Невзирая на глубокий кризис идентичности, порожденный нигилистскими элитами, которые неспособны осмыслить проблемы и действовать во имя общего блага, во Франции начинается едва заметное обновление. И на периферии, и в центре государственной системы появились живые и энергичные социальные группы, способные вдохнуть в геокультурную среду новую жизнь. В реальности они лишь выигрывают от нынешнего беспорядка, поскольку предлагают обществу жизнеспособную альтернативу и таким образом добиваются растущего признания среди французского населения. Ускоряющийся упадок, как ни парадоксально, пробуждает геокультурную весну.
В Европе появились признаки перемен. Самый важный из них касается духовной сферы. Не могут же теоретические построения бесконечно противоречить действительности! Хотя человек, говорящий правду по телевизору, сразу объявляется провокатором – в царстве лжи истина действительно зачастую смахивает на провокацию, – ниспровергатели становятся популярными. Под давлением альтернативных источников информации традиционные СМИ утрачивают легитимность и поддержку. Они вынуждены апеллировать к иконоборцам, чтобы хоть как-то оставаться на виду.
Либеральные постулаты один за другим ставятся под сомнение и быстро утрачивают статус непреложных истин. Например, масштабные инвестиции в пропаганду гендерной идеологии в конечном итоге объединили разные слои населения на почве растущей убежденности в том, что ребенок должен расти в семье и воспитываться матерью и отцом, связанными между собой супружескими узами. Другой луч надежды в том, что самыми популярными книгами 2016 г. во Франции являются исследования, анализирующие исторические корни нации и предлагающие здравые решения насущных проблем. Короче говоря, «мертвые» элиты потерпели поражение в интеллектуальном сражении; их можно сравнить с защитниками французской монархии, которая проиграла битву идей в 1750 г., за 40 лет до революции. Стоит обратить внимание на появление начальных школ, колледжей и даже университетов, развивающихся параллельно государственной системе образования и предлагающих альтернативное обучение, результаты которого превосходят самые смелые ожидания. Геокультурная весна происходит не только в интеллектуальной сфере, но и в бизнесе. Многие предприятия предпочитают не укрупняться, чтобы сохранять гибкость, инновационный дух и креативность, не превращаться в заорганизованные и громоздкие структуры с раздутым управленческим аппаратом.
С политической точки зрения, исключение любой реальной альтернативы теми, кто монополизировал власть, вызывает беспокойство – не только потому, что демократия в этом случае кажется иллюзорной, но и из-за растущего отрыва профессиональных политиков от простых граждан.
Удаленные с телеэкранов политические дебаты переместились на улицы и в Интернет. Именно там теперь идут «передачи» о культурной, экономической, политической и духовной жизни. Из всего этого хаоса на низовом уровне появляются творчески мыслящие лидеры, утоляющие духовную жажду населения, доведенного до отчаяния правилами, установленными техно-нигилистами. Они пришли не для того, чтобы заполнить вакуум, но чтобы выполнить свою миссию: пока мертвые хоронят своих мертвецов, они отчетливо осознают, что только живые способны на передачу и развитие жизнеспособных идей.
«Живые элиты» возвращаются
Все закономерно: в мире, где одновременно происходит глобализация и развитие демократии, военные были обречены на вымирание. Конфликты все чаще имеют свойство растворяться в рыночной среде, и у высокопоставленных чиновников появляется «монополия на мышление», на которую не могут повлиять настроения кучки «безмозглых» военных, будто бы имеющих особую точку зрения и способных на что-то иное, кроме самой войны. В конце концов, у офицерской бюрократической верхушки изначально было преимущество, позволяющее не допускать пропаганду иного мировоззрения в военной среде.
Для технократов все сложилось не совсем так, как им хотелось. Неизбежное развитие либеральной демократии в действительности оказалось обманом зрения. Глобализация резко сбавила ход, и национальная идентичность снова дала о себе знать. А повсеместное открытие границ породило столкновение идентичностей и возвращение войн.
В состоянии ли гражданские элиты справиться с теми войнами, которые они непреднамеренно развязали? Смогли ли люди, претендовавшие на монополию духа и разума, использовать свое интеллектуальное превосходство, чтобы обеспечить мир? Ответ слишком очевиден. Они потерпели сокрушительное фиаско, потому что технократическое образование, опирающееся на юридические процедуры и финансовый менеджмент, сделало их неспособными понимать мир во всех его политических и культурных измерениях. Они потерпели крах, потому что действительность противоречила догмам. Несмотря на протесты высокопоставленных офицеров, развязывались бессмысленные войны, кончавшиеся военными победами и политическими катастрофами. Простые солдаты отдавали жизни из-за непростительных ошибок идеологов, или, что еще хуже, из-за циничных действий лоббистов, которые настаивали на ведении «ограниченных войн», позволявших наращивать экспорт оружия. В любом случае творческое мышление в это бедственное время явно не поощрялось. По крайней мере, это ясно видно на примере французских военных, которым хорошо известна знаменитая книга Марка Блока «Странное поражение» (издана в 1940 г.). Там описывается, как целая армия бюрократов неожиданно была разбита молодым поколением, которое удерживало инициативу на низовом уровне и по непонятным причинам решило не вести войну по правилам, которым их учили во французском военном колледже.
Как известно, полчища политтехнологов не способны понять реалии, когда они ослеплены идеологией. В последние годы внешняя политика погрязла в собственных противоречиях. Во Франции армейские чины быстро смекнули, что во главе государства находится верховный политтехнолог. В то же время страны, прошедшие эволюцию, отличную от нашей, выдвигали в национальные лидеры могущественного силовика – «князя войны». В качестве примера можно привести Россию и Владимира Путина.
Военным предельно ясно, что в неспокойное время верховный политтехнолог скорее всего проиграет в конкурентной борьбе «князю войны», понимающему, что происходит в политике. Не имея поддержки широкой общественности, политтехнолог временами вынужден рядиться в силовые одежды, чтобы вернуть доверие. В этом смысле ливийская кампания, несмотря на ее катастрофические геополитические последствия для Северной Африки и Европы, помогла президенту Саркози заручиться поддержкой народа: его рейтинги резко подскочили после первых же авиаударов. Президент Олланд усвоил этот урок и укрепил свое положение на политическом Олимпе, проведя военную операцию в Мали.
Проблема в том, что даже тупые военные «роботы», плохо разбирающиеся в чем-то, не связанном с ведением боевых действий, осознают, что войны в наши дни становятся инструментом для налаживания общественных связей. Внешняя политика подменяется военными операциями, поскольку у дипломатов нет четкого плана действий. Что делать с Мали? Провести выборы, которые магическим образом решат все проблемы. Что делать в Сирии? Пока воздержаться от выборов – иначе Башар Асад сразу будет переизбран на новый срок.
Военные катастрофы, порожденные неспособностью гражданского правительства проводить верный курс, вызывают закономерные вопросы в стане военнослужащих. Поскольку «гражданские» оказались недееспособны, настала очередь военных поучаствовать в политике. Некоторые офицеры убедились, что понимают этот мир ничуть не хуже своих штатских коллег. Многочисленные военные операции после афганской войны обострили мыслительные способности офицерского корпуса. На театрах внешнеполитических действий военные прекрасно поняли суть политических и культурных реалий, остававшихся загадкой для зашоренных гражданских чиновников.
В прошедшем десятилетии отношения между чиновниками и офицерами во многом напоминали те, что существовали во Франции в 1715–1789 годы. Армия Людовика XIV резко сократилась с 1715 по 1723 гг., лишившись двух третей своих солдат. Офицерский корпус пытался вести себя осмотрительно в составе коалиций, чтобы снизить издержки войны. Следуя моде, просвещенные руководители наслаждались пением механических соловьев и ожидали, что и офицеры будут вести себя как послушные машинки.
Однако сравнение с XVIII веком утратило смысл. Война вернулась, и военные понимают, что могут играть все более заметную роль в политике ближайших лет. Окна распахнулись, и можно услышать пение настоящего соловья. У некоторых офицеров появилась мысль, что если они солидаризируются с «живыми», творчески мыслящими кругами, отвергнутыми государственной бюрократией, им удастся образовать альтернативную элиту, которая будет усиливаться по мере нарастания внутренних проблем.
Уроки первых недель 1914 г. не были сразу же забыты: часть офицеров, поддержанная миролюбивой бюрократией, оказалась не в состоянии осуществлять командование. Но новые лидеры неожиданно появлялись практически ниоткуда. Давайте мысленно перенесемся в конец III века. Римская империя переживала в те годы финансовый коллапс, общественный кризис, беспорядки в политической сфере. Над империей навис призрак раздробления царств в Сирии и Галлии, настало время войн и великого переселения народов. Какое решение нашел император, чтобы обуздать растущее насилие? Он прибег к милитаризации своей администрации.
Геокультура как обновление распадающихся цивилизаций
Новые, «живые» элиты не только сформировались, но и изобрели метод размежевания с нигилизмом. С их точки зрения, не все можно свести к экономике. При поддержке телевидения и всего многообразия средств массовой информации навязывается идея первичности экономики, которая якобы олицетворяет сегодняшнюю действительность. На самом деле, чтобы убедить людей, вовсе необязательно прибегать к наглядной агитации. На первый взгляд, наднациональные организации, союзы государств, международные саммиты, государственные назначения – все, что считается олицетворением и средоточием политического действа – стало просто придатком экономических решений. Хотя слово «решение» представляется слишком сильным: игнорируя причины экономических кризисов, мы не должны удивляться, что очевидный шаг сегодня (девальвация валют или снижение процентных ставок) может завтра привести к катастрофе.
Вера в примат экономики в конечном итоге – современная версия известного лозунга Сталина – «кадры решают все». Что было справедливо для социализма, еще больше справедливо в отношении глобального либерализма. Конечно, человек не выпадает полностью из поля зрения, но в условиях кризиса он стал не более чем переменной величиной, ожидая и надеясь, что экономическая система стабилизируется – рано, поздно… или никогда.
Но первичность экономики – оптический обман. Она оспаривается движениями антиглобалистов и зеленых, статистикой неявки на избирательные участки или возвратом к патриотической риторике. Всюду можно услышать призывы к другому типу управления. Говорят о новых перспективах, об изменении торговых потоков во благо общественной солидарности. Парадокс в том, что антиглобалистские протесты не бросают принципиального вызова постулату о главенстве экономики: на самом деле сокращение прибыли и налогообложение доходов – это лишь дрова, подбрасываемые в топку новой мировой материальной революции. Короче, даже для тех, кто желает упразднить капитализм, основанный на торговле, все сводится к экономике.
Однако статистика дает нам лишь приблизительное представление о будущих рисках. Кроме того, этими комплексными показателями легко манипулировать. Сведение всех мировых процессов к простому взаимодействию экономических сил в конце концов становится препятствием для чистого разума, поскольку игнорирует два существенных измерения: культурное самоутверждение и волю для осуществления власти или проецирования силы.
Искусственный мир, выстроенный СМИ, низвел культуру до уровня музейного экспоната: доказывается, что люди сегодня взаимозаменяемы. Наша экономическая система, учитывая, что разные культуры препятствуют свободному обмену товарами, приходит к полному отрицанию несхожести между людьми. Например, развитие исламизма связывается исключительно с экономическими проблемами; при этом упускаются из виду религиозные причины данного движения. Но культурные корни – это далеко не иллюзия. В каждой культуре устанавливаются стандарты принадлежности отдельного индивидуума к группе. Без культуры человек – просто одиночка, но с культурой он – уже личность. Она дает ориентиры во внешнем мире, определяет образ действий и обеспечивает устойчивость. И это – не простой маркер: если изучение корней помогает понять наше нынешнее положение, то предоставленные культурой индикаторы помогают решить, в каком направлении двигаться.
Культура охватывает все аспекты бытия, определяя правильный путь движения. Следовательно, она вводит и такое измерение, как ценности, дает представление о добре, прекрасном, справедливости и истине, хотя эти понятия не указывают одно и то же направление движения во всех широтах. Крайне упрощенно можно сказать, что культура определяет человеческое достоинство, мораль и ценности. В наши дни отрицание культурного фактора уже привело Запад к сокрушительным фиаско.
Это касается и офицеров, прилагающих максимум усилий для ведения войны по виртуальным сценариям, как будто армия может сражаться независимо от цивилизаций, в которых она действует. Эта маниакальная ролевая игра в рамках стандартизированных штабов автоматически приводит к катастрофам на разных театрах военных действий: от Афганистана до Ливии, между которыми находятся и другие «театры», такие как Сирия и Ирак. Мы склонны забывать, что большинство незападных стран по-прежнему придают культуре огромное значение. Достаточно посмотреть на потери среди американских переводчиков в Ираке, чтобы понять, что для мятежников толмачи, толкователи – такая же мишень, как командиры воинских частей и подразделений. Они полагали, что это лучший способ уничтожить противников.
То же самое можно сказать о международных компаниях, приверженность которых стандартным процедурам ведения переговоров стала причиной их коммерческих неудач. Если добавить мобильность руководителей, которые занимают свои должности всего по два-три года и не покидают центральных штаб-квартир своих компаний, оставаясь оторванными от положения дел в реальной стране, на реальном рынке, понятно, почему эти структуры теряют влияние. Нравится кому-то или нет, но культура – это данность. Можно даже сказать, что это сок цивилизаций. Любая цивилизация намерена себя увековечить. Именно по этой причине отрицание культурного фактора – первый шаг к варварству.
С другой стороны, очарование экономикой заставляет нас забывать геополитический фактор. Например, массовый захват земель анализируется исключительно с позиции инвестиций. Но большинство государств, если они не слишком слабы для удержания власти, имеют определенные политические стратегии. Их можно исследовать через призму истории. Нынешний курс КНР на удивление похож на стратегию династии Тан в первые столетия нашей эры, когда Центральный Китай начал колоссальную экспансию к Каспийскому морю и Персидскому заливу. Использование силы опирается на объективные критерии, актуальные в любую эпоху. Можно выявить три таких критерия.
Первый – коллективное самоуважение или сила культурных и религиозных ценностей, толкающая эмоциональные меньшинства на мученичество или джихад. Второй – сила инноваций в сочетании с трудолюбием: творческий подход деятельных меньшинств, по сути, находится на острие экономического развития. Третий – положительная демографическая динамика, сохраняющаяся на протяжении длительного времени.
Только 25% нынешнего населения Франции может проследить свои корни от предков, населявших страну в 1789 году. Опять же лишь меньшинство сумело спроецировать себя в будущее благодаря ответственной демографии, то есть обретению многочисленного потомства. Чувство собственного достоинства, способность к творчеству и изобретательству, а также умение проецировать себя в будущее долгое время были преимуществом Европы. Но времена изменились.
Культурная антропология и геополитика, каждая по-своему, пытаются бросить вызов мировоззрению, которое сводит все к столкновению финансовых интересов. Однако эти альтернативные точки зрения не соединяются друг с другом и не включают экономический фактор, чтобы восстановить верное понимание мира в умах дезориентированных представителей элиты. Тезис о том, что мы будем развиваться, можно суммировать следующим образом: устойчивые цивилизации непременно опираются на усвоенную культуру. Таким образом, необходимо противопоставлять геокультурные нации, черпающие силу и влияние в глубоких корнях и самоопределении, абстрактным технократическим построениям, стремящимся компенсировать свою противоестественность насилием и забвением. Первые способны оказывать влияние долгое время, в том числе и после своей политической смерти, как в случае с Римской империей. Даже подавленные и ослабленные вторжением варварских племен геокультурные нации способны исторически влиять на окружающий мир.
Так, Персия веками обеспечивала «ирригацию» мусульманского мира, несмотря на свою очевидную слабость. С учетом демографического роста при сохранении элит современная Индия также принадлежит к геокультурным нациям. Она противоположна абстрактным построениям клириков и мыслителей, таким как империи Карла V и Наполеона I, в которых отсутствие культурного единства оказывается первым фактором слабости, несмотря на искусственные попытки добиться однородности. Это справедливо и в отношении Великобритании, которая поняла, что неограниченное открытие границ в сочетании с бесконтрольным импортом законов, совершенно чуждых ее природе, несет угрозу самому ее существованию. Выход из Европейского союза может оказаться самым важным вкладом этой страны в геокультурное возрождение Европы – особенно в то время, когда ставится под вопрос легитимность ее общих военных интервенций с Соединенными Штатами.
То, что касается империй, относится и к бизнес-структурам, жизнеспособность и финансовое здоровье которых подвергаются опасности из-за веры в технократический миф. Это также справедливо в отношении семей, которые сохранятся, если станут держаться духовных ценностей. Если они отвергнут эти ценности, то расколются на множество соперничающих друг с другом одиночек, тех, что слетаются, подобно светлячкам, к огню прибыли и больших денег, который превращает их в прах и пепел. Следовательно, устойчивые нации дорожат своими культурными корнями, которые могут быть невероятно разнообразными. Вместе с тем, ради того чтобы увековечить себя, они должны сохранять способность к обновлению, не отрицая своего прошлого.
В этом контексте можно сказать, что геокультурная стратегия состоит в мобилизации внутренних сил, в том числе экономического потенциала, из многовековой культуры. Геокультура оказывается чем-то большим, нежели новый геополитический или исторический подход; она претендует на способность отвоевать старое понятие цивилизации интеллектуальными методами. По сути, когда финансовые кризисы сметают целые государства, сохраняется только культура. Подобный подход позволяет раскрыть парадигмы, которые не видят экономисты, ослепленные количественными оценками. Через эту призму происходит перестройка иерархий: когда мы начинаем поиски геокультурных следов, оставленных империями прошлого, у нас появляется возможность созерцать душу этого мира. Короче, геокультура избегает застывшего материализма Маркса, а также исчерпавшего себя глобального капитализма, чтобы разглядеть то, что не сразу бросается в глаза, и понять, на чем зиждутся более устойчивые иерархии. Являясь фундаментом для устойчивых цивилизаций, геокультурный подход определяет для нации цель, выходящую далеко за рамки экономического доминирования, культурного влияния или политической силы и власти. Эта цель сводится просто к передаче жизни.
Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба «Валдай». С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/
