Греческая трагедия должна заканчиваться катарсисом, и в минувший понедельник он почти настал. После изматывающего марафона (тоже греческое понятие) премьер Алексис Ципрас принял условия кредиторов. Несравнимо худшие, чем те, которые ровно за неделю до того решительно отверг на объявленном им же референдуме греческий народ. Немецкий журнал «Шпигель» красноречиво назвал требования, под которыми подписался Ципрас, перечнем кошмаров.
В Брюсселе, однако, не было заметно ни радости, ни особого облегчения. Все понимали, что вне зависимости от дальнейшей судьбы Греции Евросоюз перешел водораздел, после которого начинается новая и пока совершенно неопределенная фаза его развития.
Впервые в истории интеграции страна — участница объединения (одним из предметов официальной гордости в котором провозглашено равноправие) фактически передана под внешнее управление. Предписания еврогруппы касаются радикального реформирования греческой экономики, изменения ее принципов. Нечто подобное было два с половиной года назад проделано в отношении Кипра, когда министр финансов Германии Вольфганг Шойбле прямо заявил, что экономическая модель Кипра (банковский офшор) не имеет права на существование. Но тогда речь все-таки шла о финансовом оздоровлении, которое, пусть и под нажимом Брюсселя и Берлина, осуществляли сами власти острова. Афинам выдвинут многоступенчатый детальный ультиматум, который они должны выполнять очень быстро, любое отклонение означает немедленное банкротство, исключение из зоны евро, экономический крах.
Содержание навязываемых мер, по крайней мере многих, вполне разумно и направлено на то, чтобы оживить зарегулированную неэффективную греческую экономику, то есть осуществить реформы, на которые ни одно правительство никогда не было способно. Однако и в случае реализации этой драконовской программы весь положительный эффект будет уходить на обслуживание (даже не уменьшение) огромного долга, сокращать который Берлин категорически отказался. А дамоклов меч (еще один дар Греции европейской культуре) исключения из еврозоны с сокрушительными последствиями лишает даже минимального пространства для маневра. Трудно вспомнить развитую страну, которая оказывалась бы в таком положении. Не случайно одним из часто звучавших в эти дни сравнений был Версальский договор — тотальное унижение Германии победителями в Первой мировой войне.
Впрочем, как ни цинично это звучит, если бы речь шла только о будущем Эллады, это мало кого взволновало бы. На кону устройство Европейского союза. Германия ясно продемонстрировала свою способность применять грубую политико-экономическую силу. Действительно ли Берлин хотел вытолкнуть Афины из единой валюты, как следовало из неофициального, но распространенного в кулуарах плана Шойбле, или это был блеф, чтобы сломить сопротивление Ципраса, уже не столь важно. Главное — все увидели, что Германия больше не боится отбрасывать политесы и принуждать партнеров к поведению, которое считает правильным.
Конечно, в случае с греческим начальством присутствовало дополнительное желание усмирить взбрык Ципраса, который прервал переговоры и объявил плебисцит, просто взбесил Берлин, для которого такое поведение пошлый и бессмысленный авантюризм. Надо было сделать так, чтобы остальным стало неповадно пытаться задействовать такие рычаги внутри ЕС.
Неудивительно, что главным союзником Греции оказался Франсуа Олланд, который в последнее время производил впечатление декоративного аксессуара канцлера Меркель. Франция болезненно переживает утрату традиционного политического влияния в пользу Германии, тут же вообще замаячила перспектива просто-таки расправы Берлина с одним из непутевых, но все-таки суверенных и формально полноправных участников союза. Французская экономика переживет непростые времена, Париж тоже критикуют за неспособность провести необходимые реформы, так что прецедент такого рода установления «германского порядка» французов ошарашивает. И хотя в итоге с французским участием был достигнут «компромисс» (вопрос о выходе Греции сняли), давняя полемика Берлина и Парижа о методах преодоления кризиса (финансовое оздоровление или стимулирование роста) превратилась в раскол по поводу распределения власти в Евросоюзе.
Собственно, в этом и заключается главный парадокс. Многие экономисты полагают, что управляемое избавление Греции от евро пошло бы на пользу и Афинам, и остальной Европе — как ставить на ноги отдельно взятые государства-должники, хорошо известно. Однако политически это невозможно. Интеграция считается необратимой, и нельзя признавать, что какие-то действия в прошлом были принципиально неверными. Отсюда и сюрреалистическое ощущение, будто Евросоюз сознательно возвращается к одним и тем же граблям — две предыдущих программы «спасения» Греции не сработали, значит, надо третью аналогичную. Страх поставить под сомнение «символ веры» — догмат о «непогрешимости ЕС» — перевешивает риск все новых кризисов.
И скорее всего в греческой драме предстоит еще один эпизод — уже окончательное расставание Афин с единой валютой, вероятно, в еще более неблагоприятной ситуации. Пока же просто сделаны заявки на роли, которые разные актеры хотели бы играть, когда начнется последний акт.
