В минувшее воскресенье штурвал Единой Европы формально перешел к Кипру — Никосия стала сменным председателем. На практике это мало что значит. Столицы, которые по очереди занимают эту временную позицию, используют ее в основном для саморекламы, особенно когда речь идет о небольших государствах, заведомо не способных повлиять на европейскую политику. Правда, в кипрском случае можно говорить о нерадостном символизме. Расколотая страна с огромными финансовыми затруднениями, президент которой (коммунист Димитрис Христофиас) критикует курс Брюсселя и предпочел бы обратиться за экономической помощью не в Европейский фонд финансовой стабильности, а к России и Китаю, — слепок настроений сегодняшнего Европейского союза.
Евросоюз переживает самый глубокий кризис в своей истории. Международный политический сезон-2011/12 стал подтверждением этого. И дело не в усугублении греческой долговой катастрофы, а в растущих политических дисбалансах внутри объединения. Антикризисный саммит на прошлой неделе все комментаторы истолковали как поражение Германии — Ангела Меркель уже не может отстоять германскую линию на жесткое финансовое оздоровление. Вместо того чтобы смиренно выполнять предписания кредиторов, Испания и Италия, самые проблемные в долговом отношении страны, перешли в контрнаступление. Требование напрямую кредитовать их шатающиеся банковские системы и не считать затягивание поясов самоцелью поддержал Париж, где после смены президента подули совсем другие ветры.
При этом ни испанский премьер Мариано Рахой, ни тем более его итальянский коллега Марио Монти, в прошлом один из самых авторитетных комиссаров ЕС, никак не относятся к категории безответственных популистов. После последнего саммита источник в Еврокомиссии поделился с журналом «Шпигель»: «Монти как будто подменили, он ведет себя совсем не так, как полгода назад, когда только стал главой правительства». Удивляться тут нечему, поскольку Монти в отличие от брюссельских чиновников приходится теперь иметь дело с национальной реальностью. Он, как и любой на его месте, прекрасно понимает, что бесконечно урезать расходы и ужесточать финансовую дисциплину невозможно без риска спровоцировать масштабный политический кризис. И если Риге или даже Афинам можно поставить ультиматум, пригрозив в случае невыполнения экономической программы превращением в изгои, то ни Рим, ни Мадрид в этом положении безответными не останутся.
Впрочем, еще более важным фактором стала все-таки позиция Франсуа Олланда. Европейская интеграция с самого начала была спроектирована таким образом, что власть находится в руках двух стран — Франции и Германии. Действуя вместе, они способны продавить практически любое решение. Это демонстрировалось не раз, в том числе и совсем недавно, когда Меркель и Николя Саркози обеспечили утверждение бюджетного пакта. Однако если между Парижем и Берлином возникает трещина, то все повисает в воздухе. И Франция единственная держава Единой Европы, способная бросить Германии, экономическому гегемону, политический и концептуальный вызов. Что, по сути, и случилось с приходом Олланда. А как только у Берлина появился идейный оппонент, немедленно оживились и все недовольные, которые до этого не решались возвысить голос, понимая, что это бессмысленно.
Отступление Германии, которое юг Европы воспринимает как свой триумф, а север как угрозу финансовой стабильности, чревато внутренней эскалацией уже для Меркель. Реакция немецкой прессы на итоги последнего саммита единодушна: уступки канцлера снимают последний барьер на пути перекачивания денег налогоплательщиков ФРГ в ненасытные чрева средиземноморских экономик. Аргументы о том, что крах испанской или итальянской банковской системы вызовет цепную реакцию по всей Европе, а германским финансовым учреждениям выгоднее платить, чем допустить распад проекта (а это все чистая правда), меркнут на фоне сумм, которые приводят СМИ. На сегодняшний день обязательства Германии в рамках имеющихся общеевропейских фондов спасения составляют 310 млрд евро. Для страны с ВВП в 2,6 трлн евро, четвертой (пятой по ППС) экономики мира, это не критическая сумма, однако в условиях медленно, но верно сжимающейся социальной системы все сложнее объяснить гражданам, почему они должны расплачиваться за «безалаберных» южан. Между тем Ангеле Меркель приходится думать о следующих выборах (в 2013 году) не меньше, чем ее греческим или испанским коллегам.
Внешние партнеры реагируют на дисфункцию Евросоюза с растущим раздражением — на саммите «большой двадцатки» европейцы оказались в положении оправдывающихся, а глава Еврокомиссии Баррозу даже потребовал от остальных «прекратить читать лекции» Европе. Истекший политический сезон означал дальнейшее погружение Европы в себя, роль Старого Света на международной арене свелась к мучительной борьбе с собственными проблемами. Теми, что были созданы своими руками в эпоху самонадеянной эйфории, когда казалось, что Европейский союз вот-вот осветит всему миру путь в правильное будущее.
