30 октября 2009 г. в Пекинском университете с большой помпой
прошла презентация второго выпуска книги «История и современное
состояние китайско-российских отношений». Затем обсуждение этого
нового издания состоялось там же в рамках семинара, посвященного
60-летию установления дипломатических отношений между СССР и КНР.
Мероприятия были организованы Секретариатом китайской части
Российско-китайской комиссии по гуманитарному сотрудничеству,
Китайским обществом изучения истории китайско-российских отношений,
Центром по изучению современных китайско-российских отношений при
Пекинском университете и издательством «Чжунго шэхуй кэсюе вэньсянь
чубаньшэ» (Документы по общественным наукам Китая).
Новая книга представляет собой фундаментальный труд китайских
ученых, историков и политологов – специалистов по России и
российско-китайским отношениям. Это своеобразный итог их
деятельности за несколько лет, прошедших со времени выхода в
свет первого выпуска. Тогда, в 2004 г., первому выпуску был
посвящен отдельный семинар, состоявшийся в Институте Дальнего
Востока РАН, материалы которого были опубликованы в журнале
«Проблемы Дальнего Востока» (3/2005, сс. 8–43).
Рассматриваемый труд – сборник, в котором в качестве авторов
приняли участие практически все основные китайские эксперты из
Пекина и других городов и провинций. Особенно широко представлены
ученые из приграничных с Россией северо-восточных провинций КНР,
где российским исследованиям, естественно, уделяется особое
внимание.
Российско-китайские отношения – это крайне политизированная тема
научных исследований. В период полного господства идеологии над
наукой в СССР и КНР перед учеными-международниками ставилась одна
задача: защищать и обосновывать линию «партии и правительства»,
«давать отпор» тем исследователям в других странах, которые эту
линию критикуют либо не поддерживают. Все мы вышли из того времени
и по сей день несем на себе его отпечаток.
В этом смысле новая книга китайских экспертов – значительный шаг
вперед. Здесь представлен ряд объективных, глубоких материалов,
появление которых, кстати сказать, ранее было невозможно. Все они
посвящены конкретным вопросам истории российско-китайских
отношений. Интересна, например, статья сотрудника Института новой
истории Академии общественных наук (АОН) КНР Чэнь Кайкэ. В ней дан
глубокий, объективный анализ роли Русской духовной миссии в
выработке российской политики в отношении Китая в период
тайпинского восстания (1850–1864), выясняются отличия этой политики
от курса других стран Запада. Столь же интересна статья сотрудницы
Центра истории Северо-Востока Даляньского университета Чжан Ли о
китайском направлении российской политики в период восстания
ихэтуаней (1899–1901) и позиции графа Сергея Витте. Налицо широкое
использование российских и китайских источников, а также архивных
(хотя и опубликованных) материалов. Очень интересна работа
сотрудника Института всемирной истории АОН КНР Ван Сяоцзюя о роли
русской диаспоры в развитии северо-восточной части Китая. В
ней рассматриваются позитивная роль россиян, их вклад в культуру
региона, в российское китаеведение. Таких объективных исследований,
представляющих новые факты и новый взгляд на них, в сборнике
немало.
Вместе с тем старые тенденции все же кое-где сохраняются. Так,
архаичной чертой китайских общественных наук всегда было завышение
роли Китая в истории. Никто не спорит, что влияние этой страны на
мировую историю огромно, но почему-то считается хорошим тоном
что-то добавить от себя, как будто именно в этом проявляется
патриотизм ученого. Подобное усердие свойственно и некоторым
российским исследователям, которые не способны понять, что подобная
позиция ошибочна и крайне вредна. Патриотизм исследователя состоит
в объективном поиске истины, а не в подыгрывании националистическим
идеологиям, толкающим страну в опасном направлении.
Недоумение вызывает статья одного из редакторов сборника,
сотрудника Института новой истории АОН КНР Луань Цзиньхэ, в которой
говорится, что, согласно каким-то китайским документам (ссылка на
них не дается), уже в ХIII столетии «между китайским и российским
государствами существовали тесные связи», а «передовые китайские
изобретения в области экономики, политики, мысли, культуры и науки
оказали значительное влияние на Россию» (с. 56).
Во-первых, в XIII веке никакого единого русского государства
вообще не существовало. Во-вторых, первые очень отрывочные и
смутные упоминания Китая в русских летописях и литературных
произведениях появляются лишь в XV столетии. Но до XVIII века ни о
каком влиянии китайцев на русскую культуру (в отличие, например, от
влияния Византии или Западной Европы) говорить не приходится:
признаков влияния не прослеживается. Нет их, кстати, и в китайских
документах. Некоторые ученые упоминают о влиянии на Русь
татаро-монголов (хотя и эта точка зрения оспаривается). Но
татаро-монголы – не Китай, хотя они покоряли эту страну и
восприняли часть ее культуры. К тому же те культурные и
политические элементы, на заимствовании которых на Руси настаивают
сторонники наличия татарского влияния, никакого отношения к Китаю
не имеют.
Описание первой русской миссии в Китай во главе с Иваном
Петлиным (1618–1619) также крайне странно. Согласно автору,
император Вань Ли из династии Мин вручил главе русской миссии
послание, в котором «выразил готовность установить отношения между
двумя странами и начать равноправные связи» (с. 56). Между тем
общеизвестно, что в императорском Китае вообще не существовало
концепции равноправных отношений. Вплоть до начала ХХ столетия все
иностранные государства рассматривались как подчиненные, обязанные
платить дань в форме подношений. В этом духе и было составлено
письмо императора, который как раз не принял Петлина, потому что у
того не оказалось подношений. В дальнейшем проблемы со многими
русскими посольствами возникали именно из-за того, что они
отказывались признавать превосходство китайского императора над
русским царем и совершать унизительную процедуру коутоу
(девятикратный земной поклон). Так, прибывший в 1657 г. в Китай с
миссией Фёдор Байков не был допущен к императору, поскольку на
предложение совершить коутоу еще до приема при дворе
«отговаривался: у нас-де в нашей вере того не повелось, что
кланятися, припадши на колено, а царя не видев; у нас-де у великого
государя чин таков: кланяемся, стоя без шапок, своему великому
государю».
Эти факты всем известны. Зачем же тогда приукрашивать
действительность? Неужели в Китае недостаточно настоящих достижений
и нельзя обойтись без выдумки? Это можно объяснить лишь влиянием
устаревших подходов, от которых еще не освободились даже такие
искренние энтузиасты развития двусторонних отношений, как,
например, Луань Цзиньхэ.
Вторая тенденция – стремление оправдать, защитить политику
различных китайских династий, в том числе по территориальному
вопросу. Я не возражаю, когда российскую политику в отношении
Китая, особенно в начале ХХ века, характеризуют как
экспансионистскую и империалистическую. Однако попытка выставить
Китай в качестве постоянно притесняемой стороны явно не в ладах с
исторической истиной. Когда Китай был силен, он тоже проводил
захватническую политику. При Цинской династии он захватил Синьцзян.
Нанеся военное поражение России, Пекин заставил ее подписать
невыгодный для нее Нерчинский договор (1689). До этого Китай
захватывал Вьетнам, Бирму, неоднократно подчинял себе Корею. Такова
была в то время историческая практика.
Порой попытки оправдать историю своей страны связывают с
современными проблемами. Считается, например, что признание факта
захвата Китаем Синьцзяня может привести к пересмотру современных
границ. Подобные же настроения бытуют иной раз и в России: если мы
признаем, что Россия захватила китайские территории, то современный
Китай может захотеть их вернуть. Такая позиция представляется
неправильной по следующим причинам.
Следует сказать, что ситуация с территориями на Дальнем Востоке
совсем неоднозначна. Во-первых, даже если согласиться с тем, что
Айгунский (1858) и Пекинский (1860) договоры, по которым к
России перешла территория на левом берегу Амура, и были подписаны
под давлением военных, то точно под таким же давлением при Цинской
династии был подписан Нерчинский договор. Во-вторых, по Нерчинскому
договору граничная линия была вовсе не четкой (как утверждает Луань
Цзиньхэ), а, напротив, крайне неопределенной. В-третьих,
территории, которые переходили из рук в руки, строго говоря,
считали своими не китайцы, а маньчжурское государство Цинь, которое
незадолго до этого само захватило Китай. Если исходить из того, что
все территории, которые Цины считали своими, должны принадлежать
Китаю, то столь же китайскими следует признать и Вьетнам, и Корею,
и многие другие территории.
Впрочем, главное даже не это. Необходимо отделить проблему
сегодняшних границ от вопросов истории. Нынешняя граница между
Россией и Китаем установлена современными договорами, последние
проблемы были недавно полностью решены. К тому же Цинская империя –
это не КНР, а современная Россия – не Российская империя и даже не
Советский Союз, и наши современники не должны отвечать за действия
своих исторических предшественников. Эта позиция наиболее
конструктивна, и если мы встанем на эту позицию, то в признании
территориальных захватов, будь то царской России, Советского Союза
или китайских династий, не будет ничего опасного. Так гораздо легче
установить историческую истину.
Что касается советского периода, то здесь в книге наблюдается
значительный прогресс как с точки зрения уровня исследования, так и
с точки зрения отделения политики от истины. Достаточно
ознакомиться с интересной статьей сотрудника Института России,
Восточной Европы и Центральной Азии АОН КНР Чжан Шэнфа «О
неравноправных отношениях между китайской и советской
компартиями до образования КНР». В ней объясняется, что
неравноправная позиция Коммунистической партии Китая (КПК), ее
положение ученика по отношению к советским товарищам фактически
были вызваны объективными обстоятельствами и желанием самих лидеров
КПК. Это значительный отход от прошлых оценок, когда советские
коммунисты обвинялись в неуважении к китайским собратьям и
навязывании им своей точки зрения. Важная новая информация
приводится и в статье исследователя из Института международных
отношений Цзясинского университета (провинция Цзянсу) Ли Хуа о
китайской реакции на перемены в советском руководстве в 1957 г.
По поводу этих и других статей о советском (как и о досоветском)
периоде считаю нужным сделать одно общее замечание: авторы сборника
практически не пользуются архивными материалами (ни российскими, ни
китайскими), а цитируют в основном уже опубликованную литературу.
Может быть, они сталкиваются с определенными трудностями,
связанными с доступом в китайские архивы, но разрешение работать в
российских архивах сегодня получить можно, хотя и гораздо труднее,
чем в 1990-х гг.
Постсоветский период, безусловно, является наиболее
идеологически острым. И здесь поражает открытость, с какой пишут
китайские авторы. Особенно хочу выделить статью второго редактора
сборника, заместителя директора Института международных отношений
Пекинского университета Гуань Гуйхая, в которой представлены
различные позиции китайских экспертов относительно распада СССР, их
рекомендации китайскому руководству. Крушение Советского Союза,
первого в мире социалистического государства, нанесло серьезный
ущерб мировоззрению китайских коммунистов, которые, несмотря на
состояние российско-китайских отношений, всё же признавали, что
СССР – государство более развитое и, следовательно, оно должно,
согласно марксистской теории, первым построить коммунизм. Но кроме
идеологического беспокойства, перед китайскими лидерами и
теоретиками встал еще и практический вопрос: не приведут ли слишком
быстрые реформы к такому же распаду страны?
Впрочем, следует помнить, что мнения об опасности распада
Советского Союза и его отрицательных последствий для КНР китайские
ученые в основном излагали постфактум. Большинство ученых
поддержали горбачёвские реформы и даже пытались, опираясь на их
пример, воздействовать на свое правительство, с тем чтобы оно также
ускорило реформы.
Что касается современного периода, то здесь своей
информативностью и, как всегда, обстоятельностью выделяется статья
выдающегося китайского специалиста по России, председателя
Китайского общества по изучению истории китайско-российских
отношений профессора Ли Цзинцзе. В ней весьма объективно излагается
комплекс не только достижений, но и проблем двусторонних отношений,
раскрываются причины российских страхов относительно «китайской
угрозы», «китайской демографической экспансии» и т.
п.
Есть в сборнике статьи, в которых в весьма позитивном ключе
приводятся рекомендации относительного того, как решить застарелые
проблемы, существующие между двумя странами и народами. Так, в
статье, подписанной Сяо Цзиньхэ (псевдоним Луань Цзиньхэ),
фактически содержится призыв не бояться восстановления деятельности
Русской православной церкви (РПЦ) в Китае. По мнению автора, она
всегда держала себя в строгих рамках и не действовала вопреки
интересам КНР. Автор считает, что данный вопрос не стоит
политизировать и усложнять, а решать в духе новых отношений
стратегического сотрудничества и взаимодействия. Здесь явно имеются
в виду извечные опасения Пекина, что церкви, управляющиеся из-за
рубежа, способны вести в Китае антиправительственную деятельность,
размывая идеологическую монополию КПК. Вопрос о восстановлении
активности РПЦ, практически единственной христианской конфессии, не
действующей на территории материкового Китая, назрел уже давно, и
подобные предложения экспертов, которые пока, к сожалению, не
принимаются руководством, можно только
приветствовать.
В то же время после прочтения некоторых материалов все еще
ощущается влияние политических пристрастий авторов. Характерный
пример – статья бывшего военного атташе КНР в России генерала Ван
Хайюня о влиянии перемен в современной российской политической
системе на российско-китайские отношения. Автору не нравится
демократическая система западного типа. Что ж, такая точка зрения
имеет право на существование. Но вряд ли стоит строить на ней
научные исследования: от этого они получаются явно необъективными.
Схема Ван Хайюня проста. При Борисе Ельцине в России старались
копировать западную модель политической системы, в результате чего
отношения с Китаем стали ухудшаться. А когда в России прибегли к
использованию модели, которую автор называет «суверенной
демократией» (хотя данный термин – это всего лишь часть идеологии
одной из партий), то у обеих стран появилось больше общего, а
потому стали лучше и их взаимоотношения.
Как и в каждой идеологизированной схеме, здесь много
неточностей. В частности, западную модель в 1990-х гг. российское
руководство всерьез не копировало, а лишь выступало с декларациями.
По мнению Ван Хайюня, при Владимире Путине в России практически
отказались от западной схемы разделения властей. Но при Ельцине ее
даже и не пытались ввести: суд всегда оставался зависимым, и
президент, и российский Верховный Совет стремились захватить всю
власть в стране, а не действовать в рамках своих полномочий.
Нынешняя система, конечно, отличается от ельцинской, но это не
значит, что ельцинская модель была похожа на западную.
Наконец, состояние российско-китайских отношений в общем вряд ли
зависит от российской политической системы. Их основа – новые
геополитические реалии и национальные интересы обеих стран. Не
следует забывать, что потепление между Москвой и Пекином началось
еще при Леониде Брежневе, продолжилось при Михаиле Горбачёве (когда
был завершен процесс нормализации) и, несмотря на все внутренние
изменения, при Борисе Ельцине, а при Владимире Путине этот
процесс был лишь закреплен.
В целом выход новой книги о российско-китайских отношениях – это
большой успех китайских исследователей. Хочу пожелать им продолжить
начатую работу и в следующих выпусках сборника (их по плану будет
еще три) закрепить позитивные тенденции, уже наметившиеся в статьях
данной книги.
А.В. Лукин – д. и. н., директор Центра исследований
Восточной Азии и Шанхайской организации сотрудничества Института
международных исследований МГИМО (У) МИД России.
