Удивительная ирония судьбы. Барак Обама, который победил на выборах 2008 года не в последнюю очередь благодаря критике военного авантюризма Джорджа Буша, объявил о намерении переизбираться спустя пару дней после того, как его страна вступила в очередную войну. Когда в 2009-м норвежский Нобелевский комитет, истосковавшись по настоящим героям, поспешил авансом вручить свежеиспеченному американскому президенту премию мира, многие отнеслись к этому настороженно. Что будет, спрашивали скептики, если хозяину Белого дома в его новой ипостаси патентованного миротворца придется начать войну, что нередко случается с главами сверхдержав? Не говоря уже о тех двух войнах, которые он не начинал, но которыми продолжает руководить по должности…
Надо отметить, что Обама, сам потрясенный скоропостижным присуждением высшей политической награды, честно обо всем предупредил. Его речь на вручении стала убедительным объяснением того, что воевать нации не прекратят никогда. Потому что никогда не исчезнут причины, по которым правительства идут на «справедливую войну»: нападение извне, агрессия против друзей и союзников либо необходимость предотвратить резню и массовое насилие. То, как Барак Обама описывал последнее, практически дословно предвосхитило аргументацию, с которой госсекретарь Хиллари Клинтон и ее дамы-единомышленницы в администрации уговаривали президента вмешаться в Ливии вопреки мнению военных.
Нобелевский комитет ошибся? Нисколько.
Натренированная интуиция высокого жюри точно угадала в американском президенте стихийного пацифиста. Один американский чиновник, работающий в сфере международной безопасности, однажды жаловался автору этих строк: очень трудно вырабатывать и проводить в жизнь последовательную стратегию в Афганистане, когда верховный главнокомандующий не любит и не хочет воевать.
Он, конечно, понимает свою ответственность и стремится соответствовать, но поскольку это совсем «не его», вот ничего путного и не выходит. Довольно невнятная позиция Вашингтона по поводу будущего операции и афганских планов подтверждает эту характеристику. Как и история с увольнением командующего в Афганистане генерала Стэнли Маккристола, крайне пренебрежительно высказавшегося о президенте и его администрации, что беспрецедентно для отношений между военным и гражданским руководством США.
Ливия – еще более яркое проявление невоинственности Обамы. Мало того что Америка с большой неохотой входила в этот конфликт, старательно дистанцируясь от ведущей роли, так еще и при первой же возможности объявила о выходе из него, когда ни о какой победе говорить еще не приходится. Это совсем необычно: как правило, если уж Соединенные Штаты куда-то вмешиваются, то стараются обязательно обеспечить успех. Далеко США, конечно, не уйдут: бравые европейские вояки дожать Каддафи, вероятно, не смогут, так что довершать начатое все равно придется Вашингтону.
Проблема для миролюбивой общественности не в Обаме, а в стране, которую он возглавляет. Ее национальный характер и место в международной системе таковы, что любой американский президент обречен на регулярное применение силы вовне. По убеждению, потому что американцев невозможно лишить представления, что они вправе оценивать и поправлять другие нации. И по статусу, для подтверждения лидирующих позиций на международной арене.
Так что присуждение премии мира действующему президенту США – предприятие заведомо рискованное. Даже если он изначально настроен в полном соответствии с духом завещания Альфреда Нобеля.
За два с лишним года у власти наименьших успехов Барак Обама добился именно во внешней политике, хотя вступал он в должность с солидным кредитом доверия и симпатии во всем мире. Обама, пришедший в политику из гражданского общества, мыслит в категориях «организатора сообщества», типично американского понятия. Оно заключается в умении сплотить группу людей на выполнение какой-то задачи не посредством принуждения, а ненавязчиво подводя их к мысли о том, что это необходимо им самим.
Поэтому первый год президентства Барак Обама занимался психотерапией – объехал почти все континенты и целый ряд ключевых стран, выступая с речами, призванными вдохновить на совместные свершения мусульман (и отдельно арабов, турок, иранцев), африканцев, россиян, китайцев… Какого-то ярко выраженного призыва (кроме идеи безъядерного мира, за которую Обама и получил «Нобеля») обращения не содержали: из тогдашней серии речей трудно вспомнить что-то яркое, хотя осталось общее впечатление позитивного приглашения к неким действиям. Принимали Обаму соответствующим образом – благожелательно, но без фанатизма.
Эгоизм государств – их отличительная черта. Его можно обуздать либо силой, либо если они видят прямую и явную выгоду от кооперативных связей, либо последовательным применением того и другого.
Усилия президента США не привели к мобилизации сообщества на достижение правильных целей. Во-первых, потому что в эпоху окончательной эрозии миропорядка и спонтанного развития процессов трудно идентифицировать сами цели, к чему стремиться. Не случайно единственная четко обозначенная цель – мир, свободный от ядерного оружия, – является нереальной в принципе, и от нее с тех пор фактически отказались. Во-вторых, международные отношения вообще работают по другому принципу.
Эгоизм государств – их отличительная черта. Его можно обуздать либо силой, либо если они видят прямую и явную выгоду от кооперативных связей, либо последовательным применением того и другого. Тем более, когда речь идет о субъектах, заведомо находящихся в отношениях разной степени антагонизма (Америка vs Иран, арабский мир, Китай, Россия), не стоит ожидать слияния в сообщество.
Как ни странно, единственное направление, на котором Обама продвинулся, это как раз российское, которое отнюдь не планировалась изначально в качестве основного. Успех перезагрузки легко объяснить: по сути, имела место система разменов (чего американцы никогда не признают, потому что в их идеологической системе внешняя политика не должна строиться на сделках, а исключительно на ценностном подходе). Каждая из сторон уступила в сферах, которые считала для себя менее приоритетными, зато получила нечто, что полагала более важным. Поскольку в случаях с другими странами простых разменов не просматривалось (с Россией они, кстати, тоже кончились), никакого прогресса и не произошло. Зато случились различные политические и природные катаклизмы, которые еще больше запутали ситуацию и заставили Америку срочно искать ответы на непредвиденные вызовы.
Конечно, при желании можно доказать, что двухлетней давности речь Обамы в Каире, где он призывал арабский мир к обновлению, предвидела бурные события зимы 2011 года, но это лукавство. «Арабская весна» стала для Вашингтона неприятным сюрпризом, к которому ему пришлось приспосабливаться на ходу.
Шансы Барака Обамы на переизбрание зависят не от внешней политики. Если на планете не произойдет какой-то совсем уже глобальной политической катастрофы, все определит внутренняя ситуация, уровень безработицы и цифры экономического роста.
В случае успеха президенту придется вплотную заниматься проблемами места Америки на международной арене. За два года Обама сказал много разумных вещей – о невозможности единоличного доминирования, о важности коллективных действий, о поиске новых союзников и партнеров, о соизмерении амбиций и возможностей. Он снизил идеологический пафос, сориентировав слова и действия на больший прагматизм. Вопрос только в том, будет ли коррекция американской политики успевать за ускоряющимися стихийными переменами либо нарастающее отставание Обама (или его преемник) попытаются компенсировать традиционными силовыми методами. С непредсказуемым результатом.
