Несмотря на всплеск информационной войны, годовщина
российско-грузинского конфликта продемонстрировала, что ситуация в
зоне противостояния достаточно стабильная. Одностороннее признание
Россией независимости Абхазии и Южной Осетии создало для Москвы
политическую проблему на годы вперед, но предотвратило вероятность
скорого возобновления боевых действий.
При этом понятно, что конфликт не разрешится до тех пор, пока не
будет достигнуто полноценного политического урегулирования. Каковы
шансы на его достижение хотя бы в долгосрочной перспективе?
В этом, как и в других случаях территориальных споров, ключом к
первичному разблокированию международной активности является
нахождение нейтральных формулировок, не противоречащих
представлениям всех вовлеченных сторон. Так, российские возражения
против присутствия наблюдателей ООН и ОБСЕ в зоне конфликта носят
формальный характер – название миссии не должно указывать на
принадлежность двух территорий к Грузии. Тбилиси, естественно,
требует противоположного. То же касается статуса на переговорах
представителей абхазской и югоосетинской сторон – самые острые
противоречия касаются рассадки за столом и надписей на табличках
участников.
Стороннему наблюдателю это напоминает театр абсурда: обсуждаются
не сущностные аспекты сложной международной проблемы, а
малозначащие детали. Но спор затрагивает понятие суверенитета,
которое составляет самую сердцевину международных отношений.
Поэтому достичь здесь компромисса, с одной стороны, труднее всего,
с другой – прогресс на этом направлении означает выход из самой
опасной фазы.
Первые признаки вроде бы появились. На переговорах в Женеве
начинает вырабатываться процедура, а обзорный документ, регулярно
представляемый генсеком ООН, в мае был нейтрально назван «Доклад
генерального секретаря, представленный в соответствии с резолюциями
Совета Безопасности 1808, 1839 и 1866». Компромисс по формулировкам
повысит прозрачность и укрепит стабильность на местах. Но как быть
с политическим решением?
Сегодняшняя позиция Тбилиси: ни один грузинский политик никогда
не признает раскола страны и не откажется от цели вернуть Абхазию и
Цхинвальский регион. Этот пафос разделяют партнеры Грузии, что
публично подтвердил вице-президент Джозеф Байден: «США никогда не
признают Абхазии и Южной Осетии».
История Европы, где границы перечерчиваются постоянно,
доказывает иллюзорность подобных заявлений. Если бы таким подходом
руководствовались европейские политики, в Старом Свете никогда не
прекращались бы войны. А встань на эту точку зрения Россия, все
постсоветское пространство превратится в зону торжествующего
реваншизма. Ведь почему тогда не заявить, что Москва никогда не
откажется от идеи вернуть Крым или, скажем, Одессу? Исторических
оснований для этого найдется не меньше.
В Европе вопрос границ и территорий был снят в рамках
Европейского союза: разрешение споров с соседями является условием
членства. Правда, масштабное расширение 2000-х гг. принесло немало
проблем, от которых Европа отвыкла. Кипр вступил в ЕС разделенным,
у Эстонии до сих пор нет договора о границе с Россией, Словения и
Хорватия не могут уладить территориального вопроса, а президент
Румынии официально заявляет, что не признает границу Молдавии,
порожденную пактом Молотова-Риббентропа. Но модель понятна:
межгосударственные противоречия урегулируются в широком
интеграционным контексте, когда выгоды от принятия общих правил
перевешивают национальные амбиции.
На пространстве бывшего СССР разрешение отдельно взятого
конфликта тоже вряд ли возможно. «Классические» способы наподобие
формальной аннексии Абхазии и Южной Осетии Россией или военного
реванша Грузии весьма маловероятны. Первое вызовет полномасштабный
международный кризис с опасностью настоящей изоляции Москвы, а не
имитацией ее, как это было год назад. Второе же возможно только в
случае очень резкого обострения, когда Тбилиси получит не
символическую, а реальную военно-политическую поддержку НАТО и
США.
Изменения вероятны только в более общем контексте. Правда, о
европейской модели остается только мечтать. Вся эта территория
находится на ином этапе исторического развития. К тому же картину
определяет наличие России как бывшего и потенциального центра
притяжения. В условиях острой конкуренции Москве пока не удается
отстоять свое право на политико-экономическую реинтеграцию СНГ, но
у нее достаточно средств, чтобы противодействовать перспективам (и
без того неясным) интеграции бывших окраин в другие проекты.
И все же война 2008 г. встряхнула Южный Кавказ и дала импульс
всему постсоветскому пространству, где ощутимы новые веяния.
На прошлой неделе много шума наделало заявление американского
дипломата Мэтью Брайзы, ответственного в госдепартаменте за Кавказ.
Он призвал Армению как можно скорее решить вопрос о возвращении
Азербайджану семи районов вокруг Нагорного Карабаха, что стало бы
крупным шагом к разрешению конфликта. Иными словами, будущее самого
Карабаха вне Азербайджана – это уже не политическая фантастика.
События в Молдавии, где к власти пришла проевропейская коалиция,
также дают пищу для размышлений. Молодое поколение политиков разве
что родилось в единой Молдавской ССР, их сознательная жизнь и
общественная деятельность проходили уже в условиях раскола. Идея
возвращения Приднестровья для них едва ли столь же приоритетна, как
для уроженца тех мест Владимира Воронина. Нерешенный вопрос
единства блокирует перспективы сближения с Европой, тем более что в
европейскую, то есть румынскую, часть Молдавии Тирасполь
исторически не входил. Так чего добиваться – сближения с ЕС без
другого берега Днестра или воссоединения с неясными
последствиями?
Тот же вопрос стоял перед Сербией (ответ, по сути, дан в пользу
отказа от Косова и вхождения в ЕС), рано или поздно он встанет
перед Грузией. Реваншистская повестка дня несовместима ни с одним
интеграционным проектом. С другой стороны, признание реальности
создаст возможность превращения Грузии (без внутренних конфликтов)
в тесного партнера Запада на Кавказе.
Такое изменение не кажется невероятным. Правда, описанный
сценарий не решает вопроса о будущем новых государственных
образований. За них немедленно развернется не менее острое
соперничество, и России будет непросто отстаивать свои эксклюзивные
права на Тирасполь или Сухуми. Но это уже следующий виток
постсоветской эволюции.
| «Газета»
