Делегация правительства КНР, находившая в Москве в связи с
ситуацией вокруг Черкизовского рынка, сообщила о достижении
«широкого понимания по этому вопросу после конструктивной работы и
дружественных консультаций». По сообщению агентства «Синьхуа»,
глава делегации замминистра торговли Гао Хучэн расшифровал
«понимание» следующим образом.
Во-первых, «развивать стратегическое взаимодействие и
партнерство между Китаем и Россией» и стремиться поднять его «на
новую ступень». Во-вторых, «углублять двустороннее
торгово-экономическое сотрудничество», что является «общим чаянием
обеих сторон». В-третьих, «надлежащим образом урегулировать вопрос
закрытия Черкизовского рынка… исходя из позиции уважения
истории». (Последнее звучит несколько угрожающе, но под «уважением
истории», видимо, имеется в виду учет особенностей возникновения
торгового центра и его функционирования на протяжении полутора
десятков лет.)
Заявление Гао Хучэна – документ выдающейся политической
корректности. Тем не менее за стерильными бюрократическими
формулировками ясно читаются как подход КНР к России, так и общее
понимание Пекином целей и задач международной деятельности. Ее
можно разделить на две тесно связанные составляющие –
геостратегическую и внутренне стабилизирующую.
С конца прошлого столетия Китай считается основным претендентом
на мировое господство в обозримом будущем. Однако сам Китай, если и
имеет глобальные амбиции, то хорошо их скрывает. Пекин умело
уклоняется от попыток американцев возложить на него большую
ответственность за мировые процессы (идея Боба Зеллика превратить
КНР в ответственного акционера мироустройства в обмен на расширение
ее прав). При этом китайское руководство обходит и конфликты,
допуская обострения только в тех случаях, когда затронуты
непосредственные интересы страны.
Суть курса Китая на глобальной политической арене заключается по
крайней мере сегодня не в экспансии, а в том, чтобы избежать любого
давления извне, которое воздействовало бы на принятие решений.
Давление при этом может быть двух видов. Недружественное – со
стороны стратегических конкурентов, пытающихся к чему-то принудить
(на этот случай Пекин наращивает свои военные и экономические
возможности). И дружественное – в форме союзнических обязательств,
выполнение которых заставило бы КНР действовать в посторонних
интересах. Поэтому Китай ни с кем не вступает в альянсы, охотно
развивая отношения «стратегического партнерства» со многими разными
государствами.
Если геостратегия нацелена на создание рамочных условий, то
основное содержание внешней политики состоит в необходимости
экономического роста как залога поддержания в стране внутренней
стабильности, достаточно хрупкой. Это означает обеспечение доступа
к источникам ресурсов для китайской промышленности и рынкам сбыта
для китайской продукции.
Обе составляющие находятся в неразрывной связи. Политические
устремления Пекина обусловлены конкретными экономическими нуждами.
А экономические успехи автоматически способствуют увеличению
политической значимости страны в глазах остальных участников
международных отношений.
Если перевести общую формулу в конкретику российско-китайских
отношений, то получится как раз то, что сказал Гао Хучэн.
«Стратегическое взаимодействие» двух стран непосредственно связано
с «углублением торгово-экономического сотрудничества», для которого
необходимо «надлежащее урегулирование» проблемы Черкизова, то есть
сбыта китайских товаров на российском рынке.
С точки зрения этой взаимосвязи отношения Москвы и Пекина
представляют собой противоречивое явление. На уровне отношения к
мироустройству разногласий между Россией и КНР практически нет.
Неприятие гегемонии США и поддержка идеи многополярного мира
подчеркиваются постоянно. Обе державы не приемлют вмешательства во
внутренние дела – не только свои, но и чужие, посему голосуют
вместе в Совете Безопасности ООН, будь то Иран, Судан или Зимбабве.
Правда, тут уже ощущается легкое расхождение. В китайском случае
суверенные права Омара аль-Башира или Роберта Мугабе – не только
священный принцип международного права, но и гарантия экономических
интересов Пекина в соответствующих странах. Россия же чаще
присоединяется из принципиальных соображений.
На региональном уровне Москва и Пекин также близки. В рамках
Шанхайской организации сотрудничества практически нет политических
противоречий – ни по внутренней, ни по внешней политике
стран-членов. Но вот с экономикой ситуация сложнее: у России
создается неприятное ощущение, что китайские партнеры планомерно
вытесняют ее с традиционного центральноазиатского рынка. Китай
недоумевает в ответ на такие упреки, и это, скорее всего, не
лицемерие. Просто в данном регионе Пекин реализует ту же линию, что
и везде: гарантии доступа к сырью (казахская нефть, туркменский
газ, узбекский уран) и рынкам сбыта. В том, что России из-за
экономического отставания все сложнее тягаться с КНР на
региональном рынке, китайская сторона не видит своей вины –
конкуренция есть конкуренция.
Наконец, собственно двусторонние отношения Москвы и Пекина, судя
по всему, будут во все большей степени определяться той же самой
логикой. Попытки китайских корпораций приобретать доли в российском
ТЭК, предпринимавшиеся в первой половине 2000-х, не принесли
успеха. Теперь избрана другая тактика – масштабное кредитование
российских энергетических госкомпаний с перспективой роста
зависимости последних от китайских капиталов.
Второй компонент – забота о расширении рынков сбыта – наглядно
проявился в истории с Черкизовским рынком. Подход сугубо
экономический, но чреватый политическими последствиями. Ведь с
точки зрения Пекина взаимопонимание относительно основ
мироустройства находится в единстве с интересами китайских
производителей, реализующих товары в России.
О том, как обширное экономическое сотрудничество с Китаем влияет
на внешнюю политику страны-партнера, могут многое рассказать в
Австралии. Китай – самый большой экспортер на австралийский рынок и
занимает 2-е место по объему импорта австралийских товаров, прежде
всего сырья. Австралии, стране западной политической культуры,
давно приходится быть осторожной в любых высказываниях, касающихся
КНР. Слишком велики коммерческие интересы.
Арест в Китае по обвинению в промышленном шпионаже в начале июля
четырех сотрудников австралийского горнорудного концерна «Рио
Тинто», четвертого по размеру в мире, поставил Канберру в
неприятное положение. Сейчас премьер-министр Кевин Радд, которого
публично обвинили в слабости за его нежелание вмешиваться, занят
эквилибристикой – как выйти из положения, не потеряв лица, но при
этом не испортить отношения с главным экономическим партнером.
Пекин помогать ему не собирается, занимая очень жесткую
позицию.
Москве полезно внимательно изучить австралийский опыт до того,
как сама Россия окажется в подобной ситуации.
| «Газета»
