полагают некоторые, якобы должны сблизить Москву и Вашингтон, не могут служить основой для более глубокого и стабильного партнерства. Отсюда вытекает следующий вопрос.
ЧТО НУЖНО БЫЛО СДЕЛАТЬ?
Перед первой встречей с Борисом Ельциным президент Билл Клинтон, выступая 1 апреля 1993 года с речью в Военно-морской академии, заявил: отношения с Россией «должны стать первоочередной заботой США». «Мир не может допустить повторения югославской трагедии в масштабах страны, покрывающей 11 часовых поясов и до сих пор располагающей огромным ядерным арсеналом». Клинтон считал, что, бездействуя, Соединенные Штаты и Запад в целом рискуют упустить четыре исторические возможности. Во-первых, это шанс укрепить национальную безопасность и не дать России вернуться к авторитаризму или погрузиться в хаос. Во-вторых, превратить Россию из «внешнеполитического соперника» в «партнера по решению глобальных проблем». В-третьих, повысить экономическое благосостояние Запада за счет уменьшения расходов на оборону. И в-четвертых, инвестировать в «богатую по определению» страну, которая, будучи реформирована, впоследствии может внести большой вклад в развитие глобальной экономики. Это был впечатляющий список, однако он не стал руководством к действию ни для клинтоновской, ни для всех последующих администраций.
Программа нового Совета Россия – НАТО, сформированного в 2002-м, представляет разумную, более конкретную и реалистичную картину общих интересов Москвы и Вашингтона: борьба с терроризмом, контроль над оружием массового уничтожения и совместная работа по ограничению региональной нестабильности. К этому можно добавить еще две более крупные и фундаментальные задачи. Во-первых, взаимовыгодным образом интегрировать Россию в глобализированную экономику и ее основные институты. А во-вторых, привлечь ее вместе с остальными крупными ядерными державами к созданию международного режима. Он должен был бы препятствовать взаимному наращиванию вооружений, дестабилизирующей гонке вооружения в космосе, стремлению уничтожить противоядерный барьер с позиции либо слабости (в случае с Россией), либо силы (в случае с США), а также включать новые – негласные или официальные – правила поведения в мире многостороннего ядерного соперничества. Но при всей значимости этих задач разговоры о них остаются пустым звуком.
Если бы Россия и Америка (Запад) с самого начала задались целью выявить один всеобъемлющий общий интерес – дело, сопоставимое по масштабности с поддержанием послевоенного альянса Соединенных Штатов и Западной Европы, – то они поняли бы, что речь должна идти об обеспечении взаимной безопасности в Евразии и за ее пределами. На всем этом пространстве, включающем важнейшие стратегические регионы (Европа, Восточная Азия и беспокойный мусульманский Юг), нет двух стран, более заинтересованных как в прогрессивных и стабильных реформах, так и во взаимной и национальной безопасности. Ни одна страна, включая Китай и Индию, не оказывает бЧльшего влияния на судьбы Евразии, чем Америка и Россия.
Ставки поистине огромны. Необходимо предотвратить возникновение новых «горячих точек» и распространение насилия из существующих конфликтных зон в беспокойные соседние регионы, особенно южные. Не допустить, чтобы эхо афганских и иракских событий достигло постсоветского пространства, и исключить радикализацию проживающих там 65 миллионов мусульман. Гарантировать, что огромный топливный потенциал бывшего СССР станет источником прогресса, а не напряженности и что таланты, ресурсы и технологии региона, способного в грядущие 25 лет занять второе место в мире по темпам развития, послужат благосостоянию населения земного шара.
Кроме того, следует контролировать, но не нарушать хода безопасной и конструктивной интеграции государств, расположенных на рубежах Евразии, в более широкую мировую систему. Речь идет о Китае и новых «промежуточных государствах» (lands in between) – Украине, Белоруссии и Молдавии. Если бы заинтересованность России и США в «стабильности и взаимной безопасности в Евразии и за ее пределами» справедливо считалась приоритетом, веской причиной для поддержания российско-американского партнерства и даже длительного альянса, то большинство факторов охлаждения отношений между Москвой и Вашингтоном не возникли бы либо они воспринимались бы так же спокойно, как и трения, существующие внутри НАТО с момента ее основания. При этом все вышеперечисленные задачи решались бы совместно, а не на преимущественно состязательной основе, как это происходит сегодня.
Воздушные замки? Возможно. Но все же идею партнерства не стоит считать нереальной. Когда Вашингтон уверовал в концепцию «однополярного мира» и в свою способность противостоять глобальным угрозам по собственному усмотрению, а при необходимости и в одиночку, России отводилась роль полезного, но необязательного союзника. Однако с тех пор ситуация изменилась.
Россию нельзя сбрасывать со счетов. Сегодня это один из крупнейших поставщиков нефти и газа, для многих (включая Европу и в перспективе Китай) даже более важный, нежели Ближний Восток. Ее роль как международного игрока уже не назовешь маргинальной (вспомним, насколько важно ее участие, особенно в тандеме с Китаем, в разрешении кризисов вокруг иранской и северокорейской ядерных программ). Хорошо это или плохо, но Россия, как никто другой, способна воздействовать как на политику Киева и Минска, так и на безопасность в Центральной Азии. Было бы ошибкой игнорировать и потенциальное влияние Москвы на Пекин. Для Вашингтона пришло время пересмотреть место России в американской внешней политике.
С другой стороны, тот же самый комплекс причин может натолкнуть Москву на мысль, что она не нуждается в пересмотре своего отношения к Америке. Но российское руководство не должно забывать об оборотной стороне медали. Как показал опыт американо-китайских отношений, более глубокая интеграция России в мировую экономику сопряжена для нее со все возрастающей необходимостью иметь дело с США. Чем скорее сократятся запасы российской нефти (приблизительно к 2010 году), чем больше упадет цена на «черное золото» или, как мы уже видим сегодня, осложнится его экспорт, тем скорее Москве потребуются помощь и сотрудничество Запада. Чем менее эффективна окажется силовая модель в решении государственных проблем и высвобождении потенциала страны, тем сложнее будет лидерам отказывать людям в их гражданских правах. В тот день, когда хрупкий статус-кво, который установился на постсоветском пространстве и на который так рассчитывает Кремль, начнет рушиться по причине того, что зашатаются промосковские реакционные режимы, Россия по-настоящему осознает, как важно для нее иметь в числе союзников Соединенные Штаты.
Итак, Россия и Америка недооценили обоюдную значимость партнерства, но не потому, что альянс был недостижимой мечтой, а потому, что они пошли по неверному пути.
РАЗРЫВ ИЛИ СОТРУДНИЧЕСТВО?
Каковы варианты дальнейшего развития событий? Новая холодная война маловероятна, поскольку между обеими странами отсутствует элемент враждебности. Американо-российские расхождения лишены глубокой идеологической подоплеки, они не чреваты шагами, связанными с далеко идущими агрессивными планами одной или обеих сторон. (Представьте себе американо-российскую версию нынешних отношений Иран – США.) Вряд ли следует опасаться, по крайней мере в ближайшие 5–10 лет, и раунда «великодержавного соперничества» наподобие того, что развернулось между Россией и Британией в XIX веке. Оно возможно только в том случае, если возобновится стратегическая конкуренция ведущих мировых государств, которая, в свою очередь, может быть вызвана фундаментальным распадом американо-китайских отношений, в результате чего России и Японии придется выбирать между двумя полюсами. Это, однако, не исключает возможность обострения уже имеющей место региональной конкуренции двух государств на постсоветском пространстве.
Вероятнее всего, в ближайшие годы взаимоотношения России и Америки станут развиваться по схеме «статус-кво плюс» либо «статус-кво минус». В первом случае они будут балансировать на тонкой линии между сотрудничеством и разладом, но время от времени их станут стимулировать новые проекты, такие, как недавняя «Глобальная инициатива по борьбе с ядерным терроризмом» или слияние американского «Глобального энергетического партнерства» и российской инициативы по созданию международных центров по обращению с ядерными материалами. Возможно, сконцентрировавшись на положительных моментах, Москва и Вашингтон смогли бы даже расширить сотрудничество в сфере внешней политики. Умелая дипломатия поспособствует тому, что обещание США подготовить Украину к членству в НАТО не нанесет особого вреда американо-российским отношениям, особенно учитывая, что вступление состоится еще нескоро из-за внутренних проблем, с которыми столкнулся Киев.
Второй сценарий таков: если Москва устанет от соседства с реакционным белорусским режимом, она может из чисто эгоистических побуждений лишить Лукашенко поддержки, благодаря которой он столь демонстративно игнорирует мнение США и Европы. Если каждое из двух государств не будет стараться перетянуть Казахстан на свою сторону, то при сокращающемся присутствии Соединенных Штатов в регионе Центральная Азия вряд ли осложнит их отношения. К тому же в этом регионе пересекаются антитеррористические интересы Вашингтона, Москвы и Пекина, и это может способствовать развитию хотя бы одной из сфер сотрудничества. Что касается насущного китайского вопроса, то, хотя внешнеполитические курсы Китая и России по-прежнему будут во многом близки, полноценный антиамериканский альянс, невозможный сегодня (потому что, даже если бы Москва стремилась к нему, чего она не делает, последнее слово принадлежит Китаю), останется невозможен и в дальнейшем, если Америка воздержится от непродуманных шагов в отношении Пекина.
Все большее значение придается другой крепнущей державе – Индии. Но очевидные попытки Москвы и Вашингтона снискать расположение Дели вряд ли заметно отразятся на взаимоотношениях России и США.
Наконец, нарастающие споры и трения по поводу внутренней политики Москвы не нанесут серьезного вреда диалогу, если Америка будет по-прежнему относиться к ним как к побочной проблеме, отдавая приоритет основным интересам, связанным с Россией (как это происходило на июльской встрече «восьмерки»), а Путин сохранит способность со свойственным ему своеобразным чувством юмора отметать настойчивые упреки Вашингтона. Это не означает, что есть вероятность заключения сделки, к которой, по словам его российских критиков, стремится Путин: «Умерьте критику в адрес российской внутренней политики, включая “обеспечение порядка” в Чечне (Путин утверждает, что война кончилась), и откажитесь от агрессивных попыток расширить свое влияние на постсоветском пространстве. Тогда вы сможете рассчитывать на Россию как на энергетического партнера и сторонника в большинстве внешнеполитических вопросов». Ни команда Буша, ни любая другая американская администрация не согласилась бы de jure или de facto на такой расклад, да и Путин не смог бы выполнить свою часть уговора.
Однако некоторые считают, что как у путинского правительства, так и у большей части российской политической элиты совсем другие планы: за последние два года Москва отказалась от идеи даже частичной интеграции в западный мир и, по словам Дмитрия Тренина, решила создать свою собственную «солнечную систему» с Россией в роли светила. Сплотив вокруг себя ряд государств, в основном постсоветских, со схожими потребностями, предпочтениями и слабыми местами, Москва надеется обеспечить себе надежный тыл, который позволит ей сотрудничать с Европой, Китаем, Японией и не в последнюю очередь с Америкой на своих условиях и только тогда, когда она сочтет нужным. Есть и другое мнение, причем его разделяет и председатель думского Комитета по международным отношениям Константин Косачев. Он и его сторонники считают, что Россия есть и должна оставаться евроатлантическим государством, но в последнее время этому постоянно препятствует контрпродуктивная политика США и Запада в целом.
Учитывая, какими темпами разлаживались отношения в течение последних двух лет (по итогам июльского саммита Путин сказал лишь, что обе страны остаются «надежными и взаимно заинтересованными партнерами»), есть опасность, что тенденция продолжится. И основную роль в этом могут сыграть три основных расхождения во взглядах Вашингтона и Москвы на внешнюю политику:
- как сказал [руководитель Центра международной безопасности Российской академии наук] Алексей Арбатов, американцы считают, что хуже войны с Ираном может быть только Иран с ядерной бомбой, а россияне понимают наоборот;
- Соединенные Штаты предпочли бы видеть Украину в составе НАТО и ЕС, а Россию это не устраивает;
- американцы оставляют за собой право на применение силы в любой серьезной ситуации; в Москве же считают, что за исключением случаев явной самообороны для этого необходима санкция Совета Безопасности ООН.
Эти противоречия – не единственные, но они очень серьезны. Если любое из них в критический момент окажется на пути сотрудничества, а США или Россия не проявят необходимую гибкость, вероятнее всего, наступит новый этап охлаждения. Отношениям будет причинен еще более значительный ущерб, если Россия воспользуется признанием Западом независимости Косово для того, чтобы в свою очередь признать Приднестровье, Абхазию либо Южную Осетию, или если трения между Москвой и Тбилиси выйдут из-под контроля, или же если следующий непредвиденный международный кризис не сблизит, а еще больше разобщит Москву и Вашингтон. А также, безусловно, и в том случае, если, несмотря на умелые попытки сохранить хорошую мину при плохой игре, команда Путина зайдет слишком далеко в стремлении обеспечить нужный результат на парламентских (2007) и президентских (2008) выборах и/или Буш захочет либо будет вынужден от «философствования» за коньяком перейти к более серьезным шагам.
Различия между двумя сценариями весьма существенны, и потому обеим странам важно решить, на что именно следует делать ставку. Но в политическом смысле интересы Москвы и Вашингтона сводятся к максимизации минимальных возможностей и минимизации потерь. Сегодня нет оснований драматизировать ситуацию и бояться разрыва отношений, но, к сожалению, использовать исторический шанс обеим странам пока не удалось.
