Как вступление России в НАТО и Евросоюз, две институциональные опоры западного мира, могло бы повлиять на баланс сил между Западом и Китаем? Расчёты показывают, что, хотя членство России в западном клубе склонило бы чашу весов в пользу коллективного Запада, оно не стало бы решающим фактором, пока соперничество с Китаем оставалось бы мирным.
Тридцать лет назад рухнула Берлинская стена, и это событие символизировало конец холодной войны. Пока американский однополярный миропорядок находился в стадии расцвета и страны бывшего «восточного блока» стремились вступить в клуб западных демократий, казалось, что присоединение к нему и России – всего лишь вопрос времени. Всё это происходило на фоне разговоров о конце истории. Как вступление России в НАТО и Евросоюз, две институциональные опоры западного мира, могло бы повлиять на баланс сил между Западом и Китаем? Расчёты показывают, что, хотя членство России в западном клубе склонило бы чашу весов в пользу коллективного Запада, оно не стало бы решающим фактором, пока соперничество с Китаем оставалось бы мирным.
Россия могла сблизиться с Западом, но этого не случилось
Сегодня это трудно представить, но российские и западные лидеры задумывались о членстве России если не в ЕС, то в НАТО в 1990-е и даже в начале 2000-х годов. Последний советский лидер Михаил Горбачёв трижды поднимал вопрос о членстве СССР в НАТО в 1990 г., вспоминал Джеймс Бейкер, тогдашний госсекретарь США. Позже Борис Ельцин называл вступление России в НАТО «долгосрочной политической целью». В документах Госдепартамента от 1993 г. зафиксирован даже конечный срок присоединения России – и Украины – к НАТО (2005). Кроме самого Ельцина, его министр иностранных дел Андрей Козырев мечтал о членстве РФ в Европейском сообществе, предшественнике Евросоюза, а британский премьер Джон Мейджор призывал «расширить границы воображения» и пригласить Россию. Спустя десять лет такие европейские лидеры, как итальянский премьер Сильвио Берлускони, по-прежнему предлагали Москве присоединиться к Евросоюзу, а президент Владимир Путин заявлял: «Конечно, Россия более чем разнообразная страна, но мы – часть западноевропейской культуры. Где бы ни жили наши люди – на Дальнем Востоке или на юге, мы – европейцы». Первоначально Путин продолжал политику своего предшественника по гармонизации российского законодательства с европейским и партнёрству с НАТО[1].
Помимо российских руководителей некоторые эксперты по внешней политике, в том числе Сергей Караганов, Тимофей Бордачёв и Игорь Юргенс[2], также когда-то предполагали, что в итоге Россия интегрируется в НАТО. Об этом же говорили и их западные коллеги. Бейкер считал вступление России в альянс выигрышным вариантом для обеих сторон. В 1990-е гг. в интеграцию России в западный клуб верили такие эксперты, как Грэм Эллисон, Карл Кайзер, Дэниел Ергин и Тейн Густафсон.
Но в итоге волны расширения НАТО и «цветные революции» убедили российское руководство в том, что Запад готов интегрировать постсоветских соседей, находящихся на западе и юге от России, но не торопится принять Москву как равного члена клуба. Руководствуясь этим убеждением, Россия совершила военное вторжение в Грузию в 2008-м и на Украину в 2014-м, чтобы не допустить приближения этих стран к членству в НАТО и ЕС. Сегодня перспективы вступления России в оба блока кажутся такими же призрачными, как в годы холодной войны. Россия дистанцировалась от Запада, который, по мнению Кремля, переживает упадок, и активно поддерживает поднимающийся Китай. Эта отчужденность заставила некоторых аналитиков, включая Стивена Уолта, говорить о том, что «неэффективный американский подход к России укрепляет стратегическое партнерство Москвы и Пекина». Грэм Эллисон тоже высказал тревогу в связи с зарождающимся стратегическим альянсом, который, по его мнению, представляет угрозу для США.
Отношения Китая и России действительно постоянно укрепляются. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на график официальных визитов Си Цзиньпина и Владимира Путина. Китай стал первой страной, которую Путин посетил после инаугурации на третий президентский срок в мае 2012 г., ответный визит Си Цзиньпина состоялся в 2013 году. Всего, по данным на июнь 2019 г., лидеры встречались почти 30 раз и не устали друг от друга. Путин называет Си «дорогим другом» и «хорошим давним другом». Си ещё более комплиментарен: «Он мой лучший сердечный друг. Я очень ценю нашу дружбу». Как показал недавний опрос китайской газеты Global Times, треть китайцев считает Россию номером один из стран, влияющих на Китай, аналогичные опросы в России стабильно демонстрируют, что большинство россиян позитивно относится к Китаю. Помимо укрепления политических связей, Россия и КНР расширяют сотрудничество в военной сфере и сфере безопасности, включая совместное воздушное патрулирование и манёвры в Средиземноморье. Кроме того, Россия помогает Китаю разрабатывать собственную систему радиолокационных станций дальнего обнаружения. В докладе Минобороны КНР отношения двух стран названы «всеобъемлющим стратегическим партнёрством», в англоязычной версии внешнеполитической доктрины РФ (2016) российско-китайские отношения оцениваются как «всеобъемлющее равноправное партнёрство, основанное на доверии и стратегическом сотрудничестве»[3].
Тем не менее, скорее всего, Россия и Китай не вступят в альянс, аналогичный статье 5 Североатлантического договора, пока лидеры двух стран считают, что в состоянии самостоятельно удерживать США от агрессии и смены режима. В то же время обеспокоенность Уолта и Эллисона позволяет нам задаться вопросом: а что было бы, если бы Россия вместо Китая объединилась с Западом? Как выглядел бы сегодня баланс сил между Западом и Китаем, если бы Россию приняли в западный клуб в 1990-е или 2000-е годы?[4] Попытаемся ответить на этот вопрос, несмотря на то, что история не знает сослагательного наклонения.
Методика оценки мощи государства
Чтобы оценить баланс сил между Западом и Китаем, используем четыре метода расчёта национальных возможностей, которые обычно применяют аналитики, опираясь на данные таких организаций, как Всемирный банк и Стокгольмский институт исследования проблем мира. Тем, кто читал сравнительное исследование национальной мощи России и её западных конкурентов, которое автор данной статьи подготовил совместно с Наби Абдуллаевым (бывший главный редактор The Moscow Times – прим. ред.) в 2018 г., эта методология уже знакома.
Во-первых, оценивается доля стран в мировом ВВП, что является базовым методом определения национальной мощи государства.
Во-вторых, используется аналог метода, разработанного проектом Correlates of War, только производство стали заменяется высокотехнологичным экспортом. Он рассчитывается как среднее значение следующих показателей:
- TPR (коэффициент общей численности населения) = соотношение общей численности населения страны и мирового населения;
- UPR (коэффициент городского населения) = соотношение городского населения страны и мирового городского населения;
- ECR (коэффициент потребления энергии) = соотношение первичного потребления энергии в стране и мирового первичного потребления энергии;
- MER (коэффициент военных расходов) = соотношение военных расходов страны и мировых военных расходов в постоянных долларах;
- HTER (коэффициент высокотехнологичного экспорта) = соотношение высокотехнологичного экспорта страны и мирового высокотехнологичного экспорта.
В-третьих, применяется разновидность метода со многими переменными, который был разработан тайваньским учёным Чин-Лунг Чангом[5]. Показатель рассчитывается по формуле (критическая масса + экономическая мощь + военная мощь)/3, где:
- Критическая масса = ([население страны/мировое население] * 100) + ([территория страны/мировая территория] * 100)
- Экономическая мощь = (ВВП страны, ППС, постоянные доллары /мировой ВВП, ППС, постоянные доллары) * 150
- Военная мощь = (военные расходы страны/мировые военные расходы) * 100
В-четвёртых, рассчитывается вариант экспериментального индекса национальной мощи (EINP), который разработан специально для вышеупомянутого исследования 2018 года на основе формулы Рэя Клайна[6].
EINP = национальные ресурсы * способность использовать ресурсы, где:
- Национальные ресурсы = критическая масса + экономическая мощь + военная мощь + технологическая успешность, где
- Критическая масса = (территория страны/мировая территория + население страны/мировое население * поправка на здравоохранение) * 2, где
- Поправка на здравоохранение = средняя продолжительность жизни в стране/средняя продолжительность жизни в мире
- Экономическая мощь = ВВП страны/мировой ВВП * 2
- Военная мощь = военные расходы страны/мировые военные расходы * поправка на ядерное оружие, где
- Поправка на ядерное оружие равна 1,5 для стран более чем с 500 развернутых боеголовок; 1,3 для стран с 100–499 боеголовок и 1,2 для стран, у которых менее 99 головок
- Технологическая успешность = патенты жителей страны/мировые патенты
- Способность использовать ресурсы = показатель эффективности правительства/процентильный рейтинг среди других стран
Мы взяли показатели за 2016 г., потому что это последний год, по которому есть данные по одному из ключевых индикаторов (потребление энергии). Затем мы произвели расчёты по двум базовым сценариям: «статус-кво» и «Запад на максимуме», то есть если Россия и другие европейские страны, которые сегодня не входят в ЕС и НАТО, присоединятся к Западу.
Сценарий 1 («Статус-кво») отражает реалии 2016 года, когда полноправные члены НАТО и ЕС находились в мирном соперничестве с Китаем и Россией (хотя не все члены блоков были готовы следовать за США в этом соперничестве).[7] Мы поставили членов НАТО и ЕС, а также большинство официальных кандидатов в обе организации[8] на сторону США, но не включили членов Шанхайской организации сотрудничества и Организации Договора коллективной безопасности в блок с Китаем и Россией, поскольку, по нашему мнению, эти страны не готовы стать на ту или иную сторону в соперничестве с Западом.
Сценарий 2 («Запад на максимуме») предполагает, что не только Россия, но и другие члены ОБСЕ объединятся с коллективным Западом. Исключены некоторые европейские члены ОБСЕ из-за отсутствия данных по ключевым показателям национальной мощи.[9] Также исключены среднеазиатские бывшие советские республики и Монголия, которые расположены слишком далеко от Европы, чтобы рассматривать их интеграцию в НАТО и ЕС в любом сценарии альтернативной истории. Включены в расчёты большинство других членов ОБСЕ, поскольку есть вероятность, что если бы Россия вступила в НАТО и/или ЕС, она бы не возражала против присоединения к ним других стран (в том числе Украины и Грузии).
Результат расчётов: Россия окажет влияние, но не станет решающим фактором.
Как показывает график 1, суммарная мощь членов НАТО и ЕС в мирное время превышает суммарную мощь России и Китая по меньшей мере на 27% в первом сценарии.
График 1. Влияние России на соперничество Запада с Китаем
График также демонстрирует, что совокупная мощь участников коалиции «Запад на максимуме» превышает мощь Китая по меньшей мере на 43% во втором сценарии. Из этих данных следует, что коллективный Запад обладает большей мощью, чем Китай, и с Россией, и без неё, как бы вы ни считали суммарную мощь государств. Следовательно, можно обоснованно утверждать, что включение России и других европейских стран, пока не присоединившихся к ЕС и НАТО, в западный клуб, не стало бы решающим фактором в противостоянии Запада и Китая. Однако, как показывают график 1 и таблица 1, решение России объединиться с Западом (и дать это сделать другим европейским странам), а не с Китаем, уменьшило бы мощь последнего на 15% в сравнении с Западом, то есть оказало бы существенное воздействие на соперничество. Не менее важно, что Россия в соответствии с нормами ЕС и НАТО при втором сценарии затруднила бы попытки Китая объединить автократии и бросить вызов демократическому лагерю.
(В последнем стратегическом анализе НАТО отмечаются «более агрессивные действия Китая», которые «усугубляют напряжённость» в морях вокруг Китая, а его глобальный подъём ведёт к «перераспределению геостратегических сил; в стратегическом обзоре ЕС Пекин назван «деловым партнёром», но в то же время подчёркивается, что Китай – это «конкурент» и «системный соперник».)
Таблица 1
Конечно, Россия может не объединяться ни с Западом, ни с Китаем в стремлении стать независимым центром силы в мире, как предлагали некоторые кремлевские советники, включая Владислава Суркова. Однако стремление к «стратегическому одиночеству» – по выражению Суркова – в быстро меняющемся мире довольно проблематично. На долю России приходится 3% мирового экономического производства и 2% мирового населения. Даже если бы Москве удалось интегрировать все бывшие советские республики (кроме прибалтийских государств) в Евразийский союз, она всё равно не смогла бы сравняться с США и их союзниками, а также с Китаем по таким ключевым компонентам национальной мощи, как экономическое производство, население и технологическая успешность.
Признание пределов и планирование дальнейших шагов
Безусловно, это исследование имеет свои недостатки, некоторые из них я бы хотел перечислить.
Во-первых, расчёты предполагают, что все европейские страны вступят в ряды ЕС и НАТО или хотя бы объединятся с ними во втором сценарии. Это спорное предположение, как показало недавнее решение ЕС не начинать переговоры о вступлении с Албанией и Северной Македонией из-за обеспокоенности Франции, которая никак не связана с позицией России. Москва возражает против членства Албании и Северной Македонии в ЕС, но их вступление не является «красной линией» для России.
Во-вторых, приведённые выше четыре метода предназначены для оценки мощи государств только в условиях соперничества или сотрудничества в мирное время. Война между соперниками – совершенно иная ситуация, и здесь при расчётах нужно учитывать такие компоненты, как наличие ядерного оружия, средств доставки большой дальности и другие военные активы. Представлять себе войну коллективного Запада, включающего Россию, с Китаем – бессмысленное занятие, потому что Россия не согласится участвовать в подобном конфликте в обозримом будущем.
В-третьих, расчёты совокупной национальной мощи в обоих сценариях не отражают воздействия членства России в ЕС и НАТО на ключевые компоненты её мощи – в первую очередь, ВВП и численность населения. С одной стороны, показатели экономического производства пойдут в рост, поскольку Россия станет частью общего рынка ЕС. С другой стороны, будучи членом ЕС и НАТО, Россия, вероятно, не сможет продавать оружие Китаю в прежнем объёме и зарабатывать десятки миллионов долларов. Кроме того, России будет сложнее вытеснить Саудовскую Аравию с позиции крупнейшего экспортёра нефти в Китай. Россия также столкнётся с оттоком рабочей силы в благополучные страны ЕС. Это лишь некоторые из последствий вступления России в ЕС и НАТО, которые коснутся её национальной мощи. Будут последствия и для Запада.
В-четвёртых, расчёты основаны на данных 2016 г. и требуют обновления, возможно, с учётом оценок и прогнозов ООН, Всемирного банка и других организаций по поводу объединения России с Китаем или Западом, а также их дальнейшего соперничества.
В-пятых, как уже было сказано, пришлось исключить ряд европейских членов ОБСЕ из-за отсутствия данных по ключевым показателям, необходимых для расчёта национальной мощи. Из-за нехватки данных пришлось заменить тройственные патенты, которые считает ОЭСР, на патенты, зарегистрированные на жителей, из базы данных Всемирного банка, при расчёте формулы EINP, а это, вероятно, повысило технологическую успешность Китая.
В-шестых, расчёт EINP, основанный на формуле Клайна, отражает теоретические возможности правительств использовать имеющуюся национальную мощь, но не учитывает такие ключевые переменные, как «национальная воля» и «стратегическое планирование»[10].
Наконец, это исследование можно было бы дополнить не только переменными Клайна, но и социологическими опросами о сплочённости объединений. Ведь способность коллективного Запада использовать свою мощь зависит от его политической сплочённости, которая, как мы видим, работает с перебоями даже и без России. А Россия, скорее всего, не захочет конфронтации с Китаем, если второй сценарий станет реальностью.
Статья опубликована на сайте проекта Russia Matters
[1] Путин тогда предупреждал Запад: «Если они оттолкнут нас, нам придется искать союзников и укрепляться. Что еще нам делать?». Цит. по Putin, Vladimir, Nataliya Gevorkyan, Natalya Timakova, and Andrei Kolesnikov. First Person: An Astonishingly Frank Self-Portrait by Russia’s President Vladimir Putin. Public Affairs, 2000
[2] В числе экспертов, рассматривавших идею членства России в НАТО, можно назвать Юрия Давыдова, Сергея Кулика и Сергея Медведева, последний предполагал также вступление России в ЕС.
[3] Обратите внимание на разницу в эпитетах: в российских документах отношения названы просто «всеобъемлющим партнёрством», в китайских – добавлено слово «стратегическое». Руководители двух стран повторяют эти формулировки. Министр обороны РФ Сергей Шойгу подчеркнул «всеобъемлющее партнёрство и стратегическое взаимодействие», поздравляя Вэя Фэнхэ с назначением на пост министра обороны КНР в апреле 2018 года. Вэй вернул комплимент через год, назвав двусторонние отношения «теснейшим взаимодействием, которое является лучшим из отношений крупных держав» во время визита в Москву в апреле 2019 года. Различия в терминах сохранялись и в ходе визита Си Цзиньпина в Россию (5–7 июня 2019 г.), в рамках которого была подписана совместная декларация. На сайте Кремля на русском и английском языках документ называется «Совместное заявление о развитии отношений всеобъемлющего партнёрства и стратегического взаимодействия, вступающих в новую эпоху». Эту же формулировку использовал Путин, стоя рядом с Си на пресс-конференции в Кремле. Китайские дипломаты в официальных сообщениях о визите Си на английском языке использовали формулировку «заявление о повышении двусторонних отношений до всеобъемлющего стратегического партнёрства и координации», эта же фраза фигурировала в новостях агентства «Синьхуа». Более того, «всеобъемлющим стратегическим партнёрством в новую эру» Си назвал двусторонние отношения во время визита, это отражено в англоязычной версии его выступления 7 июня на сайте Кремля.
[4] В целях этого исследования автор хотел бы провести разграничение между альянсами и объединениями. Опираясь на работы Стивена Уолта (“The Origins of Alliances,” Cornell University Press, 1987) и Роберта Осгуда (в соавторстве с Джоном Бэджли “Japan and the U.S. in Asia,” Johns Hopkins University Press, 1968) автор определяет альянс как официальные или неофициальные договорённости, в соответствии с которыми государства берут на себя обязательства (1) воздерживаться от агрессии против друг друга и (2) оказывать военное содействие друг другу в случае агрессии третьей стороны (или альянса) против одного или обоих государств. Объединение не подразумевает подобных взаимных гарантий в случае войны. Автор согласен с Томасом Уилкинсом, который определяет объединение как «ожидания государства по поводу того, поддержат их или будут противодействовать другие страны в будущем взаимодействии». Или как «состояние договорённости по одному или нескольким значимым вопросам», в этом случае такое определение более точное, чем термин «альянс». (Thomas S. Wilkins, “‘Alignment,’ Not ‘Alliance’—The Shifting Paradigm of International Security Cooperation: Toward a Conceptual Taxonomy of Alignment,» Review of International Studies, Vol. 38, No. 1 (2012): 53-76).
[5] Chang, Chin-Lung, “A Measure of National Power,” Proceedings of the 2004 International Seminar at the National University of Malaysia, February 2004 (Bangi, Malaysia).
[6] Cline, Ray S., “The Power of Nations in the 1990s: A Strategic Assessment,” University Press of America, 1993.
[7] Хотя три из четырёх методов оценки национальной мощи включают определение военной мощи страны, она учитывается как инструмент давления и/сдерживания без реальной войны.
[8] Грузия и Украина исключены из этого сценария, хотя они фигурируют в официальных планах расширения НАТО, потому что Россия, совершив военное вторжение на территорию двух бывших советских республик, де-факто наложила вето на их включение в альянс в ближайшем будущем.
[9] Исключены Монако, Нормандские острова, остров Мэн, Косово, Сербию, Ватикан, Фарерские острова, Сан-Марино, Андорру, Гренландию, Исландию и Лихтенштейн из всех расчётов из-за отсутствия данных для четырех методов оценки. Исключена Швейцария, которая уже долгое время воздерживается от вступления и в НАТО, и в ЕС.
[10] Клайн определяет национальную волю как «степень решимости, которая может быть мобилизована среди граждан страны в поддержку решений правительства по оборонной и внешней политике. Национальная воля – это фундамент, на котором формируется и затем реализуется национальная стратегия». Клайн определяет стратегическое планирование следующим образом: «часть процесса принятия политических решений, концептуализирующая и устанавливающая цели и задачи по защите и продвижению интересов в международном пространстве». В своей работе Клайн не объясняет, как он рассчитывал эти переменные (Cline, Ray S., “The Power of Nations in the 1990s: A Strategic Assessment,” University Press of America, 1993).
