Американо-иранские отношения вновь на грани фола: стороны обмениваются угрожающими заявлениями и жестами, проводятся военные учения и перебрасываются воинские контингенты. Пожалуй, столь явной эскалации еще не было. Что произошло? Иран вплотную подошел к обретению ядерного оружия? Или резко повысил уровень своей агрессивности в отношении соседей? Ни на то ни на другое не похоже. Скорее изменилась общая ситуация, и сам факт ее изменения толкает к активности.
Конечно, Тегеран ведет себя провокационно, например, объявляя о скором пуске нового завода по обогащению урана, чем раздражает всех, включая и традиционно сдержанную Россию. Но даже министр обороны США Леон Панетта, будучи крайне категоричным относительно угроз перекрыть Ормузский пролив (это автоматически приведет к удару), сказал на днях, что Иран, по его данным, не разрабатывает ядерное оружие, хотя и работает над созданием потенциала. Вообще американские военные снова, как и год назад с Ливией, не в первых рядах сторонников войны. Они предпочитают экономическое и дипломатическое давление, опасаясь в очередной раз, как в Ираке, оказаться крайними в ответе за авантюрные решения политиков.
В мире, пожалуй, нет тех, кто радовался бы перспективе обретения Тегераном ядерного оружия (разве что движение «Хезболлах»). Но иранская проблема носит прежде всего политический характер, а не относится к области безопасности. И логика подходов определяется столкновением престижей, давним политическим конфликтом, корни которого уходят в глубину десятилетий.
Одна крупная веха — 1953 год, когда при активном участии ЦРУ был свергнут премьер-министр Ирана Мохаммед Моссадык, национализировавший нефтяные месторождения, что ударило по интересам британских и американских компаний. Это событие до сих пор считается в Иране символом национального унижения со стороны колониальных держав, хотя формально страна колонией не была.
Вторая веха — 1979 год, захват революционными студентами (среди лидеров которых был, как утверждается, и нынешний президент Ахмадинеджад) посольства Соединенных Штатов в Тегеране, за которым последовало более чем годовое удержание в заложниках дипломатов. Тут уже обратный случай: пожалуй, никто не наносил Америке столь явного оскорбления. Чувство унижения усугубилось в результате провальной операции по вызволению заложников весной 1980 года. В конце концов путем долгого дипломатического торга Вашингтону удалось добиться освобождения своих людей, пойдя на выполнение ряда условий Тегерана. Американцев отпустили в день инаугурации Рональда Рейгана, тем самым Иран напоследок еще раз продемонстрировал презрение к его предшественнику Джимми Картеру, которому вся эта история с захватом стоила второго президентского срока. Ирония заключается в том, что Картер, ставший злейшим врагом аятоллы Хомейни, первоначально как раз пытался наладить отношения с революционными властями Ирана, а в преддверии революции оказывал давление на шаха, призывая его не применять силу против протестующих.
Как бы то ни было, с тех пор уязвленное самолюбие сверхдержавы является решающим фактором политики США в отношении Ирана, и это ограничивает попытки пойти на какие-то договоренности.
Так, многие комментаторы считают, что Вашингтон упустил возможность качественно изменить атмосферу контактов с Ираном во время президентства Мохаммада Хатами (1997—2005), умеренно настроенного религиозного деятеля. С иранской стороны также существует глубокое недоверие к Америке, обусловленное не только идеологическими причинами (революционный пафос первых лет как раз заметно спал). Серьезный психологический след оставила восьмилетняя ирано-иракская война, в которой США — да, по сути, и весь остальной мир — поддерживали Саддама Хусейна, снабжая его чем только могли и закрывая глаза на военные преступления, включая применение Багдадом химического оружия. Ахмадинеджад участвовал в этом конфликте, который окончательно сформировал у него представление о том, что у Ирана нет друзей и доверять никому нельзя.
При всей сложности и запутанности американо-иранских связей (а можно вспомнить еще и рейгановский скандал «Иран-контрас», когда выяснилось, что администрация «не замечала» тайных поставок оружия Ирану в обмен на освобождение заложников в Ливане) сегодняшнее обострение скорее имеет местную, ближневосточную причину. Впервые за годы дискуссий вокруг иранских ядерных амбиций (а им уже лет 15, если не считать ранний шахский период) друг на друга наложились две темы — глобальная (режим нераспространения) и региональная (противостояние суннитских режимов крупных арабских стран и шиитского Ирана, усугубившееся в результате «арабской весны»).
Соединенные Штаты прежде всего решают проблему глобального масштаба. Ядерный Иран будет означать серьезный удар по престижу Вашингтона, который полтора десятилетия обещает не допустить этого. Правда, вопрос о том, можно ли вообще предотвратить распространение технологии первой половины прошлого века остается открытым. Для Саудовской Аравии, Катара, Арабских Эмиратов и других монархий речь идет о региональном доминировании. Уничтожение режима Саддама Хусейна, главного недруга Тегерана и противовеса иранскому влиянию, в результате американского вторжения 2003 года привело к значительному усилению Ирана (нынешнее багдадское правительство, где важную роль играют шииты, крайне чувствительно к его интересам). «Арабская весна» позволяет взять реванш: под ударом режим Башара Асада, базовый союзник Ирана в регионе и спонсор шиитского движения «Хезболлах» в Ливане. Если в Сирии сменится власть, весь региональный баланс, и так сильно пошатнувшийся, окончательно изменится, на сей раз в пользу суннитских режимов залива.
Для Америки ситуация двойственная. Складывается коалиция в неожиданном составе — саудиты и их союзники, Израиль, США. Все заинтересованы закрыть иранский вопрос. Но Вашингтон рискует втянуться в сложную и опасную региональную интригу вокруг Ирана, тон в которой задают ведущие арабские страны, прежде всего богатые консервативные монархии.
Конечно, успешная военная операция против Ирана стала бы очень крупным успехом США.
Америка подтвердила бы свою дееспособность как лидера в ключевом регионе, а также продемонстрировала способность решать глобальные проблемы (нераспространение). Однако успех миссии совершенно не гарантирован, Иран — серьезный противник, обладающий потенциалом возмездия (террористические удары по западным странам и пр.). К тому же трудно сформулировать критерии успеха: сухопутную операцию с оккупацией, кажется, не может себе представить никто, она потребует огромных затрат, а насколько значительный урон ядерной программе нанесет воздушная война — неизвестно. Военная неудача станет очень тяжелым поражением, за которым может последовать эрозия позиций Соединенных Штатов не только на Ближнем Востоке, но и в Азии в целом.
Конечно, и ситуация в Иране далека от благополучной. Санкции сказываются, а введение западного нефтяного эмбарго значительно усугубит экономическое положение. К тому же внутри иранского руководства еще с вызвавших беспорядки выборов 2009 года наметились глубокие разногласия, за которыми скрываются разные подходы к стратегическому направлению развития государственности. Правда, характер возможных перемен предсказать невозможно, так что поражение во внутренней борьбе одиозного на Западе Ахмадинеджада совершенно не обязательно будет означать разрешение того комплекса внешнеполитических проблем, который возник вокруг Ирана.
