Вызовы с Юга будут представлять в ближайшие десятилетия наиболее серьезную опасность для России. Проблемным является весь регион Северного Кавказа, возможны конфликты и в других мусульманских анклавах России, опасность представляют и предполагаемые этнические столкновения в Казахстане, и неустойчивость политических режимов в новых центральноазиатских государствах, которые испытывают давление со стороны исламских фундаменталистов. Поэтому, утверждают в своем исследовании ведущие сотрудники Московского центра Карнеги Алексей Малашенко и Дмитрий Тренин, проблемы, связанные с конфликтом в Чечне, и его последствия необходимо рассматривать именно в этом широком контексте.
Авторов книги о чеченском противостоянии прежде всего интересует его влияние на российское общество, на внутреннюю и внешнюю политику страны. Особо выделяется аспект использования чеченской войны в качестве инструмента внутренней российской политики, что наиболее отчетливо проявилось с началом второй чеченской кампании (с 1999 года), сыгравшей немаловажную роль в формировании образа Владимира Путина как общероссийского лидера. Однако сегодня, по мнению авторов, война не входит в число факторов, от которых зависит рейтинг президента.
Говоря о росте в общественном сознании исламофобии и неприязни к представителям кавказских народов, Малашенко и Тренин обращают внимание и на обратный процесс: под воздействием ситуации в Чечне, в частности в результате поражения российских войск в первой чеченской войне, увеличилось число приверженцев радикального ислама. Вместе с тем полная дезорганизация социально-экономической жизни в республике, последовавшая вскоре после вступления в Грозный отрядов под зелеными знаменами, остудила пыл многих энтузиастов и способствовала дискредитации идеи исламского государства, официально провозглашенного в масхадовской Чечне. Что касается Центральной Азии, то там роль «антифундаменталистской прививки» сыграла кровавая гражданская война в Таджикистане, разгоревшаяся в 1992-м после прихода к власти в Душанбе исламистов.
Отмечая рост активности иностранных мусульманских организаций, авторы не прослеживают прямой зависимости между ним и действиями чеченских сепаратистов. Более того, мусульманские структуры, заинтересованные в сохранении их присутствия на Северном Кавказе, не стремятся выступать с открытой поддержкой чеченских боевиков. По приводимым в книге сведениям, число «ваххабитов», как принято в России называть сторонников радикального политического ислама, на Северном Кавказе крайне невелико. Но потенциально они могут представлять определенную опасность, особенно учитывая рост популярности их идей среди молодежи.
Сдержанно оцениваются и масштабы финансовой поддержки, оказываемой чеченскому сопротивлению извне, и степень участия иностранных моджахедов в боевых действиях в Чечне. Авторы считают безосновательными утверждения о том, что чеченские боевики координируют свои действия с радикальными исламскими движениями Центральной Азии (в частности, с Исламским движением Узбекистана), хотя и не отрицают контактов между ними и участия выходцев из Центральной Азии в боевых действиях в Чечне. Возможность существования какого-либо «исламского интернационала», координирующего действия фундаменталистов из разных регионов, кажется им маловероятной.
Особое внимание Малашенко и Тренин уделяют влиянию чеченского конфликта на армию и оборонное строительство. Непрекращающееся противостояние на Северном Кавказе, а также необходимость поддерживать стабильность в Таджикистане должны были бы способствовать пересмотру задач, стоящих перед российскими Вооруженными силами, и переоценке характера угроз. Тем не менее, как показывают авторы, консервативное военное сообщество долго не хотело отказываться от концепции угрозы с Запада и рассматривало конфликты на южном направлении лишь как часть глобального противостояния. Такой подход стал особенно очевиден в ходе югославского кризиса в 1999 году, когда мусульманских экстремистов из Армии освобождения Косово рассматривали как агентов Запада. Со временем военным пришлось реагировать на новые вызовы, и они начали «разворачиваться» в южном направлении. Но и сегодня, учитывая ход конфликта в Чечне и состояние военной реформы, не приходится говорить, что Россия сумела структурно и оперативно переориентировать свои Вооруженные силы на борьбу с новыми угрозами.
Важным следствием чеченского конфликта стало повышение статуса силовиков в государственной иерархии, их активное продвижение в большую политику (одним из проявлений этой тенденции, собственно, и был приход к власти Путина). Политика государства по отношению к СМИ и политический режим в целом после отставки Ельцина ужесточились.
Процесс формирования «южной» политики России был непростым, отмечают авторы. В начале 90-х Москва придерживалась линии на уход из проблемного региона, позднее был взят курс на широкомасштабное вмешательство в центральноазиатские и закавказские конфликты с целью стабилизации обстановки в этих регионах и поддержания там своего влияния исходя из геополитических схем. Россия вообще была склонна действовать на постсоветском пространстве, опираясь на положения классической геополитики XIX века, подчеркивают авторы, тогда как предполагаемые противники России действовали весьма прагматично.
Тем не менее вовлеченность в конфликты на Юге подводила Россию к осознанию характера противостоящих ей сил и соответственно к определению возможных союзников. Так, фактическим партнером Москвы стала Турция, которую изначально рассматривали (не без определенных оснований) как принципиального соперника России на Кавказе, в Закавказье и Центральной Азии. Общие интересы, а именно стабилизация обстановки в Закавказье и Центральной Азии, связали Россию и с Ираном. Это государство, несмотря на серьезные противоречия по вопросу о разделе Каспия, сегодня также является важным региональным партнером нашей страны.
Вторая чеченская кампания, более успешная, чем первая, и проходящая под лозунгом борьбы с терроризмом, способствовала укреплению российско-азербайджанских и российско-армянских отношений. Угроза распространения исламского фундаментализма сблизила Россию с режимами Центральной Азии и открыла новое направление для сотрудничества с Китаем.
Именно признание терроризма в качестве главной угрозы привело российское руководство к осознанию того, что оно находится в одном «окопе» с США и Израилем. Фактор Чечни и угроз с Юга, отягощавших политику России все последнее десятилетие, в конечном итоге предопределил позицию, занятую Москвой после 11 сентября 2001 года. Благодаря этому страна занимает сегодня важное место в мировой политике, нацеленной прежде всего на борьбу с международным терроризмом.
Для характеристики книги в целом уместно привести признание самих авторов, содержащееся в одном из разделов: «Исследователь, который пытается объективно определить реальный уровень влияния радикального ислама на Северном Кавказе, сталкивается с огромным количеством трудностей и вынужден полагаться скорее на косвенные, чем на прямые свидетельстваѕ, а порой – на собственную интуицию» (с. 82). Вероятно, время строго документированных исследований о Чечне еще не пришло.
Станислав Кувалдин
