Известный американский политический комментатор Мартин Уокер заметил на днях, что начинает понимать ощущения Европы летом 1914 года, когда она слепо скатывалась к войне, которая разнесет вдребезги ее благосостояние и культуру, но никто не понимал, как это остановить. Алармизм, вероятно, избыточен, но автор точно фиксирует атмосферу, воцарившуюся в мировой политике. Это причудливая смесь высокомерия властей предержащих, беспечности — частью искренней, частью наигранной, растущего раздражения и ощущения бессильной обреченности.
То, что происходит сейчас, не уникально. Безответственность великих держав не раз доводила до катаклизмов и войн, включая мировые. Но за последние десятилетия мы от этого несколько отвыкли.
Сначала дисциплинировало блоковое противостояние: с появлением ядерного оружия цена ошибки или фатальной глупости возросла настолько, что даже самым отъявленным ястребам приходилось отмерять не менее семи раз, прежде чем только задуматься о том, чтобы что-то отрезать. Когда кончилась «холодная война», чувство опасности притупилось, но ему на смену пришло убеждение, что риск крупного межгосударственного конфликта с участием ведущих мировых игроков качественно снизился. В числе новых угроз называли «несостоявшиеся государства», не вполне вменяемые «страны-изгои», международных террористов. Какое-то время, особенно после 11 сентября 2001 года, создавалось впечатление, что это действительно определяющие и самоценные проблемы. Ненадолго в повестку дня ворвалась тема демократии: была предпринята попытка (краткосрочная в силу своей бессмысленности) выстроить мировую систему вокруг оппозиции «демократия — автократия».
То, что происходит сегодня, в определенном смысле возвращение к норме. Главным источником мировой нестабильности выступают не второстепенные «государства-смутьяны» и не загадочные сетевые структуры, а самые что ни на есть ведущие державы — США и крупные европейские страны, объединенные в Евросоюз. Это вполне логично.
По степени разрушительного воздействия на общую ситуацию одно, а тем более серия неправильных решений, принятых в крупнейших экономиках, несравнимы с самым безрассудным фортелем, который способен выкинуть Ким Чен Ир или Ахмадинеджад.
Последние, как и ряд других персонажей международной политической сцены, пользуются репутацией деятелей непредсказуемых и иррациональных. Что, вероятнее всего, справедливо, хотя тонкие ценители полагают, что и их поведение подчинено определенной логике. Напротив, оценивая действия ведущих игроков, мы привыкли исходить из презумпции разумности (ее крайнее проявление — конспирология, которая верит, что все происходящее не просто рационально, но и соответствует четко расписанному плану). Между тем возникает все больше сомнений относительно того, что таковая презумпция по-прежнему применима.
Если анализировать действия руководителей Соединенных Штатов и Европы с точки зрения обычной национальной политики, ничего экстраординарного не происходит. В Америке идет острая межпартийная борьба, которая вспыхивает по разным поводам, в том числе и по вполне техническому вопросу о лимите заимствований. Поляризация общества и элиты в преддверии выборов, которые уже не за горами, поднимает ставки и сильно сужает пространство для компромисса. Логика «кто первый моргнет», вполне типичная для политической борьбы, заставляет до крайности затягивать момент принятия решения, уступка будет воспринята как поражение. Ситуация малоприятная и небезопасная, но не уникальная. В Европе нечто похожее. Каждое правительство заботится о собственных перспективах, ведь всем идти на выборы. Поэтому своя рубашка по определению ближе к телу.
Все это было бы в порядке вещей, будь на календаре еще ХХ век.
Сегодня же любое решение, принимаемое в Америке или Европе согласно внутриполитической логике, заведомо неадекватно, поскольку правительства оперируют в условиях глобальной экономики, адептами и основными бенефициарами которой они до недавнего времени являлись. И то, что срабатывало прежде, сегодня может оказаться разрушительным.
На словах все понимают, что глобализация не шутка. Но одно дело призывать мыслить глобально в условиях, когда речь идет о западной экономической и политической экспансии, то есть о том, чтобы подталкивать всех остальных к принятию правил и принципов, определяемым Западом. Тогда можно пойти и на дополнительные расходы в рамках «глобальной ответственности», зная, что в конечном итоге они окупятся. И совсем другое — когда необходимо жестко и решительно ограничивать себя самих, в том числе и отказываясь от привычных форм существования и уровня жизни. Это неприятно и рискованно. Легко стальным голосом предписывать России, Турции, Аргентине или Латвии (см. опыт 1990—2000-х), на какие драконовские меры им нужно пойти, чтобы заручиться поддержкой в реформировании. А как заставить себя принимать непопулярные, но необходимые меры, зная, какими внутриполитическими издержками это чревато?
В результате весь мир оказывается заложником сугубо внутренних коллизий крупнейших стран. В Америке стремительный рост активности крайне правого течения среди республиканцев. Будучи явным меньшинством, оно, как ни странно, задает тон в партии и к тому же толкает на встречный радикализм соперников-демократов. Политики решают свои проблемы, очень важные для будущих избирательных баталий в США, но, продолжая твердить о глобальном лидерстве, игнорируют внешний антураж.
В Европе беспрецедентный эксперимент по добровольному отказу от национальных валют и глубокой экономической интеграции уперся в неспособность совершить то же самое в политической сфере. Это привело к тому, что европейские нации, твердя об «одной лодке», на деле начинают судорожно размышлять об индивидуальных плавсредствах. А глобальная стабильность зависит — кошмар макроэкономиста! — от судьбы наименее склонных к порядку и дисциплине членов Евросоюза.
То, что было бы нормально в прежней ситуации, теперь оказывается проявлением вопиющей безответственности.
Называя вещи своими именами: когда Европа и в особенности США столкнулись с серьезными внутренними вызовами, они просто плюнули на то, как все это может повлиять на других, и занялись исключительно собой.
Даже если это на самом деле неразумно, экономика таки действительно тотально взаимозависима и эгоизм во многих случаях просто нерационален. Однако внутренняя логика берет верх, отчасти подхлестываемая высокомерием: Запад слишком долго ощущал себя эталоном, чтобы быстро признать фатальность собственных ошибок.
Выделение очередного кредита Греции, который, вероятнее всего, попросту отсрочит проблему, параллельно усугубив ее, вызвало у всех вздох облегчения: жизнь-то налаживается! Если упершиеся лбами конгрессмены и администрация США в последний момент все же договорятся о повышении потолка госдолга, можно ожидать настоящего взрыва эйфории, хотя и это решение будет временным.
Но лето 2011 года, похоже, все-таки станет переломным. Критика существующего мироустройства, до сих пор носившая в основном умозрительный характер, теперь переходит в сугубо практическую плоскость. И теоретические построения относительно многополярного мира, «мира без Запада», поиска других резервных валют, «отсоединения» от американского потребительского рынка (для Китая) будут рассматриваться как необходимые способы минимизации рисков от безответственного поведения лидеров.
Вопрос в том, как эти самые лидеры (как минимум основной — Америка) на это отреагируют. Масштабными потрясениями чреваты оба возможных сценария — как рост изоляционистских настроений и сокращение геополитического вовлечения в мировые дела, так и попытка вернуть доминирующее экономическое положение с использованием военно-политических рычагов, пока они еще не затронуты бюджетными урезаниями.
Когда спадает пелена завораживающих рассуждений о совершенно новой политике, выясняется, что в арсенале те же «старые добрые» инструменты, применявшиеся и сто, и пятьсот лет назад.
Ядерное оружие еще сохраняет остаточный сдерживающий эффект. Правда, непонятно, хватит ли его, чтобы утихомирить дух безрассудства 1914 года.
