Финальный международный аккорд, которым, как всегда, в июне –
начале июля завершается политический сезон, начался в этом году с
сюрприза.
Туманным шансам на глобальную интеграцию в рамках ВТО Россия
предпочла тоже не ясные перспективы общего экономического
пространства с ближайшими соседями.
Решение политическое, и оно означает заявку на выбор
определенной самоидентификации на мировой арене. Возможно, в
ближайшую неделю, на которой предстоят саммиты Организации Договора
коллективной безопасности, Шанхайской организации сотрудничества и
БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай), мы увидим и другие
проявления нового подхода.
Концептуально он основан на нескольких положениях.
Во-первых, практическое олицетворение многополярного мира –
совокупность центров экономического влияния с формирующейся вокруг
каждого зоной притяжения, усиление регионализации. Наиболее яркие
примеры – Европейский союз и Китай с втягивающейся в его орбиту
Восточной и Юго-Восточной Азией. Но региональные объединения также
начали формироваться, например, в Южной Америке и зоне Персидского
залива. И в этом контексте
России, если она претендует на роль одного из «полюсов»,
необходимо превратиться в интеграционный центр.
Во-вторых, идея равноправного встраивания в западную
политико-экономическую систему не воплотилась в жизнь. На
протяжении большего срока президентства (до второй половины 2006
года) Владимир Путин руководствовался целью полноценного
закрепления России в клубе развитых и влиятельных государств. Он,
правда, имел собственное (как быстро выяснилось, не разделяемое
почти никем на Западе) представление об условиях и формах этого
процесса, но задача оставалась неизменной.
Пик стремления Кремля завершить, наконец, эпопею со вступлением
в ВТО пришелся на середину 2006 года, когда Россия
председательствовала в «большой восьмерке». Тогда же Москва
проявляла наибольший интерес к тому, чтобы как можно быстрее
подготовить новое соглашение с Европейским союзом.
Ни того, ни другого не произошло. С ВТО в очередной раз решили
не спешить американцы, а на пути переговоров с ЕС встала проблема
польского мяса. В сочетании с первой антигрузинской кампанией,
убийством Анны Политковской и Александра Литвиненко это кардинально
изменило всю атмосферу отношений. Мюнхенская речь Путина в феврале
2007-го стала символическим разрывом с курсом на интеграцию.
Впрочем, даже если бы цепи трагических событий не случилось,
реализация путинской модели была маловероятна. В условиях быстрого
роста углеводородных доходов российское представление о
«равноправии» имело повышательный тренд, Запад же считал амбиции
Москвы необоснованными. Как бы то ни было, с конца 2006 года
российское желание прилагать усилия для институционального
сближения с Западом последовательно убывало.
А каскад не вполне продуманных идей последнего времени по
строительству новой архитектуры европейской безопасности и
изменению правил игры окончательно всех запутал – не только в
Европе, но, кажется, и в самой России.
В-третьих, центр мирового внимания постепенно смещается из
евро-атлантической зоны в регионы Индийского и Тихого океанов. Это
связано не только с экономическим ростом азиатских держав, но и
обилием там региональных конфликтов, способных выплеснуться на
глобальный уровень. От их разрешения зависит очень многое, и
способность России играть здесь самостоятельную роль способствовала
бы укреплению ее мировых позиций. Если желание Москвы внести вклад
в европейскую систему безопасности не встречает понимания ее
участников, то необходимость такого вклада в Центральной Евразии не
подлежит сомнению.
С другой стороны, последствия неблагоприятного развития событий
в Южной и Центральной Азии, скорее всего, не обойдут стороной и
Россию, так что готовность Москвы к эффективному ответу необходима
просто как залог безопасности.
Такова примерная система представлений, в рамках которой
формируется новый курс. Конечно, помимо рациональной оценки мировой
обстановки существует и эмоциональный фон: до сих пор не
преодоленная (а многими и бережно культивируемая) травма распада
страны, обида на Запад, поиск на ощупь собственной уникальной
идентичности. Все это, без сомнения, воздействует на политику, но
больше на стиль и форму, чем на ее суть, которая является реакцией
на объективные условия.
С какими препятствиями столкнется Россия в попытке двинуться по
«многополярному» вектору? Главная проблема – качество отношений с
ближайшими партнерами, теми, кто находится в потенциальном поле
притяжения России.
Многолетние метания Москвы, которая не могла сама для себя
уяснить, чего она хочет от соседей, дезориентировали их. Наибольшая
проблема даже не в том, что Россия пугает своей мощью намного более
слабые страны, а в том, что она малопонятна и непоследовательна в
своих устремлениях.
И те из соседей, кто может рассчитывать на участие в других
интеграционных проектах, будут изо всех сил стараться не сделать
окончательный выбор в пользу Москвы, даже если он сулит им
дивиденды.
Так, в объявленном проекте Таможенного союза слабым звеном
является Белоруссия. С прошлого года ЕС обхаживает Минск, давая
понять, что «европейский выбор» не закрыт и для режима, который еще
недавно объявляли последней диктатурой Европы. Александр Лукашенко
славится умением выкручиваться из любых ситуаций, сохраняя
дистанцию от внешних сил. Участие Белоруссии в Таможенном союзе –
решительный шаг по укреплению уз с Москвой, что чревато
ограничением личных возможностей «батьки». Поэтому либо Лукашенко в
решающий момент вновь начнет уклоняться от обязательств, ставя
Россию в крайне неудобное положение, либо станет выколачивать все
новые уступки, шантажируя развалом всего проекта.
Россия едва ли может быть уверена в партнерах и по другому
начинанию – военно-политическому укреплению Центральной Азии.
Ситуация вокруг Афганистана–Пакистана постепенно накаляется, и
гарантии безопасности могут потребоваться странам региона раньше,
чем кто-либо предполагал. Но противоречия между самими
центральноазиатскими государствами, с одной стороны, и их различные
претензии в адрес России – с другой, обещают, как минимум,
непоследовательность. К тому же фактор Китая оказывает
разнонаправленное влияние.
На глобальном уровне интересы Пекина и Москва в основном
совпадают, на региональном они все явственнее становятся
конкурентами. Между тем Россия как раз рассчитывает, за счет
консолидации своего регионального влияния, повысить глобальный
вес.
В принципе, необходимость «вестернизации» российской внешней
политики – не аксиома, а независимая от Запада система отношений не
означает, что она обязательно должна быть антизападной. Китай –
пример такого рода, по крайней мере сейчас и на обозримую
перспективу. Правда в российском случае, в отличие от китайского,
внешнеполитические приоритеты, к сожалению, обычно оказываются
связаны с внутренними моделями развития. И здесь восточный вектор
торжествует почему-то гораздо быстрее, чем на дипломатическом
фронте.
