Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 5, 2011 год. © Council on Foreign Relations, Inc.
По любым меркам Китай переживает беспрецедентный и даже чудодейственный рост экономики. По данным Международного валютного фонда, с 1990 по 2010 гг. экономика КНР росла в среднем на 9,6%. В начале нынешнего мирового финансового кризиса многие опасались, что мотор китайского роста вот-вот заглохнет. В конце 2008 г. китайский экспорт резко сократился, что породило страхи политической нестабильности и народного бунта. Однако глобальный экономический кризис оказался лишь ухабом на торном пути китайского экономического чуда. Конечно, Китай не застрахован от ускорения инфляции, а пузырь на рынке недвижимости может лопнуть, но большинство экономистов продолжают предсказывать стремительный рост еще длительное время.
Хотя прогнозы разнятся, все сходятся во мнении, что китайская экономика будет расти быстро, пусть и не так, как до недавнего времени, и темпы сохранятся на несколько десятилетий. Что касается ближайшего будущего, прогнозы достаточно осторожны (экономические показатели не останутся столь же выдающимися, как до недавнего времени), но относительно отдаленного будущего они оптимистичны (повышательному тренду в экономике Китая не видно конца-края). Случайно или умышленно, прогнозы основаны на экстраполяции нынешних тенденций.
Например, лауреат Нобелевской премии в области экономики Роберт Фогель считает, что китайская экономика будет расти в среднем на 8% в год до 2040 года. К этому времени КНР станет вдвое богаче Европы (с точки зрения доходов на душу населения), а его доля в мировом ВВП составит 40% (тогда как на американскую экономику придется всего 14% мирового ВВП, а на европейскую – 5%). Другие экономисты несколько осторожнее: Юрий Дадуш и Беннетт Стэнсил из Фонда Карнеги за международный мир предсказывают, что темпы роста китайской экономики составят в среднем 5,6% ежегодно до 2050 года.
Подобно многим другим прогнозам непрерывного усиления Китая, эти основаны на тщательном, формальном моделировании экономики. Но насколько они убедительны? Применение нынешних трендов может иметь смысл при прогнозе на пару лет, но когда речь идет о нескольких десятилетиях, исходные предпосылки вызывают гораздо больше вопросов. Если бы мои предки в 1800 г. оформили на мое имя инвестицию размером в один пенни, то с учетом капитализации процентов пенни превратился бы сегодня в 280 тыс. долларов. Я исхожу из того, что средняя доходность за этот период превышала инфляцию на 6%. Однако это не значит, что в действительности легко найти надежные высокодоходные инвестиции на 211 лет. Все меняется, причем не так, как мы планируем. Прибыли в прошлом не гарантируют того же в будущем.
Когда речь заходит об измерении предстоящего роста китайской экономики, на экономическое моделирование стоит полагаться лишь с оговорками. Модели обещают будущую отдачу на основе прогнозных входных данных. Однако невозможно предсказать входные данные в экономике будущего. Поэтому не остается ничего другого, как только экстраполировать нынешние данные на предстоящие годы. Но эти исходные данные, как и другие особенности любой экономики, со временем корректируются. Китайская экономика быстро развивается от натурального сельского хозяйства к тяжелой промышленности, а от нее к новейшей электронике и потребительским услугам. И в какой-то момент – быть может, в не столь отдаленном будущем – избыточные темпы роста начнут замедляться до уровня, присущего другим странам с сопоставимой экономикой.
Когда рост затормаживается
Глупо даже заикаться о потолке роста китайской экономики в 2011 году. Судя по моделям Фогеля и Дадуша-Стэнсила, в среднесрочной перспективе препятствий не просматривается. Пока рабочая сила продолжает прибывать в китайские города, уровень ее образования повышается, а мировой капитал перемещается в направлении Поднебесной, экономика будет расти.
Но все ли так просто? С одной стороны, экономические модели обычно недооценивают тот факт, что со временем рост крупных экономик замедляется, начинает буксовать. Перемещаясь вверх по цепочке общей стоимости, эволюционируя от производства простых промышленных товаров к эксплуатации творческого потенциала своих граждан и развитию новых отраслей промышленности, они растут все медленнее. Южной Корее понадобилось 30 лет с 1960 по 1990 гг., чтобы увеличить ВВП на душу населения с одной тридцатой до одной трети; но еще целых 20 лет ушло на то, чтобы нарастить этот показатель до половины американского. И сегодня Южной Корее еще далеко до того, чтобы сравняться с США по этому показателю. Япония догнала Запад (и в некотором смысле даже перегнала его) в 1980-е гг., но затем пузырь лопнул, и начиная с 1990 г. ее экономика растет в среднем на 1% в год.
Кроме того, эти два государства гораздо успешнее других. Ни одна другая большая или средняя страна с диверсифицированной экономикой даже близко не подошла к достижениям Японии. Из четырех «азиатских тигров» два самых богатых (Гонконг и Сингапур) – это города-мегаполисы, а два других (Южная Корея и Тайвань) – по сути дела, города с большими окрестностями, которые к тому же значительно отстают в экономическом отношении от первых двух. Другие бедные страны, которые разбогатели, – это либо финансовые оффшоры, либо небольшие нефтегазовые эмираты. Ни одна из них не является полноразмерной страной с множеством городов и областей, многочисленным сельским населением и конкурирующими политическими образованиями. Даже Японию вряд ли можно считать бесспорным образцом государства, быстро нагнавшего Запад в последние десятилетия, поскольку она добилась значительных успехов еще до начала Второй мировой войны.
Подобно ведущим державам Запада, Япония пережила индустриализацию в конце XIX и начале XX веков – отчасти за счет безжалостной эксплуатации колоний. Затем в результате бомбежек во время Второй мировой ее экономика превратилась в руины; таким образом, быстрый послевоенный рост в какой-то мере был возвратом к довоенному уровню. Другими словами, на сегодняшний день нет примера страны, экономика которой за короткий период превратилась бы из отсталой в одну из наиболее развитых. И есть основания усомниться в том, что КНР станет счастливым исключением.
Рост китайской экономики в последние годы часто оценивается как естественное и заслуженное возвращение Китая на его историческое место в мировом хозяйстве, но аргумент этот скорее умный, чем точный. Согласно покойному эксперту в области истории экономики Ангусу Маддисону, Китай в последний раз достигал паритета с Западом примерно во времена Марко Поло. Последующий закат могущества Поднебесной относительно Запада случился задолго до промышленной революции, западного колониализма и даже раньше замыкания Китая на самом себе в XVI веке. Однако прошлые пять столетий – это история не столько абсолютного упадка Китая, сколько относительно быстрого развития Запада. Европейские экономики существенно выросли с 1500-го по 1800-й годы. Согласно Маддисону, к 1820 г. – до появления железнодорожного сообщения, телеграфа и современной сталелитейной промышленности, до опиумных войн, колонизации Гонконга и восстания боксеров – доход Китая на душу населения составлял менее половины среднеевропейского дохода на душу населения. К 1870 г. он упал до 25%, а к 1970 г. – до 7%. Кроме того, учитывая, что цифры Маддисона – оценки, основанные на паритете покупательной способности, позиции Китая в твердой валюте выглядят еще хуже. Согласно статистике Всемирного банка, с 1976 по 1994 гг. китайский ВВП на душу населения составлял менее 2% ВВП на душу населения в Соединенных Штатах, и сегодня он ниже 10% американского ВВП на душу населения.
Впечатляющий экономический рост в течение последних двух десятилетий не позволил Китаю хотя бы вернуться на позиции, которые страна занимала в мировой экономике в 1870 г. (по паритету покупательной способности). Оптимисты расценивают этот факт как еще одно доказательство потенциала: если страна еще не добралась до доли, которую имела в 1870 г., то она обладает колоссальным ресурсом дальнейшего роста. Но пессимисты могут отметить, что коль скоро китайская экономика не удержалась на уровне 1870 г. в свое время, ее показатели могут снова ухудшиться и в будущем. На первый взгляд, нет причин ожидать того или иного исхода; по консервативному прогнозу, КНР останется на своих нынешних позициях.
Одномоментные выгоды
Экономические модели, на которых основаны прогнозы о продолжении быстрого роста китайской экономики, многое упрощают также потому, что не учитывают одномоментные стимулы, способствовавшие ускорению китайской экономики в прошлом, а также политические, экологические и структурные препятствия, которые будут ограничивать ее рост в будущем. Если брать соотношение сил между Западом и Китаем, то сейчас военно-политические позиции последнего гораздо прочнее, чем в 1870 г., и вряд ли китайское государство ожидает еще одно столетие гуманитарных и экономических катастроф. Но означает ли это, что он станет богатейшей страной мира?
Впечатляющему рывку КНР в последние 20 лет способствовали два единовременных преимущества: снижение рождаемости и рост урбанизации. Оба фактора привели к резкому росту производительности труда, но это ограниченные во времени процессы, на которые нельзя возлагать надежду в будущем. Рождаемость в Китае начала падать еще до того, как в 1979 г. руководство приступило к реализации драконовской политики «одна семья – один ребенок». Падение рождаемости в 1970-е гг. означало, что в 1980-е и 1990-е гг. семьи и государство смогли сосредоточить ограниченные ресурсы на сравнительно небольшом количестве детей. Сегодня этим детям от 30 до 40 лет, и они вносят активный вклад в развитие человеческого капитала страны и ее ВВП. Поколения будущего могут быть еще лучше образованы, но главные одномоментные выгоды уже извлечены.
Еще важнее то, что низкая рождаемость в течение нескольких последних десятилетий позволила взрослым, особенно женщинам, выйти на рынок труда. Сотни миллионов женщин, которые в противном случае работали бы дома или на приусадебном участке, сегодня трудятся в экономике, умножая ВВП. Это обеспечило устойчиво высокие показатели промышленного производства, но данное преимущество не вечно, и в будущем оно не поможет росту ВВП. Рождаемость снижать дальше некуда: не может же Китай вообще отказаться от деторождения?!
Более того, сегодня все еще многие работники, родившиеся в десятилетия высокой рождаемости (пятидесятые, шестидесятые и начало семидесятых), еще не завершили свою карьеру. Их родители довольно рано ушли из жизни, детей немного, поэтому на этих людях не лежит бремя ухода за престарелыми или воспитания молодой поросли. По сравнению со всеми предшественниками данное возрастное сообщество имеет уникальные возможности продолжать трудиться и создавать богатство. Будущее поколение китайцев не будет таким многочисленным и окажется обременено заботой о престарелых родственниках. Более того, темпы рождаемости впоследствии могут лишь расти, то есть нынешнему поколению работников придется воспитывать больше детей.
Рост урбанизации – еще одно временное преимущество, поддерживавшее экономический рост Китая. Урбанизация увеличивает ВВП, поскольку городское население в целом более производительно, чем сельское. Городские жители обычно трудятся вне дома на оплачиваемой работе, тогда как в сельской местности многие заняты неоплачиваемым натуральным хозяйством. Но, подобно снижению рождаемости, урбанизация имеет естественные пределы. Ее уровень в Китае все еще значительно отстает от соответствующего уровня на Западе, и пока нет никаких признаков замедления роста китайских городов. При нынешних темпах КНР дойдет до уровня урбанизации на Западе и в Латинской Америке только в 2040-х годах. Но в каком виде будет происходить эта экспансия? На периферии Пекина, Шанхая и других мегаполисов образуются гигантские трущобы. Китайское правительство ежегодно сносит бульдозерами сотни тысяч лачуг, но непонятно, переселяют ли куда-то их обитателей или они становятся бездомными? Независимо от того, выиграет правительство битву с трущобами или нет, время, когда урбанизация поддерживала рост экономики, кануло в Лету.
Структурные препоны
Кроме того, Китай наталкивается на политические, экологические и структурные барьеры, которые будут ограничивать его рост в будущем. Например, многие аналитики считают, что Китай не сможет двигаться вверх по мировой цепочке добавленной стоимости, если его политика не станет открытой. Аргумент состоит в том, что для осуществления деятельности, связанной с получением высокой добавленной стоимости, такой как создание брендов, проектирование и изобретения, необходимо свободное мышление, возможное только в демократическом обществе. Власти могут дать образование сотням тысяч инженеров, но если они и дальше будут душить и сковывать их творчество, те не преуспеют на высших этажах мировой экономики. На глобальные высоты (с точки зрения ВВП на душу населения) КНР не поднимется до тех пор, пока его факультеты, компании и люди не научатся изобретать больше, чем в прошлом. Это уже происходит, но процесс тормозит политическая культура, которая ограничивает творческое мышление. Трудно представить себе динамичную экономику, основанную на информации и знании, которая формировалась бы в политически репрессивном однопартийном государстве; по крайней мере, пока подобных прецедентов не было.
Экологические барьеры непрерывного роста китайской экономики лучше документированы. По оценке Всемирной организации здравоохранения, загрязнение воздуха в Китае ежегодно убивает 656 тыс. человек, а загрязнение воды ежегодно уносит 95,6 тыс. жизней. По оценке Министерства водных ресурсов Китая, около 300 млн человек, две трети из которых проживают в сельской местности, вынуждены пить воду, содержащую «вредные для здоровья вещества». Согласно The New York Times, официальные лица из Госсовета Китая заявили, что нужно срочно решать проблемы, связанные с гигантской плотиной «Три ущелья». «Необходимо спокойно переселять жителей из опасных районов, защищать окружающую среду и предотвратить экологическую катастрофу». Китай – крупнейший в мире производитель парниковых газов. Сильная засуха и наводнения, которые обрушились на страну в этом году, возможно, были расплатой за пренебрежение к экологии. Ясно одно: возможности Китая стимулировать экономический рост путем монетизации природы, но без разрушительных последствий для окружающей среды, исчерпаны. В будущем рост экономики не должен причинять такого ущерба экологии, как в прошлом. Это значит, что он будет более дорогостоящим. Как одна из самых густонаселенных стран мира, Китай всегда был одним из наиболее интенсивных эксплуататоров природы. Сегодня уже почти нечего эксплуатировать.
Но самые серьезные препятствия на пути дальнейшего быстрого роста – это структурные барьеры. До 1980 г. страна оставалась наглухо закрытой для мира; к 1992 г. почти все городские территории Китая включены в специальные экономические зоны, открытые для частного предпринимательства и зарубежных инвестиций. С невероятно неэффективной маоистской экономикой покончено, на смену ей приходит одна из самых конкурентоспособных корпораций мира. Создавать больше стоимости, чем это делали государственные предприятия во времена культурной революции, не слишком трудно. Но вот быть более производительными, чем сегодняшние эффективные китайские компании, гораздо труднее.
Эта трудность усугубится серьезными структурными изменениями в экономике. С 1960 г. ожидаемая продолжительность жизни китайцев увеличилась с 47 до 74 лет, но количество детей на семью уменьшилось с более чем пяти до менее двух. Сегодняшние маленькие императоры проведут самые продуктивные годы своей жизни в заботе о престарелых родителях. В результате экономика Китая будет двигаться от сверхпроизводительной промышленности к низкопроизводительным услугам в области медицины и здравоохранения. Сдвиг еще больше ограничит возможности быстрого экономического роста, поскольку в сервисных отраслях производительность труда всегда растет значительно медленнее, чем в промышленном производстве, горнорудном деле или даже в сельском хозяйстве. В прошлом, чтобы по максимуму использовать конкурентное преимущество, китайцы сосредоточились на производстве товаров для мировой промышленности. В будущем у китайских поставщиков услуг не будет другого выбора, как только сосредоточиться на внутреннем рынке здравоохранения. Им будет не до конкурентных преимуществ на мировом рынке.
Можно сделать или уже сделано?
Многие обозреватели, и прежде всего политологи Джордж Гилбой и Эрик Хегинботам, предупреждают о «латиноамериканизации» Китая и конкретно о растущем неравенстве доходов. В 2003 г. существовал всего один китайский миллиардер (если мерить состояние в американских долларах); к 2011 г., по данным журнала Forbes, их насчитывалось уже 115. И все же Китай остается бедной страной: ВВП на душу населения в твердой валюте существенно ниже (менее 5 тыс. долларов), чем в Бразилии, Мексике и России (9–10 тыс. долларов), трех крупнейших в мире государствах со средними доходами населения. Но по мере того как Китай наверстывает отставание от этих стран по душевому доходу, он обретает и их уровень неравенства в доходах.
Китай имеет много общего с Бразилией, Мексикой и Россией. Социологи определили, что эти четыре страны относятся (вместе с Индонезией и Турцией) к «полупериферии» мировой экономики – группе государств, которые не так богаты и могущественны, как развитые демократии, но и не так бедны, как небольшие страны Африки, Центральной Америки и Юго-Восточной Азии. Их всех можно охарактеризовать как сильные государства со слаборазвитыми общественными институтами, правительствами, находящимися во многом под влиянием богатейших людей или олигархов, и массовой бедностью.
При нынешних темпах роста КНР, вероятно, догонит (с точки зрения доходов на душу населения) Бразилию, Мексику и Россию примерно в 2020 году. К тому времени средний уровень доходов на душу населения в четырех странах будет находиться в диапазоне от 10 до 15 тыс. долларов. Уровень экономического неравенства также станет похожим – гораздо выше, чем в развитых странах. Местное население не столкнется с проблемой голода или недоедания, но многие продолжат пребывать в бедности. Примерно 40% жителей сосредоточатся в больших городах и около 20% – в сельской местности, а остальные – в городах среднего и небольшого размера. Рождаемость упадет ниже уровня замещения, и на людей в возрасте от 16 до 65 лет придется примерно две трети жителей. Перед лицом быстрого старения населения этим странам придется переориентировать свои экономики с индустрии роста на услуги в области здравоохранения, для которых характерны низкие темпы.
Напрашивается невольное сравнение: если в 2020 г. структурные условия в Китае будут практически идентичны тем, что существуют в Бразилии, Мексике и России, то почему китайская экономика должна расти быстрее их? Бразилия и Мексика на протяжении уже нескольких поколений принадлежат к группе государств со средними доходами. Россия находилась в этой компании в начале XX века и вернулась в нее сразу после краха коммунизма. Китай пребывал среди подобных держав в 1870 г. и теперь возвращается в ту же категорию. Конечно, Китай больше вышеупомянутых стран по численности населения, но это не дает повода думать, будто его экономика будет развиваться иначе. Историческая статистика свидетельствует об отсутствии связи между размером нации и ее экономическим ростом.
Сравнительное положение Китая в 2020 г. будет очень похоже на его положение в 1870 г., а также на нынешнее состояние таких стран, как Бразилия, Мексика и Россия. Нет оснований считать, что КНР в 2020 г. станет успешнее их. Конечно, если предположить, что Пекин найдет какой-то творческий подход к развитию, возможно, он поднимется выше государств со средними доходами, несмотря на слабое гражданское общество, стареющее население и ужасное состояние окружающей среды. Допустим, что, восстановив позиции относительно Запада, на которых он находился в XIX веке, Китай сможет в конце концов восстановить и превосходство над Западом, которое он имел в XIII веке. Структура населения – это не рок. И если Китаю удастся преодолеть сдерживающие факторы, он даже добьется полного выравнивания мировой системы.
Пекин исходит из того, что утверждение «это возможно сделать» равнозначно другому – «мы уже сделали все возможное». Понятна законная гордость по поводу достигнутых успехов, но они не являются предвестником того, что в будущем динамика сохранится. Подобно другим государствам со средними доходами, Китай, скорее всего, будет развиваться немного быстрее, чем страны Запада, хотя – с учетом дестабилизирующих факторов – и не так быстро, как с 1990 по 2010 год. Однако население КНР начнет снижаться вскоре после 2020 г., тогда как население Соединенных Штатов продолжит расти. Таким образом, общий размер китайской экономики, скорее всего, останется сопоставим с размером американской на протяжении оставшейся части XXI века. Это не означает, что Китай не станет крупным игроком на мировой арене. Даже если он достигнет паритета с США с точки зрения ВВП, а доходы на душу населения составят 25% американского показателя, КНР будет державой, с которой всем придется считаться, уверенно занимая второе место в мировой табели о рангах.
Но благодаря более крупной сети альянсов и более прочному геостратегическому положению Соединенных Штатов усиление Китая не будет угрожать их гегемонии. Америка находится в окружении давнишних союзников (Канада и страны Западной Европы), а также стабильных, но слабых латиноамериканских стран, которые не могут составить им конкуренцию. Соседями Китая являются богатая и могущественная Япония, усиливающиеся Южная Корея и Вьетнам, гигантские державы Индия и Россия и множество стран со слабой или распадающейся государственностью в Центральной и Юго-Восточной Азии. США правят бал в мировом океане, воздушном пространстве и космосе; Китай же отчаянно пытается поддерживать порядок на собственной территории. Пекин будет неизбежно играть все более весомую роль в азиатской и мировой политике, но ему трудно добиться доминирующего положения даже в Азии, не говоря уже обо всей планете.
Ученые не упускают возможности порассуждать о постамериканском будущем, в котором миру придется учить китайский язык, но факты говорят о том, что этого не случится в нынешнем веке. Пора уже начать относиться к Китаю как к большой, но обычной стране. Не следует предвкушать его доминирования или опасаться такого исхода. Не надо поддаваться всеобщей панике и шумихе – в Китае стоит видеть державу, которая переживала страшную трагедию на протяжении 200 лет и наконец-то возвращается в свое нормальное состояние. Это хорошо для Китая, Соединенных Штатов и остального мира. Если мировое сообщество будет расценивать Пекин как важного, но не всемогущего участника системы международных отношений, а сам Китай так же трезво осознает свое место в мировой табели о рангах, иррациональные страхи исчезнут, что станет вполне оправданной реакцией. В обозримом будущем КНР, скорее всего, сосредоточится на удовлетворении потребностей собственного народа, чем на самоутверждении в роли нового мирового гегемона.
