2011 год, без сомнения, войдет в историю как год Ближнего Востока. С января, когда начались революционные потрясения, и до декабря, когда, едва завершив одну военную кампанию (в Ливии), заговорили о второй (в Сирии) и даже, гипотетически, о третьей (в Иране), международные события во многом развивались вокруг этого региона.
Анализ внутренних процессов, проходящих в различных странах, — тема очень сложная. Последние месяцы показали, что предсказывать революционные изменения никто не умеет, всех они застигли врасплох. (Это, впрочем, не новость. Достаточно вспомнить, что такой же сенсацией становились и исламская революция в Иране, и крах коммунизма в Восточной Европе, и распад СССР.)
Первые итоги, которые можно подводить, основываясь на результатах выборов в Тунисе и Марокко, вполне однозначны: падение прежних систем означает усиление исламистов, пока умеренных. Впереди выборы в Египте, от которых будет зависеть многое не только для этой страны.
А вот в геополитическом раскладе, который тоже меняется, ясности больше. Система балансов и сдержек, существовавшая на Ближнем Востоке несколько десятилетий и обеспечивавшая если не мир (войны случались), то возможность хотя бы отчасти управлять масштабами ущерба, исчезает.
Светские республиканские режимы, которые репрессивными средствами обеспечивали региональный статус-кво, уходят. Все уже свергнутые или находящиеся под давлением лидеры (бен Али, Мубарак, Каддафи, Салех, Асад) относятся к этому типу руководителей. По мере роста значения религиозного фактора возникает вопрос о моделях развития — какая политическая система будет сооружена на исламском фундаменте. Отсюда понятны основные игроки, каждый из которых представляет определенную модель: Саудовская Аравия (консервативная ваххабитская монархия), Турция (современный прогрессистский ислам), Иран (шиитская теократическая республика).
Кстати, чего ожидать точно не приходится — это становления демократии западного образца. Также маловероятна светская авторитарная система наподобие кемалистской Турции до Эрдогана. Хотя вначале «арабской весны» многие полагали такую модель оптимальной для обновляющихся стран, с тех пор ее появление где-либо стало маловероятным.
С учетом острой конкуренции трех ведущих стран за геополитическое лидерство становится понятным быстрый рост напряженности в регионе. Не случайно в фокусе этой напряженности сейчас Сирия. Основной союзник Ирана в арабском мире, Дамаск испытывает мощный прессинг со стороны других арабских стран, особенно монархий Персидского залива, которые видят в Тегеране главную угрозу для себя.
С точки зрения Саудовской Аравии и ее единомышленников свержение семейства Асадов нанесет сильный удар по позициям и Ирана, и шиитского движения «Хезболлах», тесно связанного с сирийским руководством. Тем самым удастся остановить расширение иранского влияния, о котором говорят с первой половины 2000-х годов, когда стараниями американцев был уничтожен Саддам Хусейн, главный противовес Ирану.
У Турции иные мотивы. Иран ее тревожит несколько меньше, но при этом она стремится, во-первых, застолбить свое лидерство в регионе (Анкара обладает второй по численности армией в НАТО), а заодно обезопасить себя на случай хаотического развития событий в Сирии и появления вдоль своих границ еще одного никому не подконтрольного Курдистана (в дополнение к иракскому). Так что идея о введении турецких сил в «буферную зону» для «обеспечения безопасности мирных граждан» хорошо укладывается в логику региональной безопасности, как ее представляют в Анкаре.
Однако если по вопросу отношения к Асаду турки и арабы солидарны, то дальнейшая гармония едва ли достижима. В арабском мире совершенно не склонны признавать за Турцией право на региональное лидерство.
Давление на Иран происходит с двух сторон. С одной — антисирийская кампания Лиги арабских государств, с другой — информационная волна на Западе. Уже несколько недель тема иранской угрозы активно фигурирует в публичном пространстве — сначала в связи с объявленным в Америке разоблачением заговора спецслужб Ирана с целью убийства саудовского посла, затем по поводу доклада МАГАТЭ, который констатировал прогресс в иранской ядерной программе. Иран, со своей стороны, ведет себя вызывающе. Захват британского посольства в Тегеране заставляет вспомнить разгром американского диппредставительства в 1979 году, который до сих пор во многом определяет резко негативное отношение США к Ирану и нежелание идти ни на какие компромиссы.
Вообще роль Запада в событиях 2011 года на Ближнем Востоке выглядит противоречивой. Очевидно стремление Европы, точнее ее отдельных держав наподобие Франции и Великобритании, попытаться усилить свое влияние за счет активного участия в региональной политике, прежде всего силовым образом. Свои дивиденды Париж, например, извлек: французское общественное мнение поддерживает правительство в его действиях и на ливийском, и на сирийском направлении, а в избирательный период это важно. В более общем плане проявленная двумя странами военная дееспособность (весьма ограниченная, но все же) повысила их ставки в диалоге с Вашингтоном. Однако если смотреть на результаты, то действия европейских и вообще западных стран на руку влиятельным региональным игрокам (в первую очередь Саудовской Аравии), и авиация НАТО, по сути, выполняла программу даже не Лиги арабских государств, а Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива, объединения наиболее консервативных стран региона.
Исходя из всего этого, резонно ожидать в следующем году дальнейшей эскалации обстановки вокруг Ирана. На нем сходятся разные, иногда не связанные друг с другом интересы. США хотят остановить ядерную программу, что продемонстрирует способность Америки решать глобальные задачи, которые она перед собой ставит. Франции и Великобритании надо дальше доказывать свою великодержавную состоятельность, теперь на примере Сирии. Арабские страны жизненно заинтересованы в жестком обуздании Ирана. Израиль давно и настойчиво добивается принятия радикальных мер против Тегерана, который там воспринимается как экзистенциальная угроза. Кстати, еврейское государство по итогам 2011 года оказалось, наверное, в числе главных проигравших. Система его отношений в регионе (краеугольные камни — Египет и Турция) дала трещину, палестинское руководство под общий шум провело успешную дипломатическую кампанию в ООН и ЮНЕСКО, а возможное свержение Башара Асада создает ситуацию полной неопределенности.
Нынешний сирийский режим, хотя и резко враждебен Израилю, является врагом предсказуемым и принимающим определенные ограничения и правила. Гипотетическая исламская Сирия либо Сирия, погрузившаяся в хаос, для Израиля много опаснее. Наконец, ситуация, при которой Запад оказывается в неожиданных отношениях диалектической взаимосвязи с ЛАГ, Тель-Авиву совершенно не улыбается.
Ближний Восток долго находился в состоянии относительной стабильности. Как ни парадоксально, несмотря на войны второй половины ХХ — начала XXI века, гранд-дизайн региона менялся мало. Теперь, однако, инерция покоя сменилась инерцией движения. И остановить эти изменения уже не удастся, равно как в значительной степени и управлять ими.
