Россия в глобальной политике

Последние четверть века оказались всего лишь переходным периодом от одного мира к другому: от знакомого, обманчивого и порой опасного мира холодной войны – к маячащему впереди новому мироустройству, тревожные контуры и пугающие опасно­сти которого пока еще до конца не ясны, но уже лишают нас спокойствия и уверенно­сти в будущем. Они скрываются в напряженности, возникающей из-за проблем доступа к пресной воде, что дает нам понять, какие острые конфликты могут вспыхнуть вслед­ствие изменений климата, когда народ восстанет на народ в борьбе за тающие ресурсы, и когда погодные аномалии поставят население целых стран на грань выживания. Конту­ры нового мира проглядывают во все более судорожных попытках сохранить критически важный уровень согласия в отношениях между США и Китаем и усиливающемся убежде­нии с обеих сторон, что от их могущественного партнера исходит явная угроза. Они также проявляются в глубокой враждебности, которая сегодня характерна для отношений Рос­сии с Западом и особенно Соединенными Штатами. Они видны в поднимающемся недо­вольстве быстрорастущего количества игроков на мировой политической сцене глобаль­ным статус-кво: кто, что, когда и как получает; недовольстве правилами и теми, кто их вырабатывает и нарушает; неравномерным распределением материальных благ, и тем, что нередко прав оказывается тот, у кого больше силы.

Пока неясно, как эти мобилизующиеся силы изменят нынешний мировой поря­док, но ясно одно: то, что большинство наблюдателей называют «либеральным поряд­ком», сложившимся после Второй мировой войны, теперь подвергается нападкам. Прав­да, нет согласия относительно того, подвергаются ли угрозе отдельные аспекты этого порядка или само его существование. Говоря о послевоенном либеральном мировом по­рядке, люди обычно имеют ввиду организации, созданные в конце Второй мировой вой­ны, и принципы, которые они были призваны отстаивать: территориальная целостность стран и мир через коллективную безопасность, закрепленные в Уставе ООН; относитель­но свободная торговля, экономическое развитие и упорядоченная корректировка рынка, доверенная международным финансовым учреждениям; для крупных демократий это также движение к «демократическому миру».

С самого начала этот порядок оспаривался Советским Союзом и другими комму­нистическими странами, как нечто созданное крупными капиталистическими держава­ми для продвижения их интересов. Однако после распада СССР и его расширенной им­перии исчезла и угроза мировому порядку. Когда двадцатый век приближался к концу, многие предположили, не особо задумываясь, что, несмотря на все его несовершенства, либеральный мировой порядок восторжествовал, и теперь можно двигаться дальше. Мо­гущественные интеграционные силы глобализации, стирание границ между странами, переплетение экономик и слияние культур, а также влияние современных технологий – в частности, Интернета – и крах плановых экономик в авторитарных странах, похоже, га­рантировали постоянство этого порядка.

В 1990-е годы и даже в первые годы нового столетия мало кто в мире, включая по­литологов США и России, всерьез задумывался над тем, что патологии, тревожащие взаи­мозависимый новый мир, сложившийся после окончания холодной войны, бросят серьез­ный вызов этой вроде бы устойчивой новой реальности. Мало кто полагал, что уличные протесты антиглобалистов во время встреч «Большой двадцатки», распространение внутригосударственного насилия в слабых обществах, усиливающееся противостояние между суннитами и шиитами внутри ислама или даже распространение язвы терроризма по всему миру смогут угрожать стабильности того мира, в котором нарастала эта динамика. Однако поначалу слабые протесты против глобализации были первыми тревожными тре­щинами на поверхности, под которой в течение трех десятилетий растущего экономиче­ского неравенства, не слишком волновавшего политическую элиту многих стран, закипал народный гнев, впоследствии вылившийся в яростное отторжение политического истэ­блишмента и глобализации, угрожающее основным элементам либерального мирового по­рядка. Хаос и насилие в мусульманском мире, в конце концов, привели к массовому исхо­ду из него множества отчаявшихся людей. Но это только подлило масла в огонь популизма и нативизма, настроивших население крупных стран против открытости в торговле, про­тив массовой иммиграции, и посеявших в людях недоверие к экономической интеграции, неотделимой от этого порядка. А подъем или восстановление других крупных держав – Ки­тая, России, Индии, Бразилии и Турции – недовольных перекосами в существующем по­рядке в пользу стран Запада и готовых оспорить существующие правила, а также бросить вызов тем, кто их установил, еще больше усилило общую напряженность.

Таким образом, американские и российские лидеры, формирующие внешнюю по­литику, в том числе по отношению друг к другу, вынуждены это делать в мире, который неожиданно стал совершенно непредсказуемым. Почва внезапно начала уходить у них из-под ног, если говорить о международных отношениях, встала задача не просто решать неприятные проблемы двусторонних отношений, но и продумывать, как это сделать, ког­да все вокруг пришло в движение.

Задача эта более грандиозная, чем они это осознают. Ведь планирование Россией и Соединенными Штатами политики в отношении друг друга в такое время, когда про­исходит сдвиг в мировом порядке, едва ли может быть легкой задачей, но это неизбеж­но и важно. Еще более грозный вызов, который они пока еще не до конца поняли, – это выстраивание отношений таким образом, чтобы принимать во внимание и предвидеть возникновение серьезных проблем в процессе формирования нового мирового порядка. Если экстраполировать зреющие сегодня проблемы на этот новый, формирующийся мир, то можно увидеть три взаимосвязанных источника беспорядка и нестабильности.

Во-первых, может вернуться стратегическое соперничество между Китаем и США, грозящее переродиться в нечто куда более разрушительное в случае усиления противо­стояния Москвы и Вашингтона. Самая высокая и страшная цена, которую в этом случае придется заплатить за неспособность крупных держав, в первую очередь России и США, обуздать опасности, присущие новому многополярному ядерному миру, – это неуклон­но растущая вероятность применения ядерного оружия. Это будет неизбежным исхо­дом в контексте быстрого распространения как ядерных, так и неядерных технологий, ослабления норм контроля за ядерным оружием и усиливающегося расхождения до­ктрин девяти ядерных держав.

Во-вторых, грядущее замешательство в том случае, если не удастся решить пробле­му изменения климата, что уже само по себе плохо, будет куда более разрушительным, если великие державы предпочтут эксплуатировать, а не смягчать его последствия.

В-третьих, стратегическое соперничество великих держав может привести их к без­ответственному поведению, а безответственность великих держав еще больше расшата­ет устои мирового управления, особенно если ключевые положения либерального миро­вого порядка – территориальная целостность стран, равный суверенитет и относительно свободный экономический обмен – будут и дальше размываться.

Поэтому российские и американские лидеры, размышляющие о том, как себя вести после президентских выборов в США, делают свой выбор не просто в такое время, когда земля под ними горит. Сознают они это или нет, но от их выбора будет зависеть, насколько мрачным будет грядущий мировой порядок. Возможно, на данном этапе ни они, ни окру­жающий их политический истэблишмент об этом не думают, но это нужно делать другим, менее обремененным аналитикам.

Однако контекст, в котором лидеры обеих стран размышляют о возможном на­правлении отношений между США и Россией в эру Трампа, осложняется не только хао­сом во внешнем мире, но и политическим водоразделом, к которому приблизились Со­единенные Штаты. Как и перестройка международных отношений, прохождение этого водораздела потребует значительного времени. Однако шок, в который победа Трампа повергла политический истэблишмент Соединенных Штатах, резко высветили три силы, действующие в современном мире и взаимно усиливающие друг друга.

Первый фактор – это институциональная усталость. Несмотря на все сильные стороны конституционного порядка, сложившегося в Соединенных Штатах в XVIII веке, важные его особенности – прежде всего те, которые с годами были искажены – наносят серьезный ущерб эффективному государственному управлению. Ничто не причиняет больший ущерб, чем искажающий эффект манипулирования электоральными карта­ми, вследствие чего кандидаты, не получившие большинство голосов избирателей, по­падают на важные должности на уровне штатов, Сената/Конгресса и президента стра­ны (известно уже два таких случая). Предвыборные махинации в процессе пересмотра избирательных округов и коллегии выборщиков, а также многие правила Сената давно уже признаны устаревшими и нуждающимися в пересмотре. Но совершенно неожидан­но та степень, в которой они подрывают законность результатов выборов, и явная поля­ризация в американской политике пробудили настоящее движение за реформы. Одна­ко требования протестующих натолкнутся на жесткое противодействие со стороны тех, кто выигрывает от сохранения старого порядка вещей, так что проблема, скорее всего, останется неразрешенной.

Тем временем поляризация, усиливаемая институциональной усталостью, про­буждает к жизни вторую конвергентную силу – дисфункцию органов государственной власти, особенно на национальном уровне, проявляющуюся в неспособности Конгрес­са и исполнительной ветви адекватно решать ключевые вопросы национальной повест­ки дня, такие как иммиграция, здравоохранение, реформа образования, защита окружа­ющей среды и обновление инфраструктуры, не говоря уже об обнажившейся проблеме огромного и увеличивающегося неравенства в доходах. Неспособность правительства решать фундаментальные проблемы, включая тревоги тающего среднего класса, вызва­ла сильное отвращение к могущественному истэблишменту и антиправительственные выступления. На этой волне Трамп въехал в Белый дом и, что еще важнее, это создает не­стабильность с непредсказуемой кульминацией.

Эта нестабильность усиливается третьим, медленно набирающим силу, но мощным фактором – исторической демографической трансформацией, которая в течение следую­щей четверти века приведет к тому, что белое население больше не будет в большинст­ве. Смутное беспокойство, которое многие испытывают по поводу этой все более явной тенденции, в ноябре прошлого года достигло пика среди разгневанных белых избирате­лей, убежденных, что в Вашингтоне никому нет до них дела. Из этой взрывоопасной сме­си сегодня вытекает мощный поток популизма с его протестом против истэблишмен­та и государственной власти. Таким образом, США вступают в период фундаментальной внутренней неопределенности в то время, когда растет неопределенность во всем мире, что создает общую неопределенность в отношении внешней политики США как внутри страны, так и за рубежом.

Хотя Россия находится в такой же нестабильной международной обстанов­ке, как и США, похоже, что внутри страны наступил период политического равновесия или застоя. Однако наблюдатель, полагающий, что это состояние будет продолжаться бесконечно, недальновиден. Ситуация в России может начать выходить из-под контроля через несколько лет или через десятилетие, но почти наверняка в ближайшем будущем эта страна также погрузится в смутное время внутриполитических перемен. Как следст­вие, курс, который две страны изберут во взаимоотношениях друг с другом, трудно пред­сказать даже в краткосрочной перспективе, но неизмеримо труднее предвидеть динами­ку их отношений в долгосрочной перспективе, поскольку масштабная неопределенность на внешнем и внутреннем уровне приводят к непредсказуемым последствиям.

Отправная точка

Если невозможно предсказать общее развитие отношений, то и ближайшее буду­щее едва ли более понятно. В случае с США имеется множество всем понятных неизвест­ных. Они начинаются с вопроса о том, сколько столов, стульев и другой мебели Трамп готов перевернуть в процессе реализации стратегии «Америка превыше всего»? Если ста­вить вопрос более фундаментально – какова вероятность того, что он действительно от­кажется от роли лидера, которую США играли в мировой политике, заменив ее на жест­кую и циничную реальную политику в подходе к внешнеполитической проблематике? После бурных первых трех недель президентства Трамп и его команда уже во время чет­вертой недели сдали свои наиболее крайние позиции: в отношении политики «единого Китая», пойдя на уступки Си Цзиньпину; по иранской ядерной сделке, уступив настоя­тельным доводам Федерико Могерини; и по пакту между США и Японией о взаимной обо­роне, когда пообещали Синдзо Абэ ничего не менять. Высокопоставленные чиновники из внешнеполитического и оборонного ведомства быстро ужесточили тон высказываний в отношении России. Таким образом, первые признаки указывали на то, что радикальное отступление от прежнего курса, вытекавшее из высказываний Трампа до и после выбо­ров, было снято с повестки дня, как только его администрация столкнулась с суровой ре­альностью и трудным выбором. Но кто может знать наверняка?

Поначалу российское руководство приветствовало избрание Трампа по причине его явно более теплого отношения к России. Предположительно этот оптимизм коренил­ся в надежде на то, что новый президент намеревался ограничить политику США про­движением более узко определяемых национальных интересов, отказавшись от тради­ционной роли мирового гегемона, которую США на себя взяли. Но когда эти перспективы оказались несбыточными или просто неопределенными, российскому политическому руководству осталось лишь уповать на смутные высказывания Трампа и одного или двух его ближайших советников. Но и эти обнадеживающие высказывания вскоре были не­сколько переформулированы, чтобы успокоить нервничавших союзников и справиться с внутриполитической реакцией на предполагаемое вмешательство России в ход прези­дентских выборов.

То, что российское руководство хотело прихода в Белый дом менее враждебно на­строенной к Москве администрации и менее конфронтационных отношений с США, ста­ло ясно еще до избрания Трампа. Существовала ли реальная возможность подобного ис­хода? Из этого вопроса естественно вытекают другие, на которые до сих пор не получено ясного ответа.

Во-первых, когда Трамп говорил о сотрудничестве с Россией как о «хорошем разви­тии событий», представлял ли он более или менее четко и конкретно, что повлечет за со­бой такое сотрудничество, и как оно будет осуществляться? Или это был просто смутный порыв с его стороны с учетом того, что единственным реальным проявлением такого со­трудничества могла бы стать совместная борьба с ИГИЛ [1]. Даже когда на Конференции по безопасности в Мюнхене в феврале 2017 года вице-президент Пенс попытался воспол­нить пробел, сказав, что Вашингтон намерен «призвать Россию к ответу, несмотря на по­иск новых общих точек соприкосновения», имел ли он и президент США какое-то пред­ставление о том, где и как они «призовут Россию к ответу», и что может стать «новыми общими точками соприкосновения»?

Во-вторых, с учетом антироссийского консенсуса, преобладающего в Конгрессе США, средствах массовой информации и значительной части экспертного сообщества, который также разделяют и многие представители внешнеполитического и оборонно­го ведомств, назначенные администрацией Трампа, сможет ли американский президент протянуть руку Москве, даже если он очень этого захочет?

В-третьих, как начали подозревать российские наблюдатели – и сам Трамп доволь­но неуклюже это признал на пресс-конференции 16 февраля – политическая буря по по­воду контактов членов его команды с Россией во время избирательной кампании может вынудить его по политическим причинам отказаться от планов заключения «сделок» с путинской Россией.

Ответ на первый вопрос явно предполагал, что идея о более тесном сотрудниче­стве с Россией была скорее импульсом, чем обоснованной концепцией (это, конечно, не исключало возможности того, что, если бы процесс начался, прогресс в развитии этих отношений позволил бы наполнить эту идею содержанием). Ответ на второй вопрос, по­хоже, менее ясен. На первый взгляд предостережение, которое администрация получила от союзников по НАТО и членов собственной внешнеполитической команды, в сочетании с жестким противодействием со стороны ключевых сенаторов-республиканцев, таких как Джон Маккейн, Линдси Грэм и Том Коттон, а также лидеров Демократической пар­тии, вроде бы было серьезным препятствием. Однако отказ руководства республиканско­го большинства в Сенате поддержать угрозу сторонников жесткой линии связать адми­нистрации руки в отношении российских санкций, оформив их законодательно, а также готовность других конгрессменов одобрить идею изменения курса в отношении России, означали, что при решительном настрое у Белого Дома было бы больше свободы для ма­невра, чем поначалу казалось.

Однако это, по умолчанию, приводит нас к третьему вопросу: даже если предпо­ложить, что администрация Трампа хочет уйти от нынешнего состояния холодной вой­ны между США и Россией и сможет преодолеть политическое сопротивление, способна ли она выработать стратегию, которая позволит ей добиться желаемых целей при усло­вии, что она знает, чего хочет? Сможет ли администрация выработать последовательную и реализуемую программу, а затем мобилизовать все необходимые средства для ее во­площения в жизнь? Первые признаки не вселяют оптимизма. Когда президент привыч­но говорит об ослаблении режима санкций для достижения соглашения об ограничении ядерных вооружений – мысль, несколько раз повторенную вице-президентом – у наблю­дателей не возникает большой уверенности в том, что они понимают дипломатические реалии. И это не изменится, если даже высокопоставленные чиновники, как сообщается, попытаются разработать стратегию, направленную на то, чтобы вбить клин между Рос­сией и Ираном, используя пряник сотрудничества.

Даже если найдутся ответы на все эти вопросы, остаются еще два. В Соединенных Штатах существуют диаметрально противоположные и непримиримые понятия о том, что является двигателем российской внешней политики. Какое из этих представлений возобладает в администрации Трампа, во многом предопределит, насколько упорна она будет стремиться изменить вектор российской политики, и как далеко зайдет в этом стремлении. Пока самое распространенное мнение в Конгрессе и большей части СМИ сводится к тому, что «политика Путина» вызвана не событиями во внешнем мире, а вну­тренними потребностями режима: ему нужен внешний враг, отсюда и оголтелый ан­тиамериканизм. Режим не может допустить, чтобы демократия подобралась к самым границам России, потому что она заразна. Вот ему и приходится подменять демокра­тизацию грубой апелляцией к национализму – например, с помощью аннексии Кры­ма – для сохранения легитимности всякий раз, когда слабеет экономика. Вторая гипоте­за, также исключающая существенное и длительное сотрудничество с Москвой, гласит, что Путин считает, будто Запад, ведомый Соединенными Штатами, был и всегда будет враждебен по отношению к России и решительно настроен ослаблять ее всякий раз, ког­да в ней начинается подъем; следовательно, главная задача российской внешней полити­ки должна состоять в противодействии этим усилиям, поскольку нельзя возлагать слиш­ком большие надежды на достижение соглашения или сделки.

Третья исходная предпосылка, точнее всего отражающая общий настрой в адми­нистрации Обамы, а также характерная для подхода администрации Клинтона, сводит­ся к тому, что Россия – слабеющая, но все еще влиятельная держава, склонная подры­вать мировой порядок под руководством США. Она прибегает к умелым тактическим маневрам, но не чувствует себя в безопасности, и, если США проявят твердость, уверен­ность в своих силах и терпение, со временем им удастся выстроить более стабильные от­ношения с Россией. В боковом тренде имеется также четвертая теория, которую адми­нистрация Трампа могла бы взять на вооружение, поскольку она послужила бы основой для его политики. Эту теорию достаточно четко сформулировал Томас Грэм: нынешняя и будущая Россия не может забыть о своем прошлом, а потому настаивает на своем ве­ликодержавном статусе, так как это необходимо для выживания страны. Она не столь­ко стремится причинить урон политике США, сколько добиться от Америки уважения. Россия руководствуется историческими представлениями о том, что делает государст­во сильным – не в последнюю очередь потому, что сильное государство рассматривает­ся как внутренняя сущность России. Поэтому она готова вести рискованную игру и бро­сать вызов внешним реалиям до тех пор, пока не столкнется с превосходящей силой [2]. Если США правильно истолкуют и не будут принижать тот вызов, который им бросает Россия, и будут готовы строить с ней отношения не по принципу «черное и белое», а на­ходить промежуточные оттенки и сочетать конкуренцию с сотрудничеством, то смогут создать более прочный фундамент для конструктивных отношений, чем тот, на котором они строятся сегодня.

Увы, пятая и сходная предпосылка,предусматривающая прочное и продолжительное стратегическое партнерство между США и Россией и даже призывающая к нему, остается запоздалым и малоубедительным раздумьем. Очень мало шансов на то, что в ближайшем будущем эта предпосылка станет главной в выстраивании политики США в отношении России. Согласно ей, внешняя политика современной России никак не связана с россий­ской историей; амбиции и страхи, побуждающие Россию делать тот или иной выбор, счи­таются реакцией на конкретные события, а не продуктом непреодолимых побуждений или тщательного планирования, тогда как глобальные вызовы безопасности в XXI веке, с которыми сталкиваются обе страны, служат не просто основой для сотрудничества, но и требуют, чтобы США и Россия наладили взаимодействие.

Наконец, ответ на последний вопрос предопределит направление, в котором от­ношения между Москвой и Вашингтоном будут развиваться в течение следующих четы­рех лет: насколько далеко готово пойти политическое руководство России в неизбежных компромиссах для нормализации отношений с США? Президент и министр иностран­ных дел России сказали, что готовы со своей стороны сделать для этого все необходимое. Но они также настаивают на том, что намерения США недоброжелательны по своей сути – не из-за предпочтений той или иной администрации, а потому, что разрушающийся фун­дамент доминирования США в мировой политике толкает систему на избыточные дейст­вия, дестабилизирующие регионы и угрожающие интересам других стран. Да, в первую очередь они обвиняют в недоброжелательности администрацию Обамы и не скрыва­ют, что счастливы ее уходу и тому, что ей на смену не пришла администрация Клинтон. Но если у них есть более глубокие опасения по поводу внешней политики США, то их надежды на администрацию Трампа должны быть весьма умеренными, особенно когда они размышляют над всеми вопросами, остающимися пока без ответа.

Во-вторых, успехи Путина на внешнеполитическом поприще (страна выдержала режим санкций, который становится все более шатким; пережила угрозы американского руководства наказать Россию; переиграла Запад в сирийском конфликте и нашла полити­ческие трещины в западных обществах, которые можно эксплуатировать) вряд ли моти­вируют его на то, чтобы предложить нечто большее, чем чисто символические перемены в тональности и незначительные политические уступки. Как минимум, ничто не указы­вает на то, что российское руководство думает о чем-то кроме ближайшего будущего. Ни­что не говорит о том, что Путин и его ближайшее окружение склонны строить политику Россию по отношению к США с точки зрения более серьезных глобальных вызовов, сто­ящих перед обеими странами. Это значит, что они не испытывают острой потребности в создании партнерства, способного справиться с этими вызовами.

Куда путь держим?

Хотя прогнозы относительно развития отношений между США и Россией в тече­ние следующего года – дело неблагодарное, можно предвидеть разные направления в их развитии. Начнем с самой легкой (безопасной) перспективы: сохранение нынешнего ста­тус-кво. Возможно, политическое руководство обеих сторон смягчит тональность своих высказываний, но в силу глубоко укоренившегося взаимного недоверия и проблем, стал­кивающих лбами русских с американцами, отношения между ними будут развиваться очень медленно. Стороны начнут избегать открытой конфронтации, но также и позитив­ного взаимодействия. Все дело в том, что каждая из них воспринимает другую источни­ком своих внешнеполитических проблем, а не партнером, способным помочь в их разре­шении. Президенты организуют встречу, и высокопоставленные лица попытаются найти общие точки соприкосновения, но их усилия принесут весьма скромные плоды, и, если что-то пойдет не так, достигнутый прогресс быстро сойдет на нет. Вместо того, чтобы тру­диться над выработкой осмысленного и последовательного плана выстраивания амери­кано-российских отношений, каждая из сторон сосредоточит внимание на других внеш­неполитических приоритетах, которые кажутся им более важными, многообещающими или безотлагательными.

С учетом сильной инерции, сдерживающей развитие отношений, не нужно при­лагать больших усилий, чтобы удержать отношения между двумя странами на нынеш­ней траектории. Потребуется лишь разочарование в надеждах с одной или другой сто­роны – либо потому, что эти надежды были слишком высоки, либо, что более вероятно, потому что предпринимались слишком робкие попытки проверить их обоснованность. Что касается американской стороны, то политические препоны на родине могут расстро­ить самые лучшие намерения и планы Трампа, или битва за насущную внутриполитиче­скую повестку вытеснит из его поля зрения важные внешнеполитические инициативы. Либо подозрения по поводу первых контактов лагеря Трампа с Россией могут, и, похоже, уже побудили президента и его команду занять более жесткую позицию по отношению к Москве. А с российской стороны искушение потребовать слишком многого или перело­жить слишком большое бремя перемен на американскую сторону также обречет стороны на то, чтобы ничего не менять в принципе.

К сожалению, остается также риск резкого ухудшения отношений. Если насилие на Украине выйдет из-под контроля, и в конфликт будет втянута Россия и перепуганные европейские союзники США, то даже если администрация Трампа пожелает не вмеши­ваться, вряд ли у нее это получится. То же можно сказать и о столкновении в любом дру­гом регионе мира, который каждая из сторон считает важным. Хотя это обычный путь скатывания к конфронтации, по мнению аналитиков, два других пути представляются мне более вероятными. Отношения между США и Россией деградировали до состояния новой холодной войны не вследствие какого-то одного события, хотя украинский кри­зис подтолкнул их к обрыву, но в результате длительного и медленного накопления все более сильных обид. Аналогичным образом путь по наклонной, скорее всего, опять-та­ки, станет результатом накопления многочисленных пикировок по проблемам, которые так и не удалось снять с повестки дня. Деградация отношений может быть также вызвана ключевыми аспектами внешней политики США, как это было в конце пребывания у руля первой администрации Джорджа У. Буша, когда поспешная война в Ираке встревожи­ла российское руководство куда больше, чем российская политика администрации США. Если администрация Трампа предпримет безрассудные шаги, объявив войну исламу, от­менив ядерную сделку с Ираном, либо агрессивные действия в отношении Северной Ко­реи, Китая или других стран, что создаст косвенную угрозу для России, то даже при сохра­нении относительно дружественной политики в отношении Москвы подобные действия могут нанести урон американо-российским отношениям.

Но остается и другая возможность: правительства обеих стран могут остановить дальнейшее сползание к враждебной конфронтации и начать двигаться к выстраиванию более позитивных отношений. Однако прогресс в отношениях не дастся легко. На этом пути стоят не просто очевидные препятствия, но и глубоко укоренившееся взаимное не­доверие, накопившееся за последние два десятилетия, неверное восприятие намерений и планов другой стороны, а также «фундаментальная нестыковка в миросозерцании и трак­товке роли друг друга в мире» [3], как выразился бывший помощник Государственного секре­таря Уильям Бернс. Не говоря уже о конфликте интересов в некоторых других областях.

Менее очевидны тенденции, сформировавшиеся в последние три года после резкого осложнения отношений, у которых теперь уже есть собственная инерция. Во-первых, Россия и США снова сделали друг друга главным приоритетом в планиро­вании оборонных расходов. Как и во времена холодной войны, каждая из сторон не­двусмысленно считает другую сторону главным военным вызовом, так что их воен­ные программы ориентированы на то, что видится им как возобновление угрозы со стороны старого противника. Этого не изменит даже оттепель в отношениях. Каждая сторона продолжит планировать разные военные сценарии с участием другой сторо­ны (включая боестолкновения США плюс НАТО против России, а также России против США плюс НАТО). И каждая из сторон будет все энергичнее оправдывать укрепление своих вооруженных сил, включая модернизацию ядерной мощи в качестве необходи­мого ответа на программы другой стороны.

Во-вторых, хотя восстановление практических форм сотрудничества, начатых ра­бочей группой двадцати при Американо-российской двусторонней президентской ко­миссии, а также рабочими группами при Совете Россия–НАТО, представляется важным и разумным шагом для придания отношениям былой динамики, сделать это будет очень нелегко. Слишком много стекла побито; невозможно быстро восстановить давно разо­рванные связи; участники с подозрением будут относиться к перспективе слишком боль­ших вложений в сотрудничество, которое может так легко оборваться.

В-третьих, хотя у президента Трампа и у некоторых лиц в его окружении может быть свежий взгляд на отношения, у президента Путина и его доверенных советников взгляды на политику США давно устоялись, и это весьма нелестные взгляды. Они рефлек­сивно вернутся к жесткой линии в отношении США, как только случится какая-то непри­ятность, а она непременно случится.

Что могли бы предпринять правительства двух стран с учетом этих ограничений? Для начала, они уже начали отказываться от постоянной громкой враждебной риторики и просигнализировали желание вернуться к более нормальным и деловым отношениям. Хотя американская сторона вернулась к более жесткой риторике, если дух конструктив­ного диалога возобладает после начала взаимодействия, и особенно после встречи двух президентов, то лед начнет таять. Президентам нетрудно будет найти темы для обсужде­ния. Все дело в том, чтобы найти такие способы их обсуждения, которые выведут диалог на новый уровень.

Быть может, проще всего для начала выстроить диалог вокруг сирийской про­блематики. Нелегко будет контролировать причудливую смесь воюющих сторон в си­рийской гражданской войне, и достижение политического урегулирования может ока­заться невозможным, но существует фундамент для политического прогресса в Сирии, приемлемый для Вашингтона и Москвы: это режим светского алавитского меньшинст­ва (с Башаром или без него), ищущий примирения с суннитским большинством. Даже при отсутствии серьезного дипломатического прорыва, если удастся сдержать насилие в Сирии, а американская и российская армии временно рискнут доверять друг другу, возможно, им удастся обеспечить мягкую координацию военных действий против Ис­ламского государства.

Помимо этого, прогресс по трем другим вопросам, мешающим развитию отноше­ний, потребует более фундаментальных корректировок. Это Украина, хакерство в кибер­пространстве и судьба договора по ядерным силам среднего радиуса действия. Нужно как-то устранить эти препятствия, поскольку их нельзя просто обойти или проигнориро­вать. Но для этого правительствам обеих стран следует приглушить, хотя бы на какое-то время, худшие опасения по поводу намерений другой стороны и, во-вторых, взять паузу и переосмыслить свои реальные интересы в каждой конкретной ситуации.

В случае с Украиной, несмотря на очевидную готовность Трампа уйти от этой про­блемы, действительность не позволит ему это сделать. Постоянный риск эскалации на­силия и неослабевающая тревога союзников по поводу угрозы с востока вынудит его сделать прогресс в украинском вопросе неотъемлемой частью любых усилий по поиску общих точек соприкосновения с Москвой и по другим вопросам. Это уже хорошо пони­мают ключевые люди в администрации Трампа. Прогресса не удастся добиться на основе полноценного выполнения Минского соглашения №2. Половина соглашения, указываю­щая на политическое урегулирование, – тупиковый путь. Этого не произойдет. Следова­тельно, придется добиваться прогресса в других областях и начать с другой половины со­глашений – то есть, с достижения стабильного и предсказуемого мира в Донбассе.

Ни одна из сторон конфликта – Россия, США, Европа, Украина или сепаратисты – не получит того, чего хочет сегодня. Каждой из сторон нужно еще раз реалистично взве­сить и понять свои оптимальные интересы. Что касается Москвы, то не пора ли ей что-то предпринять для улучшения все более непримиримых отношений с Киевом вместо того, чтобы рассчитывать на крах режима Порошенко, который может открыть путь к более приемлемой альтернативе? И не пора ли отказаться от надежд на то, кто краху нынеш­него режима на Украине будет способствовать неурегулированная ситуация на востоке страны? При условии, что экономические интересы России будут защищены, вступле­ние Украины в НАТО снято с повестки дня, и главной целью всех сторон будет превраще­ние этой страны в связующий мост между двумя половинами Европы, разве нормализа­ция двусторонних отношений с Киевом не в долгосрочных интересах Москвы? Ведь это самый крупный и важный сосед России!

Что касается Запада, включая американцев, то разве не в его интересах сделать Рос­сию частью решения, а не источником украинского кризиса, но на приемлемых для всех условиях? Вместо политического урегулирования военного конфликта, не говоря уже о возвращении Крыма как предварительном условии для дальнейшего прогресса, не раз­умнее ли Соединенным Штатам и европейцам для начала сосредоточиться на полноцен­ной поддержке России в деле обеспечения мира на Донбассе? После этого можно уже содействовать более активной и конструктивной роли России в решении экономических проблем Украины и вместе пересмотреть условия, на которых будут сняты санкции Запа­да, помимо тех, которые были наложены в связи с аннексией Крыма.

Короче, только если США и Россия пересмотрят свои приоритеты в украинском во­просе, и только если все стороны признают, что достигнут реального прогресса, амери­кано-российские отношения сдвинутся с мертвой точки. То же самое касается и пробле­мы хакерства в киберпространстве. То есть, Соединенным Штатам, России и крупным европейским странам нужно переосмыслить шумные и скандальные способы решения этой проблемы, отягощающей их отношения и, не слишком афишируя это, начать двусто­ронние и многосторонние переговоры по поводу красных линий, которые не должны на­рушаться. Когда стороны занимаются так называемой «перестрелкой» в киберпростран­стве – то есть сбором информации посредством взлома компьютерных систем друзей и врагов – то одной из таких красных линий должна быть признана неприкрытая мани­пуляция украденными материалами с целью влияния на исход выборов, а также тайный сговор с их участниками.

Третью маячащую на горизонте опасность– нарушение Россией договора о стратеги­ческих ракетах среднего радиуса действия 1987 года – хоть она пока и исчезла из поля зре­ния, вытесненная другими малопонятными проблемами контроля ядерных вооружений – отвести может быть еще труднее. Если решение не будет найдено, то последствия выйдут далеко за рамки данного конкретного соглашения. После того, как Россия развернула но­вые крылатые ракеты наземного базирования SS-8, с точки зрения Вашингтона, она фор­мально нарушила договор. Пока неясно, как США на это отреагируют, или даже понимает ли вновь избранный президент в полной мере всю сложность этого вопроса и четырехлет­нюю историю переговоров по урегулированию данной проблемы. Но если российские во­енные, поддерживаемые некоторыми членами политического руководства страны, ценят эту систему вооружений больше, чем договор, как следует из растущего числа свидетельств, вряд ли можно будет найти приемлемое решение. В этом случае, независимо от того, при­мирится ли администрация Трампа с данным нарушением, предпримет ли она какие-то контрмеры или вообще откажется от договора, судьба соглашения о ракетах среднего ради­уса действия, похоже, гарантирует, что дальнейшие шаги в области контроля над стратеги­ческими ядерными вооружениями вряд ли будут поддержаны Конгрессом США.

Если правительства двух стран предпримут усилия по улучшению отношений, они смогут это сделать, даже если процесс контроля над ядерными вооружениями будет пробуксовывать. Дело не сойдет с мертвой точки, если не будет снято напряжение в связи с украинской и сирийской проблематикой, а также хакерскими атаками. Однако прогресс в этих вопросах поможет открыть запертую дверь, хотя и не гарантирует, что две страны смогут «поладить», как выразился Трамп, или, что еще важнее, что у них установятся ра­бочие отношения, которые позволят умерить разногласия и сосредоточиться на тех об­ластях, где возможно сотрудничество.

Чтобы это произошло, двум сторонам придется углублять уровень взаимодейст­вия. Им нужно найти способ докопаться до глубинных причин всех бед – понять и бес­пристрастно оценить истоки недоверия, расхождения в изложении и истолковании фактов, причину взаимных обид и слабых надежд на улучшение отношений. Лучше все­го это можно было бы сделать в процессе формального, продолжительного, четко сфо­кусированного стратегического диалога между высокопоставленными официальными лицами, пользующимися безусловным доверием лидеров двух наций. Увы, у нас мало свидетельств того, что у руководства обеих стран есть для этого воля или возможно­сти. Высокопоставленные лица в администрации Обамы выражали сомнения в полез­ности подобного диалога, будучи убеждены в том, что конфликт интересов и устремле­ний слишком обширен, чтобы вести какую-либо значимую дискуссию. Администрация Трампа на данном этапе, похоже, слишком разбросана и не сконцентрирована, чтобы понять необходимость и ценность стратегического диалога, не говоря уже о способах его организации. А российское руководство не слишком заинтересовано в разработке стратегического плана развития американо-российских отношений или в серьезном исследовании того, что ему препятствует.

Поэтому, в случае заключения пари нетрудно сделать ставку на то, что, если двум сторонам и удастся снизить уровень напряжения и вместе заниматься важными дела­ми, разрядка будет ограниченной и хрупкой. Она может включать расширенное согла­шение по регулированию военных операций, чреватых риском опасных инцидентов на море и в воздухе вдоль побережья Европы, которое обе стороны на словах приветст­вуют. Можно также включить в него восстановление некоторых рабочих групп в рамках Двусторонней российско-американской президентской комиссии, а также предпри­нять усилия по интенсификации экономического сотрудничества за пределами реги­онов, затронутых режимом санкций. Можно договориться и об ограниченном смягче­нии режима санкций. Прислушавшись к призывам некоторых европейских стран, НАТО и Россия могут начать игру вокруг принятия новых мер по укреплению доверия или ог­раничения военных учений, во время которых возможно соприкосновение войск НАТО и России в Центральной Европе.

Короче, девизом этих позитивных, но ограниченных перемен в отношениях мо­жет стать фраза «избежать конфронтации» или «искусное управление», поскольку нет особых надежд на «долгосрочное разрешение» базовых противоречий, приводящих к напряженности в отношениях. Это наиболее амбициозные цели с точки зрения боль­шинства обозревателей обеих стран, включая самые конструктивные. Но они далеко не соответствуют тем расчетам, на которых должна строиться политика США и России в отношении друг друга.

Назад к основам

Если мир растерянно движется к неведомому и потенциально опасному будуще­му, и если страна с наибольшими возможностями изменить мир в лучшую или худшую сторону тоже вступила на неизведанные тропы, то внешняя политика, будь то американ­ская или российская, не должна быть малозначительной или сосредоточенной на узких, краткосрочных проблемах при отсутствии стратегических планов. Вот что должно боль­ше всего беспокоить политиков обеих стран, а также серьезных аналитиков, которым сле­дует искать новые, свежие подходы к решению существующих задач.

Начнем с Соединенных Штатов. Не в их интересах допустить развал того либераль­ного мирового порядка, ради построения которого они трудились и многим жертвовали на протяжении более чем семи десятилетий. Не в их интересах допустить крах открытых рынков, беспрепятственной торговли и инвестиций, а также такого идеала как суверени­тет и территориальная целостность стран, несмотря на эпизодическое нарушение это­го принципа. Не в их интересах отказываться от упования на международные организа­ции для обеспечения мирного урегулирования вооруженных конфликтов и делать ставку на одностороннее понуждение, даже если они сами не раз прибегали к последнему. Сле­довательно, в интересах США по-прежнему принимать активное участие в защите и укре­плении либерального миропорядка.

Лозунг Трампа «Америка превыше всего», если даже он имеет какой-то смысл, толкает страну в противоположном направлении. В более полной и исчерпывающей формулировке этого мировоззрения его единомышленник Стивен Бэннон [4] делает ак­цент на «экономический национализм» и жесткий антиглобализм, нативистское со­знание национального суверенитета и скептическое отношение к альянсам и между­народным организациям. Это некая антитеза либеральному мировому порядку. Если подобный подход возобладает в Белом Доме, или даже если он будет конкурировать с другими более традиционными взглядами, отстаиваемыми другими представителя­ми администрации, это будет означать наступление периода турбулентности в амери­канской внешней политике, для которого характерны непоследовательные цели и не­предсказуемые действия.

Из-за плохого понимания администрацией Трампа возможных направлений де­ятельности, что осложняется серьезными политическими волнениями, охватившими страну, США еще нескоро выработают сбалансированную внешнюю политику, не гово­ря уже о политике, соответствующей тому выбору, который им придется делать. Впереди маячат два серьезных вызова, на которые Америка не способна ответить с учетом сегод­няшних политических реалий. Однако оба могут оказать колоссальное влияние на разви­тие американо-российских отношений.

Один из них касается той принципиальной роли, которую США должны играть в мире. В первую очередь, если американское руководство желает сохранить либераль­ный мировой порядок – а оно должно этого желать – ему необходимо пересмотреть свою роль в мире. США больше не могут быть арбитром или гарантом этой системы в послед­ней инстанции. Они больше не могут навязывать свои стандарты, какими бы ценными те ни были, не стесняясь при этом в выборе средств. И они больше не могут опираться на широкое понимание или трактовку того, что включает в себя либеральный миропо­рядок, включая принуждение к соблюдению прав человека, создание законодательной основы для определения легитимности суверенных государств и избирательное оправ­дание применения военной силы. Вместо этого, если США хотят внести достойный вклад в сохранение порядка, служившего им верой и правдой, придется учиться осуществ­лять руководство в партнерстве с другими, осваивать навыки совместного управления системой, а не доминирования в ней, навыки изменения правил и предоставления бо­лее широких полномочий усиливающимся державам, разочарованным системой в ее нынешнем состоянии. Соединенным Штатам также необходимо согласиться с ограниче­ниями на способы и время применения силы, а также определить, кто и что может дать им право на такие действия.

В центре усилий по преобразованию роли США в спасении либерального миропо­рядка находится новый стратегический императив. Хотя Збигнев Бжезинский и Пол Вас­серман выразили эту мысль иначе, они предусмотрительно призвали президента Трампа «признать, что идеальное долгосрочное решение – это то, при котором три доминиру­ющие военные державы – США, Китай и Россия – совместно трудятся над поддержкой стабильности во всем мире» [5]. Если США, Китай и Россия не будут работать сообща, вряд ли удастся создать видоизмененный и более справедливый либеральный мировой поря­док. Сотрудничество между этими тремя странами или его отсутствие сыграет решаю­щую роль в устранении трех главных угроз либеральному или нелиберальному мирово­му порядку: растущей угрозы ядерной катастрофы во все более опасном многополярном ядерном мире; хаоса, вызванного конфликтами из-за изменения климата, а также пер­спективы бурных перемен внутри и вокруг евразийского континента.

Чтобы порядок возобладал над беспорядком, мировое управление, вероятно, будет зависеть от «сотовой» конструкции разнородных партнерств: «большой десят­ки» или двенадцати крупнейших экономик мира для обеспечения глобального эко­номического роста и стабильности; сотрудничества между Шанхайской организаци­ей сотрудничества и НАТО для решения проблемы нестабильности в Северном поясе; шестисторонних переговоров для решения проблемы ядерных вооружений Северной Кореи (наподобие пятисторонних переговоров по Ирану); двусторонних и многосто­ронних форматов для сдерживания наиболее дестабилизирующих событий в стра­нах, обладающих ядерным оружием; и перестроенного Совета Безопасности ООН для управления взрывоопасными региональными конфликтами. Чтобы эта «сотовая структура» механизмов и международных институтов была цельной и давала куму­лятивный эффект, необходимо сотрудничество между США, Китаем и Россией вме­сто безудержной конкуренции между ними. То же самое касается второго измерения, необходимого для существования стабильного либерального миропорядка: край­не важно примирить между собой конкурирующие интеграционные проекты, такие как Евросоюз и Евразийский экономический союз, а также конкурирующие торговые режимы, такие как видоизмененное Транстихоокеанское партнерство (ТТП) и Регио­нальное всеобъемлющее экономическое партнерство (РВЭП) Китая. Этого не случит­ся, если Китай и США или Россия и Запад под руководством США продолжат ожесто­ченное соперничество.

Если в полумраке потенциально неспокойного миропорядка и внутриполитиче­ских конвульсий переходного периода США столкнутся с некими историческими вы­зовами (сознают это американские лидеры или нет), то и Россию ожидает примерно то же самое. Российский политолог Сергей Караганов также считает, что «три крупней­шие державы мира – «большая тройка» – должны собраться вместе и выработать условия мирного перехода к новому, более стабильному мировому порядку» [6]. Его призыв опи­рается на предпосылку, согласно которой «более стабильный мировой порядок» дол­жен основываться на расширяющемся поле сотрудничества все более широкого круга крупных держав, что, в конечном итоге, приведет к согласию (концерту) держав, отправ­ной точкой которого должно стать сотрудничество между США, Китаем и Россией. Это не слишком отличается от того миропорядка, который политолог Дмитрий Тренин рису­ет в своей новой книге «Should We Fear Russia?». Он характеризует его как «трансконти­нентальную / трансокеанскую систему», основанную на «примерном равновесии между великими державами», в которой США, Китай и Россия будут удовлетворены тем, что их безопасности не угрожает одна или обе другие великие державы. Эта система должна терпимо относиться к «идейно-политическому плюрализму» и полагаться на «взаимное уважение» [7].

Вся эта конструкция может стать устойчивой, только если Россия и Китай выпол­нят свою часть работы. И вот тут-то на первый план выходят более серьезные проблемы, включая цену, которую придется заплатить за новую холодную войну между США и Рос­сией, а также за разрушительное воздействие периода неопределенного ожидания и ле­таргии, преобладающей в Москве и Вашингтоне. Чтобы дать адекватный ответ на те се­рьезные вызовы, с которыми Россия и США столкнутся в следующие два десятилетия, необходимо выполнить два условия. Первое заключается в том, что каждая из сторон должна отказаться от необоснованных предположений, из-за которых они направляют политику в отношении друг друга в неверное русло. Второе, более долгосрочное и суще­ственное, требование состоит в том, что каждой из сторон следует разработать стратеги­ческий план встраивания американо-российских отношений в мировой порядок, кото­рая каждая из сторон желает построить.

Что касается первого условия, то каждой из сторон нужно отойти от такого изло­жения фактов, которое сегодня влияет на политику. Соединенные Штаты могут впол­не обоснованно возражать против многих действий России, но вовсе необязательно предполагать, как это делали официальные лица в администрации Обамы, что подоб­ные действия вызваны тем, что «русские встали в агрессивную позу, которая угрожа­ет самому существованию мирового порядка», и что Россия твердо намерена добиться «раскола Евросоюза, дестабилизации НАТО и выведения» Соединенных Штатов из рав­новесия. Подобные предположения, будучи сами по себе преувеличением, обостряют новую холодную войну и вызывают неверную внешнеполитическую реакцию [8]. Точно так же, не одна Москва критикует политику Вашингтона в Ираке, Сирии и даже на Ук­раине, но предполагать, как это делает руководство России, что все это сознательные и злонамеренные действия, призванные подорвать национальную безопасность России и позиции ее нынешнего политического руководства, значит обрекать себя на контр­продуктивную и нездоровую реакцию. 

Во-вторых, общее с обеих сторон предположение, что ценностный водораздел между двумя странами делает невозможным что-либо, кроме ограниченного и споради­ческого сотрудничества, не просто связывает по рукам и ногам, но и логически несостоя­тельно. Мало какие совместные проекты в истории – к примеру, Европейское объедине­ние угля и стали или НАТО на его начальных этапах, или предтечи Всемирной торговой организации – удалось бы запустить, если главной предпосылкой для сотрудничества были бы общие ценности. Чаще всего, совместимые, пусть и не всегда общие цели – это плод сотрудничества, вызревающий медленно, благодаря титаническим усилиям.

Наконец, второе важное требование. Набросать контуры реформированного ли­берального мирового порядка – достаточно легко. Ведь, несмотря на возражения против нынешнего статус-кво и высокомерную роль США в нынешнем миропорядке, ни Китай, ни Россия не желают разрушать его усовершенствованную версию и не могут предложить никакой альтернативы. Намного труднее разработать стратегический план, способный привести к созданию нового порядка, а также взаимоприемлемую и политически осуще­ствимую программу и стратегию.

В своей книге «Return to Cold War» я попытался это сделать в отношении амери­кано-российских отношений [9]. В первых пяти частях я рассказываю о высоких ставках в этих отношений для обеих стран, хотя пока это совершенно не отражается на их дей­ствиях. Как уже ранее говорилось, подобная неудача оказывает самое прямое влияние на то, насколько мрачным будет формирующийся мировой порядок. Вначале я гово­рю о том, что руководству США и России нужно привнести больше стабильности в но­вый и все более опасный многополярный ядерный мир. Остаются опасности, суще­ствовавшие во время изначальной холодной войны в XX веке – а именно, опасность ядерной катастрофы (инциденты в области мирного атома уже не раз случались), слу­чайное применение ядерного оружия, непреднамеренная эскалация, которая может привести к ядерной войне или войне, в которой одна из сторон сознательно приме­нит ядерное оружие. Риск непреднамеренного ядерного конфликта все время рас­тет и, если его не снижать, это приведет к неприемлемо высокой вероятности того, что в какой-то момент одна из сторон нажмет на ядерную кнопку. Неосознаваемые или, по крайней мере, не признаваемые сторонами дестабилизирующие последст­вия технологических прорывов, побуждающих США, Россию, Китай, Индию и Пакис­тан модернизировать свои ядерные арсеналы, делают эту угрозу слишком реальной. То же можно сказать и о продолжающемся стирании грани между боевыми дейст­виями с применением обычных и ядерных вооружений, об утрате контроля в свя­зи с тем, что двустороннее ядерное соперничество становится трехсторонним, а так­же об огромном разрушительном потенциале кибернетического оружия, встроенного в программы ядерного сдерживания, о геометрической асимметрии и перекосах меж­ду девятью ядерными державами и о разных представлениях этих держав о роли во­оружений. В книге также говорится о том, что Соединенным Штатам и России нужно как можно скорее обратить внимание на то, что тенденции в ядерной сфере выходят из-под их контроля, и объединить свои усилия с Китаем для недопущения того, чтобы эта новая ядерная эра окончилась трагедией.

Ставки не менее высоки и в четырех других областях. Насколько серьезно россий­ские и американские лидеры размышляли над горькой иронией сложившейся ситуации: приложив столько усилий для того, чтобы ослабить массированное военное противосто­яние времен холодной войны в Центральной Европе, две страны теперь снова пикиру­ются дальше на востоке? Конечно, масштабы не те, что были тогда, но последствия те же или даже хуже с учетом шаткого мира на территориях, примыкающих к линии противо­стояния двух сил. Вашингтону и Москве придется сделать выбор. Они могут по инерции, будучи в плену своих узко определяемых приоритетов, продолжать в том же духе, сле­дя за военными действиями, предпринимаемыми другой стороной, активизируя ответ­ные шаги своей армии и союзников, сосредоточиваясь на разных непредвиденных си­туациях, для которых будут использованы войска, и готовясь к этому моменту. Или же, если непреодолимые препятствия, такие как тупиковая ситуация на Украине, будут ча­стично или полностью устранены, они сосредоточатся на ослаблении военного противо­стояния и более пристальное внимание уделят шагам, направленным на укрепление вза­имной безопасности. На карту поставлено будущее Европы: будет ли этот континент еще одной зоной нестабильности и военного соперничества на карте мира в течение следу­ющих 20 лет? Или этот регион станет анклавом стабильности, ресурсы которого пойдут на решение мировых задач обеспечения безопасности в XXI веке под руководством му­дрых политических лидеров?

Продолжая рассуждать в том же духе, мы можем сказать, что арктический реги­он, новый великий нефтегазовый рубеж мира, до недавнего времени выигрывавший от конструктивного сотрудничества пяти прибрежных государств, сегодня скатывает­ся в направлении растущей военной активности со всех сторон, включая военные уче­ния, выходящие за рамки защиты законных притязаний и морских путей. Если этот регион вместо того, чтобы быть тихим и спокойным местом вдали от военной кон­фронтации в Европе, унаследует эту тенденцию, и сотрудничество между пятью стра­нами ослабеет, то европейской безопасности и борьбе за снижение ущерба окружаю­щей среде от изменения климата будет нанесен значительный урон. И здесь ставки велики: пожелают ли Россия и США взять на себя бремя лидерства ради превраще­ния девственной в политическом смысле территории Арктики в маленький кирпичик и прототип построения более стабильной системы евроатлантической безопасности? Или же они позволят событиям развиваться в непредсказуемом русле, включая спол­зание в пропасть холодной войны?

Добавьте к этим трем озабоченностям четвертую: неспокойная обстановка на тер­ритории евразийского континента (фактически на территории бывшего Советского Сою­за) и концентрической окружности вокруг него привели к нынешней американо-россий­ской холодной войне, и это будет решающим фактором, от которого зависит, насколько нестабильной будет общая обстановка в мире в предстоящие годы. Ни одна другая стра­на в мире не зависит до такой степени от развития ситуации в этом регионе, как боль­шая тройка – США, Россия и Китай. И опять-таки они могут выпустить ситуацию из-под контроля, как это было в прошлом, запоздало и спонтанно реагируя на каждое наруше­ние мира, или предпринять сознательные усилия для достижения временного соглаше­ния на базе согласованной (где это возможно) политики с целью осуществления стабиль­ных перемен и обеспечения взаимной безопасности в Евразии. В зависимости от того, какой выбор они сделают сегодня, мы можем получить два совершенно разных междуна­родных ландшафта через 25 лет.

Наконец, лидерам в трех столицах придется фундаментально переориентировать политику, если они хотят создать важный стратегический фундамент для стабильного миропорядка в будущем, как советуют вдумчивые аналитики в США и России. Двусто­ронние договоры, создающие правовую базу для выстраивания отношений между тре­мя державами, должны быть заменены трехсторонними договорами. Прогресс в реше­нии любой серьезной проблемы требует трехстороннего взаимодействия. Во-вторых, конструктивное трехстороннее взаимодействие будет возможно, только если все три пра­вительства сделают это своим приоритетом. В-третьих, чтобы сделать это своим при­оритетом, все три страны должны сделать то, что до сих пор им не удавалось – то есть, противостоять искушению подходить к решению проблем и конфликтов интересов, раз­деляющих две другие страны, таким образом, чтобы поставить в невыгодное положение кого-то из них. Если главным подходом станет стратегическое противоборство, как это происходит сейчас, то «тройка» станет опасной центрифугой соперничества между ве­ликими державами и фундаментальной угрозой для мира и стабильности во всем мире.

Таким образом, в тот момент, когда будущее мирового порядка и самого важно­го его участника становится туманным, российским и американским лидерам предсто­ит сделать выбор. Это гораздо более важный и судьбоносный выбор, чем осознает каждая из сторон. Это может быть выбор, которому воспрепятствуют политические реалии в обе­их странах. Узкие задачи, замкнутая политика и усиление недалекого мышления с обеих сторон на всех уровнях может оказаться неизбежным. И если так, то это будет не первый случай в истории, когда великие державы проморгают решающий момент для будущего мироустройства и заплатят за это высокую цену.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба Валдай. С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/