Нынешнему состоянию отношений между Россией и Европой можно
только поражаться: глубокие общие интересы уступают первые места на
повестке дня недоразумениям и мелочам.
Что касается интересов, то с ними все ясно: это необходимость
предотвращения распространения оружия массового поражения или
установления контроля над ним; это борьба против терроризма,
которая после неизбежного вывода американских войск из Ирака
наверняка еще более осложнится; и это необходимость смягчения и
избегания исламского экстремизма — либо противостояния ему.
Еще один взаимный, хотя и скрытый от постороннего наблюдателя,
интерес заключается в развитии отношений с Соединенными Штатами, в
рамках которого необходимо повернуть эту важнейшую для нас обоих
страну от разрушительно-односторонней политики к эффективному
лидерству в многостороннем мире.
И, наконец, есть еще один вопрос, который, по идее, должен
объединить Россию и Европейский Союз, но на данном этапе в основном
их разъединяет — это энергетика.
Россия — поставщик энергоресурсов, и поэтому, естественно,
заинтересована в более высоких ценах. Европа — наоборот, в более
низких. Этих противоречий можно было бы избежать, если бы обе
стороны договорились проводить общую стратегию. России можно было
бы предложить продажу активов в европейских распределительных сетях
— а, значит, и частичный контроль над ними; в обмен европейцам
предложили бы покупать — и, соответственно, частично контролировать
— российские добывающие мощности. Именно это, кстати, президент
Владимир Путин и предлагает уже несколько лет. Однако до сих пор на
все его предложения следовал неизменно отрицательный ответ.
Более того, Россию постоянно обвиняют в энергетическом
империализме, в том, что она не может считаться надежным
поставщиком (как будто у Европы есть более надежные поставщики), а
также в том, что она неспособна освоить собственные запасы полезных
ископаемых (хотя самой России ни нефть, ни газ в больших количествах не нужны). России грозят образованием
некоей ‘энергетической НАТО’, грозят общеевропейской энергетической
политикой. Со стороны создается такое впечатление, что формируется
картель потребителей.
Если бы я принадлежал к лагерю российской националистической
мелюзги, я бы уже потирал руки от удовольствия. Ведь если начнется
бой с открытым забралом, то победит в нем Москва. Россия может сама
войти картель поставщиков или переориентировать часть своих
экспортных потоков на восток и на юг. И все же такая победа
означала бы стратегическое поражение для всей Европы — как для
Западной, так и для Восточной. Если же вместо борьбы заниматься
сотрудничеством, то результатом его может стать создание основы для
панъевропейского энергетического альянса.
Конечно, наша неспособность действовать в соответствии с нашими
общими интересами обусловлена и объективными причинами. Одна из них
заключается в том, что наши страны находятся на разных ступенях
политического развития.
Если в России проходит постреволюционная реставрация и она
возвращается к понятию государства-нации и к ценностям, при
коммунизме входившим в число запрещенных — религии, индивидуализму,
личной корысти, — то Европа небезуспешно пытается преодолевать
государственный национализм и создает новую политическую культуру,
оставляя за бортом опору на применение силы во внешней политике и
стремясь к более коллективному и гуманному подходу. Если Россия,
приобретя влияние и на время вырвавшись из болота 90-х годов, стала
более самоуверенной и иногда даже заносчивой, то у Европы наступает
‘кризис среднего возраста’, из-за чего ее собственное влияние
снижается, создавая впечатление слабости и уязвимости.
Влияние этих и многих других факторов привело к тому, что ни та, ни
другая сторона не способны ни сформулировать, ни проводить
долгосрочную политику, основанную на взаимных интересах. А в это
время на первый план выходят второстепенные и даже откровенно
нелепые вопросы.
Основным источником противоречий стали те, кого мы называем ‘нашими
общими соседями’. На Украине мы соревновались за исход выборов 2004
года, да и сейчас боремся за влияние на хаос украинской политики.
Каждая сторона выбрала свою команду местных олигархов, которую
стала поддерживать: одну группировку считают пророссийской и
антидемократической, другую — демократической и проевропейской.
Когда Россия довольно неуклюже, но тем не менее с полным основанием
ввела для Украины рыночные цены на газ, между нами снова произошло
столкновение. А когда Москва попыталась отменить аморальные
субсидии на нефть и газ для Беларуси, ее обвинили в том, что она
затевает аншлюс.
В общем, русские пришли к заключению, что их проклянут в любом
случае, что бы они делали. Что, в свою очередь, обнулило моральную
силу критики европейцев — даже в тех случаях, когда критиковать
есть за что.
Потом, есть еще проблема ‘непризнанных государств’ — территорий,
после кровопролитных конфликтов отколовшихся от Молдовы, Грузии или
Азербайджана. Да, этот вопрос может вызвать разногласия — однако
важность его столь мала, что остается только диву даваться, почему
ему уделяется столько времени и сил.
Наконец, Эстония. Брюссель решил фактически поддержать Таллинн,
переместивший памятник неизвестному советскому солдату, что в
Москве многими воспринимается как попытка переписывания истории
Второй мировой войны.
А пока Россия и Европейский Союз теряют время на бесполезные стычки
между собой, в долгосрочном плане позиция и одной, и другой стороны
неуклонно ослабляется. Большинство стран за их пределами
придерживается того мнения, что Европа в соревновании за власть в
системе международных отношений неизбежно проиграет, поскольку в
рамках общей внешней политики малые государства получают
возможность диктовать свою волю Берлину, Парижу и Риму. К тому же,
в мире все больше возрастает значение факторов ‘жесткой силы’ —
например, военного или энергетического, в которых Европа слаба.
России же, несмотря на то, что сегодня она оседлала волну
экономического роста и международного влияния, в долгосрочной
перспективе все равно придется столкнуться с явлениями, с которыми
в одиночку ей не совладать — с тем же ростом Китая или подъемом
воинствующего ислама.
Возможно, на данном этапе предлагать Европе и России создать между
собой стратегический альянс, занимающийся, в числе прочего, и
энергетическими вопросами, было бы не совсем политически корректно.
Однако выгоды его для обеих сторон настолько очевидны, что
рассмотрение этого вопроса просто нельзя снимать с повестки
дня.
The International Herald Tribune
// Иносми
