Россия в глобальной политике

Когда осенью 2008 года Барак Обама победил на президентских выборах, эйфория сторонников и масштаб ожиданий от первого чернокожего президента США были таковы, что оправдать выданные ему авансы был бы не в силах никто. Сейчас, однако, складывается ощущение, что и по намного более реалистичной шкале хозяин Белого дома оказался совсем не столь успешным, как можно было предполагать, исходя из его стартовых данных. 

44-й президент — политик-парадокс. Главное, что привлекало внимание в 2008 году и что произвело сенсацию, на самом деле вводит в заблуждение. Он не афроамериканец в общепринятом понимании, то есть не потомок завезенных в Америку рабов. Он — афроамериканец в буквальном смысле: сын африканского отца, рано оставившего семью, и американской белой матери, которая его воспитывала. По духу и воспитанию Обама — типичный интеллектуал с элитарным образованием, весьма далекий от народных масс, но, что свойственно многим интеллектуалам, склонный к левым взглядам. Отсюда его пафос относительно равноправия, но и недостаточная убедительность для простого избирателя, которому нравится то, что говорит Обама, но нет ощущения, что он — свой. 

Придись его президентство не на такой переломный момент, интеллект и политический талант Обамы, вероятно, помогли бы ему добиться вполне приличного результата и стать чем-то вроде нового Билла Клинтона. Фигуры противоречивой, но яркой и вызывающей у многих тоску по экономическому буму и относительной политической беспечности, которая распространилась по западному миру после победы в холодной войне. Однако рубеж нулевых и десятых — период пугающего глобального разлада, размывания привычных норм и правил, эрозии институтов и связанного с ними растущего страха перед будущим. Это время требует от лидера решительности и излучаемого им ощущения силы и уверенности в собственной способности провести национальный корабль сквозь шторм перемен. Но как раз этот образ Обаме не дается. 

Обама получил, наверное, самое тяжелое наследие с момента вступления в должность Ричарда Никсона в 1969 году. Две практически безнадежные войны, тяжелый экономический кризис, снижение авторитета Америки в мире. Главное же — нарастание общей неразберихи вследствие того, что после прекращения биполярной конфронтации устойчивый мировой порядок так и не сформировался, а американское доминирование не состоялось. Трудности, с которыми столкнулся Обама, отражают не только его личные качества, способность или неспособность разрешать существующие проблемы, но и изменение мирового стратегического ландшафта, в котором Америке приходится искать новое место. И Обама пытается распутать узлы, завязанные как минимум четырьмя президентами, которые управляли Соединенными Штатами до него. Начиная с Рональда Рейгана, вселившего оптимизм и совершившего неолиберальную революцию, которая на десятилетия определила траекторию развития США, но и заложила основу для разобщения, до Джорджа Буша-младшего, ввергнувшего нацию в депрессию, когда 80 процентов американцев полагали, что страна движется не туда. 

Оптимист-примиритель, к тому же обладающий идеями и идеалами, казалось, что именно в этом и нуждается встревоженное американское общество. Дело не только в совершенно новой фигуре, которую никто не ассоциировал с дискредитированным сообществом вашингтонских политиканов (он успел прослужить на Капитолийском холме всего один 4-летний срок). И даже не в гордости за страну, способную избрать темнокожего,— ее испытывали в 2008 году многие американцы. Политическая карьера Обамы символизировала наиболее трепетно лелеемые традиции Америки, в которой гражданское общество родилось раньше государства и считает себя первичным по отношению к правительству. 

Еще в 1831 году француз Алексис де Токвилль, изучавший заморскую державу, отмечал в качестве принципиального отличия от тогдашней Европы обилие и влиятельность добровольных «ассоциаций» во всех сферах жизни. Обама начинал путь к президентству с работы по «организации сообщества» (community organizing) в Чикаго. Это специфическое американское понятие — деятельность по объединению людей, которые связаны друг с другом в силу обстоятельств (например, местом проживания, учебой, профессией, родом занятий), но при этом раздроблены и не осознают общих целей. 

Самоорганизация — альфа и омега американской идентичности. Функция организатора — не принудить группу людей к чему-то и не возглавить ее. Он должен добиться, чтобы они, во-первых, осознали стоящую перед ними задачу, во-вторых, признали важность совместных усилий по ее решению и, наконец, самоорганизовались. Обязательное условие — принцип «включительности» (противоположность «исключительности»), то есть учет всех имеющихся устремлений. Сол Алински, чикагский профсоюзный идеолог, писал в 30-е годы прошлого века о том, что задача организатора — конвертировать конфликтный потенциал внутри группы в консолидированные действия, направленные вовне, на достижение общей цели. 

Навык «организатора сообщества» и чутье вроде бы подсказали Обаме верный курс — ставка на «включительность», то есть максимальное расширение политической базы своих действий, и установка на решение конкретных проблем как практическое средство осуществления преобразований. Удивившее всех приглашение на пост госсекретаря Хиллари Клинтон, ожесточенно боровшейся против Обамы, стало ярким проявлением такого подхода. Президент декларировал намерение искать общие цели с республиканцами, несмотря на то что часть этой партии считает его чуть ли не Антихристом. Из той же категории — внешнеполитический настрой администрации: избегать излишней конфронтации и формулировать задачи, в решении которых были бы заинтересованы контрагенты. 

Журналист Байрон Йорк, изучавший чикагское прошлое Обамы, пишет: «Он способен мыслить нестандартно о том, как организовать людей, но не о том, для чего их организовывать,— и продолжает: — Коллеги хорошо помнят его. Многие говорят, что он вдохновил их на то, чтобы изменить жизнь. Но все они были его единомышленниками, они хотели верить в него и в его дело. Разве Махмуд Ахмадинежад относится к этой категории? Или талибы? Или Ким Чен Ир? Или Владимир Путин?» 

Стройная концепция Обамы начала буксовать именно на международной арене — серия программных речей президента в 2009 году (в Стамбуле, Каире, Праге, Москве, Аккре и так далее), которая, по идее, должна была создать предпосылки для консолидации во имя мира и стабильности, произвела впечатление, но не возымела эффекта. Примечательно, что самым тусклым и маловыразительным стал тогда, наверное, самый важный из визитов — в Китай. Пекинское руководство попросту переиграло гостя — его принимали вежливо и радушно, но как просто еще одного президента США, не лучше и не хуже других. И оказалось, что без имиджа экстраординарности Обама теряется, его обаяние расточается вхолостую. Тактика «организации сообщества», которая помогала добиться улучшения жилищных условий в афроамериканских районах Чикаго, оказалась неприменима в мировой политике, сущностью которой является постоянная конкуренция и столкновение национальных интересов. 

Стремление Барака Обамы к согласию и консенсусу, вероятно, вполне искреннее, в условиях распадающегося мироустройства преломляется так, что результат получается обратным. Один из чиновников администрации жаловался, говоря об афганских проблемах, что «очень трудно вырабатывать победную стратегию войны с верховным главнокомандующим, который на самом деле категорически не хочет воевать». Выступая в декабре 2009 года на церемонии вручения ему Нобелевской премии мира, Обама, сам немало озадаченный этой наградой, присужденной ему авансом на первом году президентства, в очередной раз отверг принцип противостояния: «В Америке всегда существовали трения между теми, кто называет себя реалистами, и идеалистами — трения, отражающие необходимость жесткого выбора между узконаправленным преследованием собственных интересов или нескончаемой кампанией по насаждению наших ценностей. Я отвергаю этот выбор». Нежелание делать выбор и, соответственно, концептуальная невнятица привели к тому, что Обама не только не завершил две унаследованные кампании (Ирак остается тлеющим, а Афганистан пылающим очагом), но и против собственной воли ввязался в третью, довольно бессмысленную и крайне странную — в Ливии. 

Внутри страны попытка распространить консенсусный подход на союзников и оппонентов привела к радикализации и тех, и других. Именно на волне противостояния Обаме (социалисту, безбожнику и даже мусульманину по версии самых ярых консерваторов) возникло и окрепло движение «Чаепитие». Эта разношерстная коалиция либертарианцев, изоляционистов и ультрареакционеров представляет относительно небольшую часть республиканского спектра, но ее влияние и на последние выборы Конгресса в ноябре 2010 года, и на действия конгрессменов и сенаторов непропорционально велико. Умеренных респектабельных республиканцев почти не слышно, да и на демократическом фланге укрепляются настроения «ни шагу назад». 

Барак Обама рискует войти в историю как яркое несбывшееся ожидание. Он обладает чутьем и достаточно умен, чтобы понимать, что планета необратимо меняется и Америка не может вести себя так, как раньше. Он талантлив и способен увлечь за собой, и, несмотря ни на что, вполне возможно, что он добьется второго срока. При этом он не выглядит человеком, имеющим четкое видение того, чего он хочет добиться, хотя постоянно говорит об этом и руководствуется благими намерениями. 

Главное — он попал не в свое время. В идеале, конечно, национальное согласие по ключевым вопросам стало бы залогом успеха (это касается отнюдь не только Америки). Но сегодня консенсус просто невозможен. Человечество вступило в финальную фазу распада прежнего мирового геополитического и социально-экономического устройства. Это период, когда стремительно обостряются все противоречия, а традиционные подходы перестают работать, и это вызывает лишь рост страха, агрессивности и упорства, с которым многие цепляются за привычное уходящее. Едва ли удастся обойтись без крупного кризиса, намного более масштабного и всеобъемлющего, чем в 2008-2009 годах, прежде чем начнется созидательная работа на новых основаниях. И тогда понадобится кто-то, подобный Обаме, хотя более сильный, внятный и убежденный. 

«Я продолжу битву, потому что Вашингтон находится далеко позади по сравнению с тем, где, как знает вся остальная страна, мы должны быть»,— заявил Обама накануне своего 50-летия. Он ошибается. Ни Вашингтон, ни вся остальная страна не знают, где они должны быть. Поэтому его битва будет напоминать сражение Дон Кихота с ветряными мельницами.