В начале следующей недели Махмуд Ахмадинеджад официально займет
должность президента Ирана на второй четырехлетний срок.
Результат июньских выборов превзошел ожидания – в стране
сменилась не власть, как надеялись многие, а вся
общественно-политическая ситуация. Правда, никто пока не может
понять, к каким последствиям это приведет.
Много признаков того, что иранский истеблишмент расколот. Этот
факт особенно явно проявился не во время масштабных волнений, а
теперь, когда обстановка вроде бы успокоилась. Массовые протесты
напугали влиятельных участников иранской политики, потому что выход
улицы из-под контроля угрожал устойчивости самого исламского
государства. А в этом никто не заинтересован. Однако сейчас
митинговая стихия обуздана, и на первый план выходят противоречия
внутри правящей корпорации.
События, связанные с президентскими выборами,
продемонстрировали, что нарушен баланс интересов в иранских верхах,
на котором всегда базировалась стабильность.
Причем водораздел проходит не по линии «реакционеры –
прогрессисты», скорее, речь идет об амбициях отдельных группировок,
каждая из которых чувствует себя в чем-то обделенной. Оппозиционный
кандидат Мир-Хосейн Мусави на днях вполне прозрачно изложил
претензии недовольных. Призвав общество к консенсусу, он заявил:
«Правительство не хочет привлекать наши элиты, чтобы использовать
их опыт. В то же время наши элиты не имеют желания сотрудничать с
этим правительством. Это означает дефицит легитимности и
эффективности». Ключевым в данном высказывании является слово
«элиты» – наличие или отсутствие договоренности между ними
определяет развитие ситуации.
Плюрализм иранской политики, отличающий ее от систем,
существующих в арабских странах, но совсем не похожий на западные
модели, сбивает с толку внешних наблюдателей.
Когда начались протесты, первой реакцией в США и Европе был
всплеск надежды на демократические перемены, которые помогут
разрешить и ядерную проблему. На Барака Обаму было оказано мощное
давление, чтобы заставить его публично поддержать силы обновления,
хотя президент изначально явно не хотел вмешиваться.
Воодушевление сменилось разочарованием, а потом и
недоумением.
В статье, только что опубликованной в The Wall Street Journal,
Фрэнсис Фукуяма с легким удивлением пишет о том, что протестующие в
Тегеране, похоже, не стремятся к светскому государству,
построенному на западных политических принципах.
Но к Ирану невозможно относиться и как к автократии, подобной
Саудовской Аравии или Египту, ведь там сюрпризы на выборах
исключены по определению.
Неразбериха в Иране сильно осложнила дипломатические усилия по
ядерному урегулированию. Диалог, предложенный Бараком Обамой в
начале президентства, вроде никто ни отменял, да и Тегеран его не
отвергал. Но, во-первых, подавление протестов ограничило
пространство для маневра Вашингтона. Идеологическую составляющую
американской политики можно слегка приглушить, но от нее невозможно
избавиться, и попытка наладить контакты с Ираном вызовет бурю со
стороны «моралистов» как либерального, так и неоконсервативного
толка. Во-вторых, сама иранская власть, ощущающая себя слабее, чем
раньше, едва ли будет способна на компромиссы, кто бы в конце
концов ни взял верх в подковерной схватке.
Правда, пару недель назад глава иранского МИДа Манучер Моттаки
пообещал некий «пакет предложений Западу». Но в нынешнем положении
публичные договоренности, тщательно не подготовленные по секретным
каналам, едва ли возможны. Представители американской администрации
давали понять, что до выборов у них были неформальные контакты с
эмиссарами верховного лидера Ирана Али Хаменеи, которые обещали
подготовить ответ на предложения Обамы, но с середины июня все они
прекратились.
В заявлениях американских руководителей, прозвучавших в
последние недели, ощущается разнобой.
Вице-президент Джозеф Байден огорошил всех сообщением, что США
не смогут помешать Израилю нанести удар по Ирану, если еврейское
государство сочтет это необходимым.
Белый дом и госдепартамент данное мнение дезавуировали,
решительно отмежевавшись от предположения, что Израилю может быть
дан зеленый свет на односторонние действия. А глава Объединенного
комитета начальников штабов адмирал Майкл Маллен и вовсе назвал
возможный израильский удар «глубоко дестабилизирующим»
действием.
Госсекретарь Хиллари Клинтон упомянула о возможности
американских ядерных гарантий безопасности всем государствам
Ближнего Востока, которым они могут понадобиться. Подобное
допущение немедленно было истолковано как изменение принципиальной
линии – мол, американцы смирились с будущим ядерным статусом
Тегерана и готовятся к новой эпохе в регионе. Такую трактовку в
Вашингтоне тоже опровергли. Наконец,
министр обороны Роберт Гейтс, посетивший Израиль и Иорданию,
обозначил крайний срок, до которого Иран должен ответить на
предложения Барака Обамы, – начало сессии Генассамблеи ООН в конце
сентября.
В Иране только к этому моменту будет утверждено новое
правительство, само формирование которого в условиях внутренних
конфликтов обещает множество трений, поэтому данный дедлайн не
кажется реалистичным. Гейтс, один из самых опытных и трезвых
политиков в Вашингтоне, это, безусловно, понимает, но добиваться
определенности заставляет рост нервозности в регионе.
С одной стороны на Белый дом воздействуют Израиль и его
единомышленники в американской политике – по их ощущениям, время,
когда еще можно предотвратить обретение Тегераном ядерного оружия,
стремительно истекает. С другой – растущую озабоченность испытывают
арабские правительства. Как признался бывший министр обороны Уильям
Коэн, совершивший турне по Ближнему Востоку, он был поражен
изменением там атмосферы. Власти арабских государств настолько
опасаются роста иранского, а значит, и шиитского влияния, что этот
страх даже оттеснил на второй план традиционную ненависть к
Израилю.
Бурные события в иранской внутренней политике только добавили
неуверенности соседним государствам – непонятно, что за настроения
воцарятся в Тегеране, когда там сложится новая конфигурация
интересов.
Конечно, противоречивые сигналы, исходящие из Вашингтона, могут
быть и частью политической игры – Ирану дают понять, что на столе
остаются все варианты. Но, скорее, администрация все-таки просто не
имеет ясного плана действий.
От событий в Иране, к сожалению, прямо зависит, в каком
направлении будут меняться отношения между Россией и США. Иран –
главная тема, по которой Барак Обама надеется достичь прогресса
благодаря улучшению отношений с Москвой. В какой степени Россия
хочет и может координировать свои усилия с Соединенными Штатами по
этому вопросу – отдельная тема. Но российско-американские
дипломатические маневры на иранском направлении, и без того
сложные, намного запутываются из-за того, что сам Вашингтон не
вполне понимает, чего и как добиваться от Ирана.
В результате «перезагрузка» может оказаться заложницей
посторонних процессов. Особенно с учетом того, что отношения
Вашингтона и Тегерана – это не только конфликтующие интересы, но и
взаимные комплексы, уходящие корнями в прошлое.
