Россия в глобальной политике

Ислам в России – одна из четырех традиционно распространенных на ее территории религий. В отличие от многих европейских стран, где доля исламского населения прираста­ет за счет мигрантов, сообщества российских мусульман являются исконными, имеют чет­кую географическую привязку и глубокие этнические традиции. В числе таких сообществ – татары, второй по численности народ Российской Федерации, башкиры, крымские татары, народы Северного Кавказа, а также представители народов Средней Азии и Казахстана, на­ходившихся долгое время в орбите «большой России». Несмотря на то, что основные цен­тры исламской религии расположены за пределами России, мусульманская община нашей страны, за исключением периода целенаправленного подавления религии в СССР, никог­да не представляла собой глубокую провинцию исламского мира. В целом и Поволжье, и Крым, и Северный Кавказ развивались динамично и самобытно, не теряя при этом свя­зей с Ближним Востоком. В XX век российская мусульманская община вступила динамич­но развивающейся, полной реформаторских идей и перспектив. Советский антирелигиоз­ный эксперимент резко изменил эту ситуацию: начались широкомасштабные репрессии против мусульманских религиозных деятелей и институтов, сама община была практиче­ски лишена возможности общения с единоверцами по всему миру.

Постсоветский период ознаменовался не столько возрождением ислама, сколько реисламизацией: во многих регионах исламские институты были окончательно разру­шены, а сама религия низведена на глубоко бытовой уровень. Катастрофическое сниже­ние роли местных исламских центров усилило влияние иностранных, в первую очередь ближневосточных. Этот процесс объективно нарастал в течение второй половины XX – начала XXI века в связи с активизацией «исламской глобализации». Соответственно, мно­гие тенденции, развивающиеся на Ближнем Востоке, неизбежно находят свое отражение среди российских мусульман.

Именно поэтому необходимо смотреть на российский ислам в контексте того, что происходит в ближневосточном регионе. Такой взгляд дает возможность лучше понять процессы, происходящие в российской умме, сравнивая их с теми тенденциями, кото­рые мы наблюдаем в арабском мире. Ближний Восток в значительной мере хранит клю­чи к пониманию складывающейся сегодня в России исламской мозаики – радикализации и политизации некоторых общин, духовных и идейных исканий и заблуждений, распро­странившихся среди современных российских мусульман.

Турбулентность на Ближнем Востоке – политическая, идейная, религиозная – напрямую затронула российскую умму.

Мусульмане России, с одной стороны, пристально следят за происходящим в этой части мира. С другой стороны, они активно принимают участие в этих процессах, при­чем не всегда в созидательном ключе (вспомним тысячи молодых людей, присоединив­шихся к террористическим группировкам в Сирии и Ираке). В то же время российское му­сульманское сообщество показало высокую долю устойчивости, избегая радикализации. Сегодня важно помочь мусульманам страны пережить тяжелый период трансформации так, чтобы российская часть уммы вышла из него конструктивной, сплоченной и созида­тельной силой, а не набором разобщенных, радикализированных и враждебных России и миру организаций.

Ислам в России: традиционная картина

На современной территории России ислам появился несколько раньше, чем православие: это был VII век, когда Арабский халифат завоевал Дербент и включил его в свой состав. Традиционно ислам в России распространялся в рамках суннит­ского направления. Суннизм развивался в интерпретации двух богословско-право­вых толков (мазхабов): ханафитского и шафиитского. Ханафитский толк традици­онно характерен для народов Поволжья, Сибири (сибирских татар) и Крыма, а также Северо-Западного Кавказа. Шафиитский толк утвердился среди народов Дагестана, Чечни и Ингушетии (за исключением ногайцев-ханафитов).

Среди мусульман России также распространен суфизм, в основном накшбан­дийского и кадирийского тарикатов, но в Поволжье он почти не сохранился, в отли­чие от Северо-Восточного Кавказа. Среди значительной части мусульман Дагестана, Чечни и Ингушетии сегодня распространен суфизм накшбандийского, кадирийско­го и шазилийского тарикатов.

Шиитское направление ислама в рамках современной России традиционно практически не представлено, за исключением Южного Дагестана, где шиитами имамитского толка были местные азербайджанцы и жители одного лезгинского се­ления – Мискинджа. Сегодня шиизм распространился за пределы традиционного ареала, особенно в крупные города страны, с мигрантами из Азербайджана, а также через обращение новых последователей.

В России, со времен императрицы Екатерины Великой, сложилась особая систе­ма государственно-исламских отношений, важным звеном которых были созданные и контролируемые государством Духовные управления мусульман. Их возглавляли назначаемые государством муфтии. Эта система с незначительными изменениями просуществовала вплоть до распада СССР. В постсоветской России система сильно изменилась: формально Духовные управления мусульман вышли из-под контроля государства, получив статус общественных организаций. Их число резко возросло, поскольку почти в каждом субъекте Федерации было создано свое Духовное управ­ление, а в некоторых – и по два.

Сегодня действуют три крупных мусульманских центра, являющихся ориен­тиром для остальных ДУМ: Центральное духовное управление мусульман России (ЦДУМ, возглавляет Верховный муфтий, шейх уль-ислам Талгат Сафа Таджуддин), Совет муфтиев России (СМР, возглавляет муфтий Духовного управления мусуль­ман РФ Равиль Гайнутдин) и Координационный центр мусульман Северного Кавказа (КЦМСК, возглавляет муфтий Духовного управления мусульман КЧР Исмаил Берди­ев). Первые два центра постоянно конкурируют друг с другом за влияние на общины мусульман, за исключением северокавказских, а также за звание «главного» муфти­ята страны. Шииты на территории России определенного центра не имеют, ориенти­руясь на зарубежные центры.

Изменения в российском исламе после 1985 года

После падения железного занавеса в конце 1980-х годов восстановились связи рос­сийских мусульман с единоверцами из-за рубежа, в первую очередь, из стран Ближне­го Востока. Мусульмане России стали впитывать идеи, которые циркулировали в осталь­ном исламском мире – как прогрессивные, так и агрессивные. Этому способствовало то, что за десятилетия Советской власти во многих регионах страны, населенных мусульма­нами, ислам практически был низведен до уровня ритуала, не имеющего идейного на­полнения. Исламское образование как система было разрушено: пожалуй, такую систему, пусть и безнадежно отсталую и основанную на стандартах начала XX века, сумели сохра­нить только суфийские общины Дагестана, Чечни и Ингушетии.

В начале 1990-х годов распространенным способом возрождения ислама, а по факту – ре-исламизации, стало приглашение зарубежных проповедников или обучение в заграничных исламских учебных заведениях, в подавляющем большинстве, в странах Ближнего Востока и Северной Африки. С одной стороны, это вело к укреплению традици­онных для некоторых регионов форм ислама, как это было в Адыгее, где зачастую пропо­ведовали потомки адыгских мухаджиров из стран Ближнего Востока и бывшей Югосла­вии, закрепившие традиционный для республики ханафитский толк суннитского ислама. С другой стороны, это облегчало проникновение радикальных взглядов и идей, что уси­ливало трения внутри мусульманских общин. Причем радикальные идеи проникали как в регионы, где исламские традиции во многих местах практически не сохранились (например, Кабардино-Балкария), так и в те регионы, где ислам имел хорошие позиции (например, Дагестан).

Уже в 1990-е годы стало понятно, что отмеченная выше традиционная картина распространения исламских направлений и толков претерпевает серьезные изменения. Внутренняя и внешняя миграции внесли в нее серьезные коррекции. Миграция людей приводила к миграции идей, которая усложняла основную картину. Изменения касались следующих моментов.

• Традиционная картина распространения богословско-правовых толков ислама изменилась за счет миграции кавказцев, в первую очередь, шафиитов (представителей народов Дагестана, чеченцев и ингушей) в традиционно ханафитские регионы и складывания ханафитско-шафиитских контактных зон. Они появляются в Ногайской степи, в Ставропольском и Краснодарском краях, Адыгее, крупных городах Центральной России.
• Идет размывание гомогенности условно “кавказского” и “поволжско-татарского” культурных ареалов исламского сообщества России, а также складывание третьего, смешанного, “сибирского” культурного ареала, который формируется за счет взаимодействия различных групп мигрантов, как внутренних, так и внешних на территории нефтеносных районов Севера и в Сибири и на Дальнем Востоке. Эти процессы интересны тем, что при формальном сохранении в мечетях прежних имамов и в духовных управлениях прежних муфтиев, реальный вес часто получают неформальные лидеры.
• После падения железного занавеса и прекращения изоляции российских мусульман в стране появляется множество течений и групп, которые изначально не были тут представлены. Вкрапления этих групп в основную массу мусульман в регионах ведет к складыванию мозаичной картины исламского поля, причем фиксируется четкая тенденция к усилению этой мозаичности.
• Ислам активно становится игроком не только в идеологической сфере, но и в сфере правовой, экономической, образовательной и т.д. Это приводит к таким явлениям, как, например, ситуация фактического полиюридизма в Дагестане, а также к обще­му сужению светского пространства на Кавказе. На бытовом уровне в некоторых районах Северного Кавказа практически господствует адат и шариат, а со светским правом люди сталкиваются достаточно редко и формально. Случается это не толь­ко в силу ускоренной исламизации населения, а в значительной мере в силу того, что светское право не работает в жизненно важных сферах. В частности, к росту при­менения шариатских норм во взаимоотношениях сообществ в Дагестане, например, приводит, в первую очередь, правовая неурегулированность статуса прежних земель отгонного животноводства.
• Духовные управления мусульман практически повсеместно вынуждены конкуриро­вать с альтернативными общинами и неформальными исламскими центрами, при­тягательными для молодежи и неофитов, а также радикально и оппозиционно на­строенных лиц. Кризис так называемого традиционного ислама усиливает отток молодежи в альтернативные джамааты.
• Широко проникшие в нашу жизнь технологии вносят коррективы в исламские сооб­щества, особенно молодежные. Создаются виртуальные «джамааты», члены которых могут проживать в сотнях и тысячах километров друг от друга, связанные лишь лич­ностью своего харизматичного лидера, который также физически может находиться от них очень далеко. Эти «электронные» муфтии и имамы порой оказываются гораздо влиятельнее, чем местные формальные имамы. Этим воспользовались пропагандисты ИГ/ИГИЛ [1], сделав ставку в первую очередь на агрессивную пропаганду в сети. Отрыв от традиционной территориальной привязки мусульманских общин (джамаатов) со­здает ситуацию абсолютной идейной прозрачности и мобильности среди мусульман, когда внешне принадлежащий к конкретной территориальной общине мусульманин по факту может оказаться приверженцем совершенно противоположных идей.
• С предыдущим тесно связан другой тренд – переход на сетевую форму организации и активизма. Сетевой активизм помогает довольно быстро распространять дви­жение и продвигаться в самые разные, в том числе изначально неблагоприятные со­общества, как это произошло, например, в Дагестане, Чечне и Ингушетии к середине 2000-х годов. Для суфийских (или, по местной терминологии, тарикатистских) со­обществ этих республик с высоким уровнем традиционализма был чужд новый вид исламской активности, предлагавшийся многими молодежными лидерами. Однако попытки противостояния с использованием карательной мощи государства не до­стигли цели: молодежные сетевые структуры стали неотъемлемой частью мусуль­манского ландшафта этих трех республик.

Турбулентность на Ближнем Востоке и российский ислам

В 2000-е годы Ближний Восток переживает серьезные потрясения, как в полити­ческой, так и социально-экономической сфере. Эти потрясения тесно связаны с религи­озной сферой. По сути, мы являемся свидетелями глубокого переформатирования это­го региона, что создает ситуацию серьезной турбулентности в странах Ближнего Востока. Политические границы здесь трещат по швам, некоторые из них де-факто и, скорее все­го, практически окончательно, изменились. Все большую тревогу вызывает то, что эти из­менения часто идут с опорой на конфессиональный фактор.

В самой религиозной сфере также происходят важные перемены. При активном участии Ирана идет рост влияния шиитских групп, в первую очередь, Хезбаллы, а также фактическое усиление их противостояния с суннитскими силами. Суннитско-шиитские противоречия на наших глазах набирают новую силу. Все это происходит на фоне дробле­ния суннитских групп, раздираемых противоречиями. Все более мозаичным становит­ся салафитское движение, крайне популярное среди суннитской молодежи. В самой Са­удовской Аравии, являющейся идейным центром современного салафизма, наметилось несколько групп. Наряду с официальным ваххабизмом, здесь действуют также группы джихадистов, которые поддержали в свое время Аль-Каиду [2] и представлены такими из­вестными шейхами, как аль-Макдиси и др.

Кроме того, в последнее время наметились в качестве влиятельной группы и са­лафиты, которые разделяют подходы известного муфтия Юсуфа аль-Карадави, близко­го по взглядам к «братьям-мусульманам». Среди представителей этой группы известные не только в Саудовской Аравии, но и за ее пределами шейхи, такие как Салман аль-Ауда.

В контексте ситуации на Ближнем Востоке российский ислам также динамичен. Вслед за Ближним Востоком растет мозаичность в салафитских группах российских му­сульман. Во многих российских регионах, например, в Дагестане, в связи с общей ситу­ацией на Ближнем Востоке и ростом соперничества между суннитскими и шиитскими державами и силами, растет активное осознание себя суннитами и симпатии к суннит­ским участникам конфликта.

Рост влияния политического ислама в Египте и Турции вызвало среди части сала­фитов России движение «хиджры», переселения на территорию с исламским правлением. Это движение вначале было направлено на Египет времен Мурси, а после падения его ре­жима перенаправлено на Турцию с его «мягким» исламистским руководством. Масштабы этого движения часто преувеличиваются, и все же оно захватило сотни молодых мусуль­ман, преимущественно с Северного Кавказа. Это движение обзавелось собственными се­тями и инфраструктурой, которая включает службы по обустройству переселенцев, вклю­чая строительство жилья.

Упомянутое выше движение исламской эмиграции не стоит путать с другой «хиджрой»– военной, которая усилилась с 2011 года, приняв основное направление на воюющую Сирию. Оно охватило тысячи молодых мусульман со всей территории России – в значительной мере северокавказцев, но также и жителей других регионов: крупных городов Центральной России, российского Севера и т.д. Пик переселения с целью присоединения к различным воюющим группировкам в Сирии (со все более растущей составляющей ИГ/ИГИЛ) пришелся на 2013–2014 годы.

В 2014 г., наряду с поощрением присоединения к боевикам в Сирии, ИГ/ИГИЛ на­чала поводить политику по привлечению на свою сторону командиров и боевиков аф­филированного с Аль-Каидой «Имарата Кавказ». К концу 2014 – началу 2015 г. эта по­литика стала приносить плоды: один за другим командиры основных подразделений принесли присягу самопровозглашенному «халифу» аль-Багдади. Успех в 2015 г. за­крепляется объявлением о создании на Северном Кавказе «Вилаята Кавказ» как части ИГ/ИГИЛ. В конце 2015 – начале 2016 г. террористы из этого объединения провели уже четыре теракта на территории Дагестана, в основном на юге республики. При этом стоит обратить внимание на то, что активизация поменявших террористический «бренд» боевиков на Северном Кавказе наступает практически сразу после поступле­ния сведений о налаживании их финансирования с Ближнего Востока. Насторажива­етеще и то, что в арсенал боевиков возвращаются такие уже практически забытые на Северном Кавказе методы, как атаки на колонны.

Не стоит также забывать, что прилив новых боевиков из России на Ближний Вос­ток обеспечивает не только интернет-пропаганда, но и налаженная вербовочная сеть. Эта сеть на сегодня опутала территорию Северного Кавказа и других регионов страны, вклю­чая крупные города и газо-и нефтеносный Север. Одна из неявных опасностей этой сети состоит в том, что она с легкостью может быть переориентирована на достижение терро­ристических целей, т.е. сегодняшний вербовщик является потенциальным террористом.

Сирийский кризис, как уже было отмечено, вызывает беспокойство среди суннит­ского большинства в России. Это выражается как ростом суннитской солидарности, не ведущей к активным действиям, так и присоединением к числу боевиков. Последнее не­обходимо иметь в виду, хотя и не стоит преувеличивать: даже самые смелые оценки ко­личества присоединившихся к различным группировкам в Сирии российских граждан охватывают сотые доли процента всех мусульман страны.

Пути решения проблем

Итак, несмотря на известную автономность российских исламских сообществ, со­бытия на Ближнем Востоке оказывают на них серьезное влияние. Динамика этих процес­сов противоречива: с одной стороны, мы наблюдаем отрицательные тенденции в виде создания филиала ИГ/ИГИЛ на Северном Кавказе, с другой стороны – усложняющаяся картина российского ислама создает условия для более активного вовлечения официаль­ных лидеров мусульман в дела местных общин.

Россия, доля мусульман в населении которой составляет около 15%, может полнее использовать этот потенциал для продвижения своих интересов как на Ближнем Вос­токе, так и в целом в странах исламского мира. Ближневосточные события и операция российских ВКС в Сирии были использованы разными игроками для пропагандистско­го противодействия через изображение России как участника «шиитско-православной» коалиции против суннитов. Для России, подавляющее большинство мусульман кото­рой относятся к суннитскому направлению ислама, такой навязываемый имидж опа­сен и вреден. Однако не нужно спешить примерять на себя роль защитников суннитов по всему миру в ущерб установившимся доверительным отношениям с несуннитски­ми силами. У России есть уникальная возможность стать нейтральным игроком на этом поле и принять на себя роль неангажированного посредника в сложных и противоречи­вых ближневосточных политических процессах. Именно эта равноудаленная позиция является для нашей страны наиболее выигрышной с точки зрения ее интересов и инте­ресов российских мусульман.

Сейчас крайне важно почувствовать динамику процессов, происходящих с исламом в России. Исламское сообщество нашей страны находится в состоянии противоречивой трансформации, результаты которой все еще неочевидны. Про­исходящее вслед за Ближним Востоком усложнение исламской мозаики в России, в свою очередь, создает сложности для государства, которое не привыкло иметь дело с такой фрагментацией мировой религии, достаточно рано структурирован­ной им для облегчения взаимодействия путем создания духовных управлений му­сульман (муфтиятов). После распада СССР реально авторитетными остались лишь несколько муфтиятов – остальные переживают острую конкуренцию со стороны не­формальных мусульманских лидеров, отсутствие официального статуса у которых является препятствием для нормального взаимодействия государства с возглавляе­мыми ими сообществами.

Сегодня весьма актуальна проблема выработки четких подходов в религиозной политике государства, учитывающих динамику происходящих в исламском сообществе процессов и фактическую мозаичность его состава. Переживающая глубокий кризис си­стема духовных управлений мусульман больше не может быть единственной опорой го­сударства и исключительным выразителем воли и чаяний мусульман страны. Для того, чтобы конструктивно взаимодействовать с как можно большим числом мусульманских общин, нужно найти возможности интеграции в систему государственно-исламских от­ношений, не входящих в духовные управления джамаатов. Это не значит, что от системы духовных управлений необходимо отказываться. Они охватывают свою часть исламского поля страны, и этот потенциал нужно продолжать использовать. Вопрос лишь в том, что­бы привлекать к сотрудничеству другую, все более растущую часть исламского поля, дол­гое время остававшуюся за пределами партнерских взаимоотношений из-за отсутствия официального статуса.

Как этого добиться без ущерба уже устоявшемуся взаимодействию государства с традиционными структурами российских мусульман? Очевидно, что только через уси­ление внутриисламского диалога и сотрудничества, когда разнообразные общины му­сульман и их лидеры будут воспринимать друг друга не как соперников, а как партнеров.

Единственным критерием, по которому государство может отказывать мусульманским лидерам и общинам в легитимности, должна быть приверженность экстремистским иде­ям вооруженной борьбы с Российским государством и отрицание его конституционного строя. Те же лидеры и общины, которые не занимаются распространением подобной иде­ологии и экстремистской деятельностью, должны быть партнерами государства – наряду с традиционными лидерами и структурами.

Опыт 1990-х годов показал, что соперничество между разными мусульманскими лидерами и общинами шло в основном по вопросу лидерства и власти. Одним из путей снижения конфликтности в мусульманских сообществах регионов может стать усиление коллегиальности в муфтиятах с включением в советы мусульманских ученых при духов­ных управлениях и неформальных мусульманских лидеров. Примеры успешного исполь­зования этого принципа, которые вели к снижению конфликтности и интеграции не­формальных лидеров в систему государственно-исламских отношений, есть, и их надо широко использовать на практике. Так, именно благодаря такой политике муфтия Ады­геи и Краснодарского края Нурбия Емижа в самом начале 2000-х годов там, в отличие от Кабардино-Балкарии, удалось избежать конфликтного варианта развития событий. Бога­тый опыт в этом отношении накоплен также и в Совете муфтиев России во главе с Рави­лем Гайнутдином.

В целом же последовательная импликация принципа равноудаленности государст­ва от всех организаций мусульман должна помочь в утверждении принципов светскости, которые в реалиях некоторых районов Северного Кавказа серьезно пошатнулись. Запре­ты и репрессии в этой сфере не помогут. Одним из самых действенных путей представ­ляется активное включение государства в сферу правовой конкуренции. Если мусульма­не увидят, что светское право предлагает справедливое решение, например, земельных проблем, то они не будут пытаться применять шариатские нормы, тем более, что до сих пор здесь нет сильных знатоков исламского права. Именно такой путь сужения примене­ния обычного и религиозного права и расширения применения светского права видит­ся наиболее реалистичным.

В связи с последними изменениями на Ближнем Востоке, когда ИГ/ИГИЛ те­снят по всем направлениям, и это террористическое образование активизирует свою деятельность по развитию своих международных сетей, крайне важно не допустить усиления действующего в нашей стране террористического подполья. Вместо «Има­рата Кавказ» на Северном Кавказе становится актуальной новая террористическая группировка, входящая в провозглашенную ИГ/ИГИЛ «Провинцию Кавказ», кото­рая уже получает финансирование с Ближнего Востока. И хотя количество активных боевиков мало, череда террористических атак в Дагестане с конца 2015 г. показала, что они стремятся развернуть террористическую войну против России на ее терри­тории под новым «брендом». Не стоит также забывать о вербовочной сети ИГ/ИГИЛ, которая опутала всю территорию России, и которая с легкостью может быть прео­бразована в сеть террористическую. Иными словами, перед возможными террори­стическими актами уязвимы не только республики Северного Кавказа, но и другие регионы России, особенно крупные города, а также нефтеносные регионы россий­ского Севера. Выявление и ликвидация вербовочных сетей и «спящих» ячеек терро­ристов, наряду с перекрытием их финансирования, представляется одной из важ­нейших задач на сегодня.

Для налаживания и координации террористической активности на территории России ИГ/ИГИЛ может предпринимать конкретные шаги. В первую очередь, это уже от­меченное нами финансирование присягнувших группировок. Другое опасное направ­ление – это возврат части боевиков с Ближнего Востока на территорию России. Их опыт и навыки, полученные в ходе участия в боях, а также знание российской специфики, со­хранившиеся связи в местных террористических сетях слишком ценны, чтобы ИГ не по­пыталось этим воспользоваться. Устанавливать заслоны на их пути необходимо по всем возможным направлениям, в том числе, и в тесном сотрудничестве с теми самыми «не­традиционными» общинами мусульман.

Одновременно встает вопрос о реинтеграции успевших вернуться с Ближнего Вос­тока российских граждан. Это очень сложный и болезненный вопрос. Очевидно, что зна­чительная часть возвратившихся из ИГ/ИГИЛ молодых мусульман – это действитель­но разочаровавшиеся люди, искренне сожалеющие о своем ошибочном выборе. И все же среди них есть и те, кто может прийти с совершенно определенными целями: налаживать сеть сторонников ИГ/ИГИЛ и даже просто создавать так называемую спящую ячейку, ко­торая может сработать в нужный момент.

В направлении реинтеграции вернувшихся из ИГ/ИГИЛ молодых людей необхо­димо тщательно изучить опыт адаптационных комиссий, официально действовавших на Северном Кавказе при государственных структурах. Эти структуры занимались возвращением молодых людей из «леса» и адаптацией к мирной жизни. Наиболее ре­зультативно комиссии действовали, видимо, в Дагестане и Ингушетии, где удалось вернуть и адаптировать к мирной жизни десятки молодых людей, не успевших запят­нать себя кровью. Возможно, такого рода комиссию по адаптации следовало бы со­здать на федеральном уровне, поскольку вербовка в ИГ/ИГИЛ, к сожалению, охватила территорию всей страны.

Если говорить о методах возвращения к мирной жизни, то в первую очередь необхо­димо прекратить практику выдавливания из страны на Ближний Восток радикальных му­сульман. Тактически верная методика, позитивно сработавшая перед Олимпиадой в Сочи, стратегически ошибочна и способна нанести России много вреда. Выходцы из России поль­зуются большим спросом как боевая сила, они получают опыт и выучку, которые могут быть использованы затем уже непосредственно против нашей страны. Кроме того, поощ­ряя отъезд радикально настроенных молодых людей, мы можем косвенно способствовать усилению террористических группировок, пополняя их необходимой живой силой.

Радикальные мусульмане из России также концентрируются в разных странах Ближнего Востока, представляя собой потенциальную религиозно-политическую силу, явно не страдающую симпатиями к нашей стране. Надо сосредоточиться на дерадикали­зации мусульманской молодежи. Успеха в этом направлении можно добиться только ком­плексными мерами, которые не ограничиваются формальными мероприятиями, а каса­ются значимых для молодых людей сфер, в том числе – и социально-экономической.

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Данный материал вышел в серии записок Валдайского клуба, публикуемых еженедельно в рамках научной деятельности Международного дискуссионного клуба «Валдай». С другими записками можно ознакомиться по адресу http://valdaiclub.com/publications/valdai-papers/