Корабли ВМФ ведущих держав отправляются в Средиземноморье ближе к сирийским водам. Министры собираются на встречи высокого уровня, чтобы обсуждать ситуацию в Сирии. Дипломаты перелетают из столицы в столицу, перебирая возможные сценарии. Сами участники внутрисирийского противостояния пытаются заручиться поддержкой внешних сил.
Пожалуй, со времени войн в Югославии — Босния в середине и Косово в конце 1990-х — в мире не случалось столь оживленной и запутанной международной интриги, где был бы представлен весь спектр политико-дипломатических приемов и инструментов, а исход не предрешен заранее.
Афганский и иракский кризисы не такие — там сразу было понятно, что намерены делать великие державы, и даже можно было предположить, к чему это приведет. В ливийской коллизии потенциальные оппоненты силовой акции — Россия и Китай — по каким-то причинам отстранились, так что у Каддафи не осталось шансов. Уход Башара Асада тоже неизбежен, однако сюжет и многие обстоятельства не определены. Как и на Балканах в конце 1990-х, оказалось, что Москва критически важна для разрешения кризиса. Сегодня Кремль ведет себе иначе, чем тогда, но удивительного в этом нет: другая Россия, изменившийся мир, иная расстановка сил. Это, правда, не означает, что результат будет обязательно отличаться.
В 1995 году, когда западные державы лихорадочно искали способ прекратить варварство, разыгравшееся на территории Боснии и Герцеговины, Россия пребывала в слишком хрупком и неустойчивом состоянии, чтобы принимать активное участие. Все силы были сосредоточены на том, чтобы обеспечивать хотя бы присутствие в процессе. Но в 1999-м, когда самолеты НАТО бомбили Югославию, ситуация изменилась, хотя политико-экономическое состояние России на закате Ельцина внушало мало оптимизма. Война началась вопреки сопротивлению России и пошла не так, как предполагалось. Белград не сдался после нескольких дней бомбежек. И, когда начался третий месяц авианалетов, вызывавших растущее неприятие в мире (после Второй мировой в Европе не бомбили столицы) и постепенно истощавших арсеналы альянса, Россия востребовалась.
Сначала подключилась профессиональная дипломатия: глава МИДа Игорь Иванов вместе с западными коллегами пытался выработать модель урегулирования, которая формально не разрушала бы целостности Сербии, но гарантировала безопасность Косово. Затем президент Ельцин по просьбе своего друга Билла Клинтона отправил в Белград бывшего премьер-министра Виктора Черномырдина в ранге своего спецпредставителя в пару к президенту Финляндии Мартти Ахтисаари. Для российского МИДа шаг стал сюрпризом, и тонкая игра дипломатов во многом потеряла смысл, поскольку Черномырдин имел свои представления о процессе, а задача его фактически свелась к тому, чтобы Слободан Милошевич принял условия НАТО. Тем не менее Москва выдержала еще одну схватку в Кельне, где накануне саммита «восьмерки» в жесткой борьбе формулировалась резолюция СБ ООН 1244, которая, собственно, и положила конец войне. Белград де-факто утратил контроль над Косово, но территориальная целостность Сербии подтверждалась. Это, как известно, ничего потом не изменило в судьбе края, но на тот момент стало большим достижением — прежде всего российской делегации.
Неожиданным эпилогом всей истории, а одновременно прелюдией к приближавшейся эпохе Путина, стал переполошивший всех марш-бросок российских десантников из Боснии в столицу Косова Приштину — сразу после принятия СБ ООН резолюции, фиксировавшей капитуляцию Белграда. Россия этой капитуляции, по сути, способствовала, однако захотела поставить символическую точку в свою пользу — шаг рискованный, бессмысленный (через пару лет Россия ушла из Косово), но эффектный.
13 лет спустя Москва снова активным образом вовлечена в урегулирование крупного кризиса. И точно так же, как косовская коллизия была наглядной иллюстрацией того, какое место Россия могла занять в мировой иерархии в конце 1990-х, сирийская эпопея демонстрирует сегодняшнее состояние дел.
Когда российские дипломаты, отвечая на возмущенную критику западных и арабских представителей, раз за разом говорят, что Россия не защищает Башара Асада, они не обманывают. Политика в отношении Сирии к собственно Сирии и ее режиму имеет косвенное отношение.
Москва борется за другой приз — признание того, что никакая крупная международная проблема не может быть решена без ее содействия, а содействие не дается просто так.
К этой цели до сих пор двигались успешно. В начале года Россия считалась чуть ли не парией в связи с отказом голосовать за резолюцию, открывающую путь к свержению Асада. Несколько недель Москва подвергалась уничтожающей критике за цинизм, корыстолюбие и пр., однако не отступила ни на шаг. И тогда выяснилось, что переступить через отсутствие резолюции СБ ООН и санкции на применение силы никто не готов. А значит, придется договариваться с Россией и Китаем (Пекин, впрочем, в ближневосточных делах пока строго следует за Москвой). В течение весны России фактически удалось изменить формат сирийского урегулирования в сторону использования классических инструментов, таких как контактные группы, спецпосланники, мониторинг, миссии наблюдателей и т. д. До этого ничего подобного применять даже не пытались, по умолчанию считалось, что решение — это просто устранение Асада от власти. Подобный подход к конфликтам возобладал с середины 1990-х годов: внешние силы не посредничают, а выбирают «правую» сторону и всяческие поддерживают ее против «виноватой». Так вот, Россия вернула ситуацию к традиционным дипломатическим инструментам. Более того,
Москва подняла свой статус до уровня державы, от которой все зависит, — именно так на нее смотрят сейчас на Западе и в арабском мире. Совсем без симпатий, но с надеждой.
Наступает решающий момент. Чтобы капитализировать политическую выгоду, полученную за эти месяцы, России нужно добиться плавной смены власти в Сирии, формирования переходного коалиционного правительства, в котором были бы представлены все основные интересы. Уход Асада — условие необходимое, и в Москве это прекрасно понимают, хотя публично говорят иное. Все, что происходит в последние недели, — встреча в Женеве, визиты в Москву представителей оппозиции, слухи об убежище Асаду, заявления о том, что дальнейшее военно-техническое сотрудничество с Дамаском не предполагается, но в то же время отрицание Москвой санкций и силовых мер — попытки создать условия для транзита. Дать понять Башару Асаду, что для него Россия уже сделала все что могла, подтолкнуть оппозицию к объединению, не позволить Западу в последний момент свалить сирийский режим силой… Целый букет задач, которые трудносочетаемы. Однако, только если их удастся решить, Москва выйдет из этой головоломки победителем.
Свержение Асада вооруженной оппозицией при активном содействии внешних сил обнулит все то, что Россия делала с прошлого года. И дело не столько в том, что российские интересы в Сирии тогда будут потеряны, их в любом случае не отстоять в нынешнем объеме, а в том, что вся игра за престиж пойдет прахом.
Тогда, как и в 1999 году, останется прибегнуть к чему-нибудь бессодержательно картинному наподобие броска на Приштину. Но десант в Дамаск был бы куда авантюрнее, и нес бы в себе еще меньше смысла.
