На этой неделе президент США Дональд Трамп встречается во Флориде с председателем КНР Си Цзиньпинем. Это наиболее важные переговоры из всех, что до сих пор вел новый хозяин Белого дома. С одной стороны, потому что Америка и Китай — две крупнейшие экономики мира, которые, как предполагается, будут диктовать будущую расстановку сил. С другой — потому что Трамп построил избирательную кампанию на постоянных упреках в адрес Пекина за нечестную конкуренцию и обещаниях прижать Китай к ногтю. Уже избравшись, нестандартный республиканец усомнился в целесообразности политики «одного Китая», чем привел в ужас дипломатов, и продолжил заявлять о том, что заставит КНР пересмотреть принципы торговой политики в выгодную для американцев сторону. Правда, постепенно риторика стала более осмотрительной, а сам факт встречи свидетельствует о том, что идти в кавалерийскую атаку Вашингтон пока не собирается.
Американо-китайские отношения — яркий пример диалектической сложности современного мира, нелинейности происходящих процессов. Теснейшая экономическая взаимозависимость в сочетании с растущей и все более очевидной геополитической конкуренцией образуют неразрывный симбиоз. На деле он не слишком устраивает обе стороны, но непонятно, как из него выбираться без серьезного урона и тем, и другим.
С американскими выборами-2016 в Китае связывали надежды, поскольку отношения с администрацией Барака Обамы откровенно не задались. В Пекине, кажется, так и не поняли, чего хотел Обама. Начинал он вроде бы с намерением упрочить связи и вывести их на новый уровень. В результате получился «поворот в Азию» с нескрываемо антикитайским военно-политическим подтекстом и попытка создать Транстихоокеанское партнерство под лозунгом «не позволим Китаю писать правила мировой торговли». Предшественник Обамы Джордж Буш-младший прошел противоположный путь — от воинственных заявлений к глубокому финансово-экономическому сотрудничеству, которое и определяло сущность отношений.
Конечно, важнейшим фактором стал мировой кризис, вспыхнувший осенью 2008 года, как раз на грани между временем Буша и Обамы. Он показал, что глобальная экономическая модель, во многом основанная на симбиозе американской и китайской экономик, уязвима и конечна. И заставил обе стороны задуматься о целесообразности ее сохранения и укрепления. Первыми задумались в Пекине, где зазвучали рассуждения о необходимости отказа от опоры на экспорт и ориентации на внутренний рынок. Тогда же Китай отклонил неформальное предложение насчет «большой двойки» глобального американо-китайского «кондоминиума» по управлению миром. Отклонил по понятным причинам — в предлагавшейся схеме КНР предлагалось брать на себя больше ответственности в обмен на некие четко не сформулированные дополнительные права.
Вскоре после этого начался «поворот в Азию», за которым угадывалось почти нескрываемое сдерживание Китая. Рвать взаимозависимость никто не решался и не собирался, однако ощущение того, что «золотая эра» миновала, только крепло.
Трамп, как и в ряде других случаев, — не антипод Обамы, а его развитие, несмотря на диаметральную риторику. Просто вслед за Пекином Вашингтон тоже готов приступить к демонтажу модели, что обеспечивала прежний тип стабильности. Трамп пришел к власти под антиглобалистскими лозунгами, которые в немалой части означали антикитайскость. Теперь уже в Америке озаботились внутренним рынком в смысле возврата производств. Так что на деле речь идет о том, каким образом будет меняться эта самая схема взаимозависимости — резко или эволюционно.
В резком обрубании никто не заинтересован, поскольку издержки для обеих сторон будут огромные. Но эволюционность труднодостижима. Стилю Трампа она вообще несвойственна, а китайцы настолько осторожны, что эффект может оказаться противоположным. Вместо своевременного мягкого демонтажа — откладывание до последнего, а потом-таки обвал под воздействием накопившихся неразрешенных противоречий. В общем, сценарий открытый.
Двойственность ситуации была заметна на ежегодном российско-китайском диалоге Валдайского клуба, который только что завершился в Москве. Хотя один из китайских участников напомнил высказывание Мао Цзэдуна о том, что сущность американского империализма не меняется никогда, Китай явно не хочет резких изменений. Как и год назад, китайские коллеги более чем сдержанно реагировали на разговоры о возможном альянсе с Россией, впрочем, стоит обратить внимание, что эти разговоры ведутся сейчас более активно, чем прежде. Что свидетельствует не столько о приближении перспективы альянса, сколько о постепенном реальном сближении.
Китай сегодня, если судить по настрою гостей, насторожен и напряжен. Чем больше ему прочат мировое лидерство, тем настойчивее Пекин открещивается от такой идеи, но, кажется, к ней постепенно все-таки привыкает. Пока что у КНР очень масштабных идей (как инициатива «Один путь — один пояс») больше, чем понимания, каким образом их реализовать. Пожалуй, главное, в чем совпали российские и китайские ораторы, заключается в следующем: у отношений Москвы и Пекина должна быть своя самостоятельная логика и повестка, не зависящая от того, что и как будет делать Вашингтон. С этим не спорил никто.
