О создании Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП) председатель КНР Си Цзиньпин впервые заявил, выступая в Назарбаев-Университете 7 сентября 2013 года. Поначалу идея показалось лишь красивой исторической аллюзией, удачной находкой спичрайтеров или чиновников МИДа, которые готовили визит главы государства в Центральную Азию.
Перебрасывать мостик из прошлого в настоящее (или, как говорят в Китае, «ставить древнее на службу современности») – прием, весьма распространенный в китайской политике и риторике. Как принято в официальных заявлениях, новое видение Шелкового пути было изложено в нескольких четко пронумерованных пунктах, которые глава КНР предварил следующими словами: «Древний Шелковый путь берет начало в китайской провинции Шэньси, моей родной провинции. Как приятно вспомнить об этих исторических связях. Находясь здесь, я как будто слышу звоны торговых караванов в горах и вижу дым над обширной пустыней».
Лирический настрой сменился беглым перечислением отличий нового пути, объединяющего народы Евразии. И здесь Си Цзиньпин принципиально не сказал ничего, что указывало бы на рождение новой линии дипломатии. Уроки Шелкового пути для сегодняшнего дня, по словам председателя КНР, состоят в необходимости следовать духу солидарности и взаимного доверия, равноправия и обоюдной выгоды, инклюзивности и заимствования идей друг у друга, а также сотрудничества во имя общего процветания. Пять главных составных частей концепции также были изложены схематично: совершенствование политического согласования, интенсификация строительства единой дорожной сети, укрепление торговых отношений и валютных потоков, упрочение связей между народами.
Размытые рамки
Концепция сразу вызвала множество вопросов. Даже географические рамки проекта оказались размыты: в одном месте своей речи в Астане Си говорил о странах Евразии, в другом – о тех, что расположены вдоль Шелкового пути, в третьем – о транспортных коридорах, соединяющих Восточную, Западную и Южную Азию. Слова председателя КНР о «региональной экономической интеграции» как части концепции Шелкового пути тут же были фактически опровергнуты в ряде официальных публикаций. В них утверждалось, что Экономический пояс Шелкового пути – это не интеграционный проект, а концепция совместного развития.
Осенью 2013 г. китайская сторона так и не смогла разъяснить, как эта инициатива соотносится с деятельностью ШОС. Заявления о том, что «экономический пояс» полагается на существующие региональные площадки сотрудничества, созданные с участием Китая и других государств, и что речь идет о том, чтобы представить уже реализуемые проекты в едином пакете, скорее не разъясняли, а запутывали ситуацию. На неопределенность, с первых шагов характеризующую инициативу ЭПШП, обратили внимание многие эксперты.
Один из ведущих российских специалистов по внешней политике Китая, Чрезвычайный и Полномочный Посол Виталий Воробьев писал: «Реальное восприятие и принятие этого проекта, тем паче участие в нем, требует понимания его существа и целей. Говоря математическим языком, пока мы имеем только условие задачи. Соответствующих аргументов и разъяснений, в том числе в России, будут ждать прежде всего от китайской стороны. Чем быстрее она соберется с ними, чем меньше будет недосказанностей, тем уже окажется простор для праздных рассуждений, спекуляций и домыслов. Так или иначе, но речь идет о серьезной инициативе великой державы, которая должна быть озабочена благоприятным восприятием и поддержкой поступающих от нее внешнеполитических сигналов» («Россия в глобальной политике», № 3, май/июнь 2014).
Видимо, на тот момент какой бы то ни было тщательно просчитанный план строительства ЭПШП просто отсутствовал. Сказанное в Астане напоминало скорее декларацию о намерениях, чем китайский «план Маршалла», о появлении которого сразу же стали писать многие зарубежные аналитики.
Более чем годичная история мегапроекта, на наш взгляд, ясно указывает – после прихода к власти Си Цзиньпина китайская внешняя политика находится на сложном поворотном рубеже. Сколько бы ни говорили о растущей напористости Китая в международных делах, отказ от завета Дэн Сяопина «скрывать свои возможности и держаться в тени» не мог быть одномоментной акцией, более того – в самом Китае эта смена внешнеполитической парадигмы стала предметом острых дискуссий.
Китайский внешнеполитический аппарат несколько десятилетий исходил из того, что главная задача дипломатии – создавать условия для внутреннего экономического развития, и его сложно перестроить на работу по активному формированию региональной и глобальной повестки. Китай, с самого начала реформ сознательно избегавший альянсов, лидерства или конфликтов с глобальными игроками, обрел достаточную силу для того, чтобы целенаправленно отстаивать свои интересы по широкому кругу проблем и на широком геополитическом пространстве. Однако как, какими средствами, с использованием каких ресурсов и в каком порядке он будет это делать – ответы требовали не просто политических решений, а кропотливой работы по перенастройке всей системы внешних связей.
В этих условиях то, что могло выглядеть как скрытность Пекина, некие тайные и хорошо проработанные планы по установлению китайских правил игры в региональном и глобальном масштабе, на самом деле отражает сложный переходный характер китайской дипломатии. По сути это транзит между двумя формулами Дэн Сяопина: отход от того, чтобы «скрывать свои возможности и держаться в тени», и переход к тому, чтобы «делать что-то реальное».
Если на высшем уровне отчетливо звучит призыв к смелым концепциям, реальным действиям и инновациям, то вся громоздкая дипломатическая машина пока предпочитает соблюдать осторожность, выходя из тени. Отсюда рыхлость и неопределенность как концепции Шелкового пути, так и курса на развитие отношений Китая со странами Африки (последний, если следовать официальным документам, строится на основе четырех иероглифов – «подлинность», «осуществимость», «дружелюбие» и «искренность»).
Лозунговость и дефицит новых идей на экспертном уровне продемонстрированы в ходе многочисленных конференций, симпозиумов и круглых столов на тему Шелкового пути, которые провели практически все ведущие китайские «мозговые тресты» и университеты. Как признавались автору некоторые участники дискуссий, многие эксперты пытались угадать, что же думают наверху, а поскольку от первого лица дополнительных сигналов не поступало, то импровизации вокруг речи Си охватывали необычайно широкий диапазон. Одна беда – они почти совсем не содержали конкретики, то есть целей, механизмов, возможных рисков, способов взаимодействия с уже имеющимися проектами.
Некоторые аналитики подчеркивали гибкость и «продвинутость» концепции ЭПШП, которая, мол, не направлена на «искусственную интеграцию» (при этом почти открыто звучали утверждения об искусственном характере и нежизнеспособности такого проекта, как Таможенный союз). Другие эксперты, как будто не замечая, что в астанинской речи Си Цзиньпин высоко оценил роль Шанхайской организации сотрудничества в реализации новой модели взаимодействия, говорили, что выдвижение концепции отражает недовольство нынешним состоянием ШОС. «Цель продвигаемой Россией евразийской интеграции состоит в том, чтобы вновь соединить государства постсоветского пространства с помощью Таможенного союза и Евразийского экономического союза, при этом исключив китайское участие», – писал профессор Ли Синь, директор Центра исследований России и Центральной Азии в Шанхайской академии международных исследований.
Двигатели проекта
В то время как китайские международники, порой слишком увлекаясь нарративом обиженного государства, раскладывали подобные геополитические пасьянсы, бизнесмены и региональные элиты КНР восприняли концепцию Шелкового пути прагматически и по-деловому – там, что называется, рвались в бой.
Если говорить о множественности акторов современной китайской внешней политики, стоит отметить, что окрепшие за годы реформ крупные компании стали все больше влиять на процесс принятия решений. Еще в 1990-е гг. Китайская национальная нефтегазовая корпорация (КННК) фактически без государственной поддержки приступила к реализации первых проектов по инвестициям в энергетические активы Казахстана. Более того, в то время в правительственных кабинетах холодно приняли этот шаг КННК, настаивая на первостепенном характере проектов внутри страны. Можно сказать, что вплоть до конца 1990-х гг. на государственном уровне отсутствовало стратегическое видение энергобезопасности.
В том, что аморфная концепция Шелкового пути начала обрастать «мясом», не последнюю роль сыграли интересы корпораций – нефтегазовых, строительных, логистических, промышленных (особенно занятых транспортным машиностроением). Для китайского бизнеса, который не надо уговаривать быть активным, ЭПШП предоставлял прекрасную возможность закрепиться на достаточно комфортных для китайских предпринимателей рынках, да еще и под «зонтиком» приоритетной государственной программы.
Вторым важным лоббистом «нового Шелкового пути» выступали партийные руководители западных провинций и автономных районов КНР. Далекие от побережья внутренние территории меньше всего преуспели за годы реформ. Для выравнивания региональных диспропорций в начале 2000-х гг. в Китае начала реализовываться специальная программа развития западных районов, которая в том числе предусматривает строительство объектов транспортной инфраструктуры. Запуск проекта Экономического пояса Шелкового пути значительно повысил потребность в логистических центрах, бондовых зонах, автодорогах, высокоскоростных железнодорожных магистралях и т.д. Множатся заявки на создание зон свободной торговли. Синьцзян-Уйгурский автономный район предложил построить на своей территории зону свободной торговли, ориентированную на государства Центральной Азии. В Нинся-Хуэйском автономном районе подготовлен проект строительства передовой китайско-арабской зоны свободной торговли совместно с Советом сотрудничества арабских государств Персидского залива. Подобные проекты не только способствуют общему социально-экономическому подъему регионов, но и повышают политический вес их руководителей в китайской номенклатуре.
Наконец, третьим, наверное, самым важным «мотором» проекта выступил сам Си Цзиньпин. После прихода к власти основные усилия он сосредоточил на внутренней политике – прежде всего консолидации власти, борьбе с коррупцией и разработке нового пакета экономических реформ. Однако в выступлениях на Рабочем совещании по периферийной дипломатии (октябрь 2013 г.) и Центральном рабочем совещании по вопросам иностранных дел (ноябрь 2014 г.) Си Цзиньпин критически осмыслил не только наследие предшественников, но и опыт развития китайской дипломатии после XVIII съезда КПК. Принципиально важно, что китайская дипломатия была определена Си Цзиньпином как дипломатия «большого государства». Такая формулировка предполагает иной, нежели это было до сих пор, уровень ответственности и иную степень вовлеченности в решение глобальных проблем. При этом в списке приоритетных направлений первым теперь называется периферийная дипломатия, то есть развитие связей КНР с соседями по региону. Ранее на этом месте были отношения с США и другими «большими государствами».
Думается, эти перемены связаны не только с некоторым разочарованием темпами строительства «отношений нового типа» с Вашингтоном, но и с осознанием того, что преодолеть американскую стратегию сдерживания Китай может лишь в том случае, если построит собственную сеть партнерских дружественных государств. Противовес американской стратегии возвращения в Азию Китай видит в первую очередь в «наступлении на Запад» – то есть как раз в усилении своего влияния по маршруту «нового Шелкового пути».
Учитывая рост угрозы исламского экстремизма и терроризма внутри страны, китайское руководство также надеется в рамках проекта ЭПШП внести вклад в создание обстановки экономического процветания и стабильности в районе Центральной и Южной Азии. Страны региона привлекает доступность китайских кредитов, которые не оговариваются политическими условиями. В ноябре 2014 г. Китай объявил о создании Фонда Шелкового пути с капиталом 40 млрд долларов. Как сообщается, из средств фонда будет финансироваться строительство объектов инфраструктуры, разведка природных ресурсов и иные проекты в странах, лежащих вдоль «нового Шелкового пути».
Безопасность на первом плане
Экономический пояс Шелкового пути имеет свои плюсы. Суммируя их, эксперты Университета национальной обороны НОАК Чжао Чжоусянь и Лю Гуанмин подчеркивали, что эта концепция расширяет стратегическое пространство безопасности вокруг Китая, стабилизирует поставки энергетических ресурсов, обеспечивает экономическую безопасность и прорыв стратегического окружения по сдерживанию КНР.
Обилие «стратегического компонента» в этой оценке не следует списывать лишь на ведомственную принадлежность авторов. ЭПШП в строгом смысле слова не является экономической программой с четкими сроками исполнения, перечнем действий и конечными количественными показателями (ее невозможно сравнить, скажем, со строительством альтернативного Панамского канала в Никарагуа, масштабный проект которого рассчитан на многие годы). Скорее «новый Шелковый путь» обозначил один из основополагающих векторов в продвижении Китая к новой глобальной роли. Предполагается, что этот «дипломатический бренд» позволит объединить логистические, энергетические, культурно-гуманитарные проекты, которые в совокупности создадут пояс лояльных Пекину государств на евразийском пространстве. В числе прочего Китай будет гарантирован от любых неожиданностей по блокаде морских коммуникаций, проходящих через Малаккский пролив.
Секьюритизация этого транспортного вопроса стояла в повестке дня и раньше, однако при Си Цзиньпине серьезно пересмотрен весь комплекс критических угроз развитию Китая. «Следует четко видеть, что в новой обстановке государственная безопасность и социальная стабильность в нашей стране сталкиваются с возросшим количеством угроз и вызовов, эффект взаимодействия которых становится особенно заметным», – заявил Си Цзиньпин в ходе коллективной учебы Политбюро ЦК КПК 29 августа 2014 года.
В другом выступлении председатель КНР отметил, что «международная обстановка переживает новый переломный момент, происходит ускоренная поляризация и комбинация различных стратегических сил, международная система вступила в период быстрой трансформации и глубоких перемен». Китайское высшее руководство осознает, что длительные периоды «стратегических возможностей», которые упоминались в партийных документах с начала 2000-х гг., в условиях нынешней изменчивости глобальной ситуации просто нереальны. Поэтому термин «безопасность» становится обязательным при изложении любых китайских внешнеполитических и внешнеэкономических проектов.
Экономический пояс Шелкового пути не исключение. Однако аспект безопасности, пожалуй, самый непроработанный, причем именно с этой стороны и возможны наибольшие риски. Они связаны не только с неопределенностью вокруг будущего Афганистана, активностью в регионе экстремистских сил, наркотрафиком и трансграничной преступностью, но и со сложными отношениями между самими государствами, лежащими вдоль Шелкового пути, а также с политической нестабильностью в ряде этих стран. Данный набор узких мест, похоже, многими не принимается во внимание, хотя одного взгляда на карту с красными линиями транспортных коридоров, пересекающих почти весь евразийский материк, достаточно, чтобы стало ясно, что авторы проекта должны были в первую очередь подумать о риск-менеджменте.
Между тем если сами риски китайская экспертиза оценивает вполне адекватно, то способы управления ими пока видятся в полуфантастическом ключе. Выглядит это примерно так: поскольку концепция Шелкового пути основана на равноправии, уважении интересов и стремлении к всеобщему выигрышу, и отвергает мышление холодной войны, это, мол, неизбежно приведет к возникновению новых правил и стандартов. Механизм конфронтации и дикой конкуренции сменится механизмом долгосрочного сотрудничества, считают китайские аналитики. Конечно, такой упрощенный взгляд очень далек от действительности. Реальная оценка ситуации в сфере безопасности, выявление и решение общих проблем региона – именно в этом должна заключаться содержательная сторона взаимодействия между Экономическим поясом Шелкового пути, ШОС и Евразийским экономическим союзом.
Экономический пояс Шелкового пути стал, пожалуй, самым ярким примером «новой дипломатии» Си Цзиньпина, воплощением «китайской мечты» в международном формате. Одновременно это и первая настоящая внешнеполитическая концепция в период перехода Китая «от большого государства к сильному». Наполеон говорил о Китае как о спящем льве. По образному выражению Си Цзиньпина, китайский лев проснулся, но это «мирный, дружелюбный и цивилизованный» лев. Явить миру все эти качества льву придется в довольно сложной и быстро меняющейся обстановке.
