04.07.2017
Изобретение истории
Как в историческом сознании соседствуют мифы и наука
№3 2017 Май/Июнь
Сергей Перевезенцев

Доктор исторических наук, профессор кафедры истории социально-политических учений факультета политологии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Историческое сознание – сложный социально-психологический феномен, включающий в себя множество различных элементов: память о прошлом, политические, социальные, общенациональные и региональные оценки прошлых событий, образы исторических героев, традиции, исторические знания, символы, предметы и др. Зачастую именно историческое сознание играет важнейшую роль в определении отдельным человеком или социальной группой собственной идентичности и, как следствие, заметно влияет на выбор политических, социальных, религиозных и даже бытовых предпочтений. Источники формирования исторического сознания разнообразны: историческая память, фольклор, религиозные учения, историческая мифология, официальные государственные концепции, научные интерпретации, произведения литературы, искусства и архитектуры и др.

Историческое сознание – устоявшееся явление, опирающееся на традиционные исторические ценности, но одновременно очень гибкое, податливое влиянию как извне, так и изнутри, меняющееся в зависимости от изменчивости внешних обстоятельств. Огромную роль играет государственная политика в области истории, реализуемая через систему образования, культуру, средства массовой коммуникации, поддержку тех или иных религиозных учений и др.

Однако всегда существовала, а в современном мире намного увеличилась возможность негосударственного и антигосударственного влияния на историческое сознание. К примеру, любая универсалистская идеология, претендующая на всемирную гегемонию, предполагает целенаправленные действия по размыванию и даже уничтожению традиционного национального, государственного или религиозного исторического сознания для замещения его собственным видением истории («история – это борьба классов»; «история – это борьба за права человека» и др.). Подвержено историческое сознание и влиянию отдельных социальных групп, которые представляют свои групповые или корпоративные исторические приоритеты как общезначимые. Поэтому эта сфера во все времена остается ареной борьбы различных социально-политических сил с целью утверждения определенных целей исторического развития. Ведь борьба за историю – это всегда борьба за настоящее и будущее.

Понимание сущности исторического сознания, его форм и процессов развития зависит от религиозно-философских предпочтений и методологических принципов тех или иных мыслителей, политических, религиозных и общественных деятелей. Здесь невозможно охарактеризовать все аспекты исторического сознания и продемонстрировать все подходы к его анализу. Поэтому историческое сознание будет рассматриваться в определенных рамках: во-первых, с позиций традиционалистско-консервативной методологии; во-вторых, как явление прежде всего национальное, т.е. как историческое сознание народа; и, в-третьих, на примере развития исторического сознания русского народа, т.е. с учетом русской национальной специфики.

«Родство по истории»

В России все дискуссии, будь то о проблемах экономики, актуальной политики, культуры, да о чем угодно, довольно быстро превращаются в споры об истории. Видимо, это неизбежно, ибо без единства в том, что касается исторических вопросов, трудно объединиться и в том, что касается современности и самое главное – будущего. Следовательно, для существования русского народа и Российского государства большое, если не решающее, значение имеет единое историческое сознание.

Причины этому можно найти в далекой древности. У славянских народов основой социума стала территориальная или соседская община, члены которой были связаны не столько кровным родством, сколько общей хозяйственной жизнью, общей территорией, духовными и культурными предпочтениями. Более того, в такой общине уживались не только выходцы из разных племен, но и представители разных народов, т.е. этнически отдаленные друг от друга. Но подобные исторические феномены обернулись тем, что практически у всех славянских народов отсутствует память о дальнем кровном родстве.

В самом деле, большинство русских обычно помнят своих родственников максимум до 4–5 колена. Между тем представители какого-либо кавказского или тюркского народа всегда готовы рассказать о далеких предках, включая прародителей, потому что память о них трепетно хранят семейные и родовые предания. А, к примеру, в скандинавских сагах перечислены имена предков из 30–40 предшествующих поколений. У русской же элиты, бояр и дворян, первые родословные появились только во второй половине XVI века, да и то чаще всего были выдуманными, особенно в тех частях, которые касались происхождения родов. Тогда было модным придумывать себе иноземных прародителей: с одной стороны, вроде бы почетно вести свой род от какого-нибудь знатного иностранца, а с другой стороны, пойди докажи, что это не так, ведь в Московской Руси практически ничего не знали о генеалогических связях Западной Европы.

Самый яркий пример такой придуманной генеалогии – родословная сначала бояр, а потом царей из рода Романовых, начало которой возводили к мифическим предкам, выехавшим на Русь «из Пруссии» в начале XIV века. Подобные истории случались и позднее, причем на вполне официальном уровне. Так, в начале XVIII века по заданию Петра I была придумана мифическая родословная его любимца Александра Даниловича Меншикова, который благодаря этой выдумке получил титул светлейшего князя Священной Римской империи. Основное же русское население, крестьяне, даже фамилии получили только в XVIII–XIX вв. в ходе ревизских переписей, а так каждое новое поколение прозывалось или по имени деда, или по профессии какого-то недавнего предка, или по его прозвищу.

Таким образом, одним из кардинальных качеств русского национального сознания является не «родство по крови», а «родство по истории». А от ответов на исторические вопросы зависит не только современное положение, но и будущее русского народа, более того, само его существование. В отличие от многих иных народов, у русских, как, впрочем, и у большинства других славян, вместо «крови» одним из объединяющих начал наряду с образом единой Земли, единым языком, единой верой, общей культурой и единым государством является и единое историческое сознание (то самое «родство по истории»).

Это целый комплекс важнейших событий, единая оценка которых отточена веками общей исторической судьбы, а признание этой оценки и обозначает, собственно говоря, принадлежность к народу. И вполне реальное ощущение человеком причастности собственной судьбы к чему-то большому, значимому, великому, причастности современных поколений к исторической судьбе своего народа, понимание ими собственной исторической и нравственной ответственности за свою землю и свой народ перед прошлыми и будущими поколениями.

Само по себе единое историческое сознание состоит из нескольких условных «уровней». В основе «родства по истории» лежит общая историческая память народа. Это чувство (осознанное или неосознанное) единства исторической судьбы и потому самая распространенная форма исторического сознания, чаще всего существующая в виде чувственных образов, представленных в различных устных и письменных источниках (преданиях, сказаниях, былинах, поговорках, песнях, литературных и художественных произведениях и т.д.). Историческая память возникает в далекой древности, но существует на протяжении всего времени исторического бытия народа, в том числе и в современном его состоянии. Именно в силу своей чувственной природы историческая память часто противоречит научному историческому знанию, ведь для нее далеко не всегда важны точные даты и места событий, реальные имена участников этих событий и даже реальность самих исторических личностей. Более того, историческая память народа существует преимущественно в мифологизированном виде и иной быть не может, ибо миф – обыденное и совершенно нормальное состояние исторической памяти народа.

К примеру, в исторической памяти русского народа очень популярен Владимир Красное Солнышко. Но ведь это персонаж русских былин, а значит, собирательный образ древнерусского князя (X–XIII вв.), имеющий мало общего с реальными историческими личностями. Однако даже в научной литературе можно иногда найти отождествление былинного Владимира Красное Солнышко с историческим киевским князем Владимиром Святославичем, Крестителем Руси (ум. в 1015 г.), а в обыденной исторической памяти народа князь Владимир Святославич чаще всего и присутствует под прозванием «Красное Солнышко».

Помимо того что историческая память может противоречить научному знанию, она еще и внутренне противоречива. Это особенно характерно для больших народов, проживающих на обширных территориях и контактирующих с иными этносами. По этой причине возникали и параллельно существовали, во-первых, многообразные варианты общих исторических преданий, и, во-вторых, локальные предания, не имеющие аналогов. В русской исторической памяти, наверное, самым ярким локальным преданием можно считать «Слово о полку Игореве» (XII в.). В этом памятнике, с одной стороны, отразилась древнейшая южнорусская историческая и религиозная мифология, восходящая к IV в. н.э. и не имеющая аналогов ни в русских, ни в других славянских преданиях, а, с другой стороны, никак не отражена уже существовавшая к тому времени летописная версия истории, представленная в «Повести временных лет».

На определенном этапе существования народа, чаще всего в период создания государства, возникает необходимость в структурировании исторической памяти и создании концепции истории, отвечающей государственным интересам (в первую очередь интересам правящего рода). Постепенно из разных вариантов преданий в ходе их целенаправленной редактуры складывается официальная государственная интерпретация истории, которая начинает оказывать решающее влияние на формирование исторического сознания народа.

История «сверху»

В истории России было несколько официальных интерпретаций отечественной истории. В первые века существования Древнерусского государства (конец IX–XI вв.) в историческом сознании населения различных регионов сосуществовали разные представления о том, «откуда пошла Русская земля и кто на Руси стал первым княжить?». На северо-востоке, в Новгороде, придерживались версии о призвании варягов Рюрика с братией, а на юге, в Киеве, считали «отцом-основателем» некоего Кия со своим семейством. Этот спор ярко отражен в «Повести временных лет» — первой русской летописи, где присутствуют обе версии. Но были несогласные и с этими двумя преданиями. Так, одни «несогласные», среди которых был, например, первый русский митрополит Иларион (XI в.), автор знаменитого «Слова о Законе и Благодати», первым русским князем считали князя Игоря Старого. Другие, в том числе неизвестный нам автор «Слова о полку Игореве», родоначальником русов называли некого Трояна, то ли языческого бога, то ли мифического предка, а саму Русскую землю именовали «землей Трояна».

Судя по всему, рождению первой официальной интерпретации русской истории мы обязаны прежде всего князьям Владимиру Всеволодовичу Мономаху (1053–1125) и его сыну Мстиславу Владимировичу Великому (1076–1132). Это были два последних князя, боровшихся за общерусское единство, и последние правители единого Древнерусского государства. Именно в годы их правления, и, возможно, по их заданию, в первой четверти XII в. русские книжники-летописцы в Киеве свели различные легенды и предания славянских и неславянских народов в единый текст «Повести временных лет», и тем самым создали первую единую интерпретацию отечественной истории. Тогда впервые были определены специфические черты Русской земли, а отечественная история впервые «вписана» во всемирную и прежде всего христианскую историю, было определено место Русской земли в христианском мире.

Наконец, именно тогда были включены в единую последовательную цепь событий разные версии возникновения Древнерусского государства («Русской земли») и происхождения русского княжеского рода. Какие-то боковые варианты генеалогии киевских князей были отброшены (например, фигуры Аскольда, Дира и Олега, которых стали именовать не князьями, а «боярами» и «воеводами». Следствие этому – отсутствие названных фигур на памятнике «Тысячелетия России», поставленному в Великом Новгороде в 1862 г.). Зато выделялась главная фигура – общим предком всех русских князей объявлялся Рюрик. И это притом что, судя по всему, до конца XI века в Киеве мало кто знал о Рюрике, а летописцам пришлось искусственно связывать между собой узами родства Рюрика и Игоря, отстоящего от своего якобы «отца» минимум на два поколения!

Со временем предложенная авторами «Повести временных лет» интерпретация отечественной истории стала общепризнанной и затем включалась во все последующие летописи как повествование о начальных этапах существования русского народа (самый ранний вариант «Повести временных лет» сохранился в Лаврентьевской летописи, известной в рукописи XIV в.). Немного позже именно эта интерпретация русской истории наряду с единой православной верой помогла русскому народу противостоять ордынскому владычеству и сохранить сначала призрачную, а в дальнейшем все более реалистичную надежду на возрождение русского единства, в том числе и единства государственного.

Впрочем, нужно иметь в виду, что на Руси во все времена существовало несколько летописных центров. В XI–XIII вв. при изложении и оценке современных им и некоторых исторических событий между собой спорили Киев, Новгород, Ростов, Галич и др., да и в Киеве по-разному смотрели на историю, например, отлично друг от друга толковали события прошлого и настоящего книжники Десятинной церкви и Киево-Печерского монастыря. В XIV–XV вв. в северо-восточной Руси соперничали московские и тверские летописцы, кроме того, специфические взгляды на современность и историю сохраняли новгородские и псковские летописи. Эти разные летописные традиции повлияли на формирование последующих официальных и научных интерпретаций отечественной истории.

Еще более значимой для благодатного развития русского народа и Российского государства оказалась вторая официальная интерпретация истории, возникшая в XVI веке. Причиной ее возникновения стали изменившиеся исторические обстоятельства: в конце XV столетия Русская держава обрела независимость и одновременно после падения в 1453 г. Византийской империи осталась единственным независимым православным государством. Именно поэтому в начале XVI в. в России происходит какой-то неимоверный по силе и последствиям духовный и интеллектуальный взрыв – церковные и светские мыслители начали напряженнейшую работу по поиску нового места Русского государства и русского народа в мировой истории.

Результатом этого поиска стало появление ряда важнейших духовно-политических комплексов и образов («Третий Рим», «Новый Израиль», «Новый Иерусалим», «Святая Русь»), в которых нашли выражение все смысловые и целевые установки исторического бытия России и русского народа. А в русской книжной традиции появились важнейшие, основополагающие исторические сочинения: «Сказание о князьях Владимирских», «Лицевой летописный свод», «Никоновская летопись», «Степенная книга царского родословия» и множество других значительных произведений, на идейной основе которых потом вырастало Русское царство, а затем Российская империя. Официальная интерпретация, созданная в XVI в., оказала наибольшее влияние на формирование русского исторического сознания, предложив современникам и потомкам основную периодизацию, основные оценки и основных героев отечественной истории, которые во многом сохранились до нашего времени.

Причем Романовы, став царствующей фамилией в XVII веке и не имея прямого кровного родства с Рюриковичами, тем не менее всячески подчеркивали и обосновывали свое родство с предшествующей династией, что позволило им перенести на себя все сакральные, символические и легендарные представления, которые в русском сознании были связаны с царствующим от века родом Рюриковичей.

В то же время в этот период продолжали существовать неофициальные интерпретации истории: во-первых, до начала XVII в. в отдельных центрах сохранялось собственное летописание с оригинальными толкованиями исторических событий, во-вторых, с середины XVI в. стали появляться сочинения различных авторов, представляющих собственные интерпретации прошлого и современности (например, сочинения Андрея Курбского). Эти неофициальные трактовки сыграли роль в формировании последующих концепций отечественной истории.

В XVIII столетии в ответ на преобразования русской жизни в ходе реформ Петра I и Екатерины II возникает не просто третья интерпретация, а, скорее, целый комплекс новых интерпретаций отечественной истории. При этом различные толкования существуют параллельно и оказывают примерно одинаковое влияние на историческое сознание народа.

Прежде всего создается научная интерпретация отечественной истории. Ее появление было неизбежным: смысловые и целевые установки бытия России необходимо было понять с точки зрения нового рационалистического мировоззрения. Поэтому существовавшие до той поры религиозные духовно-политические концепты были отброшены, а в понимании истории постепенно утверждается так называемый «научный подход», т.е. рациональный, критический взгляд на прошлое.

Начало этому положил первый русский историк Василий Татищев (1686–1750), а продолжилось дело в трудах Михаила Щербатова (1733–1790), Николая Карамзина (1766–1826), Михаила Погодина (1800–1875), Николая Устрялова (1805–1870), Николая Костомарова (1817–1875), Сергея Соловьёва (1820–1879), Василия Ключевского (1841–1911), Сергея Платонова (1860–1933) и других, теперь уже профессиональных историков. Важная особенность научной интерпретации состояла в том, что в ней не было никакого единства, ибо всякий историк или выстраивал собственную концепцию истории России, или же примыкал к уже существующей, развивал и дополнял ее. Таким образом, в этот период появляется сразу несколько интерпретаций отечественной истории, объединенных только общим методологическим подходом — все они строились на рационалистических, научно-критических началах.

Кроме того, в XVIII – начале XX вв. существовало несколько официальных интерпретаций истории, последовательно сменявших друг друга. Причем они редактировались в определенном духовно-политическом ключе при непосредственном участии российских императоров (особую заинтересованность в этом проявили в XVIII в. Пётр I и Екатерина II, в XIX в. – Николай I). Наиболее влиятельными можно признать официальные интерпретации, предложенные авторами гимназических учебников: в XIX в. – курс русской истории Устрялова, а в начале XX в. – Платонова.

После революционных событий 1917 г. и установления советской власти создается четвертая, официальная интерпретация отечественной истории – «марксистская». При этом иные трактовки были запрещены, а их последователи подвергались репрессиям (можно вспомнить печально знаменитое «Академическое дело» 1929–1931 гг., по которому пострадали академики Сергей Платонов, Евгений Тарле и многие другие историки).

Эта интерпретация основывалась все на тех же рационалистических началах, но поначалу довела их до абсурда: в первые годы советской власти в интересах подготовки населения к мировой революции предшествующая история России вообще отрицалась или же приобретала причудливые формы, как, например, в сочинениях «главы марксистской исторической школы в СССР» академика Михаила Покровского. Только в середине 1930-х гг., когда большевистское руководство отказалось от идеи мировой революции и сосредоточило силы на собственной стране, появляется госзаказ на разработку концепции отечественной истории. И в 1940-е –1950-е гг. массовому сознанию была предложена вполне внятная конструкция под названием «История СССР». Иначе говоря, вновь «сверху» была установлена гегемония одной из возможных интерпретаций истории. Однако нужно иметь в виду, что даже в рамках марксистской идеологии в советской исторической науке продолжались дискуссии по различным проблемам, и в целом советские ученые внесли весомый вклад в развитие мировой исторической науки.

После распада СССР в России сосуществовали различные научные, религиозные, идеологические и даже ненаучно-фантастические интерпретации отечественной и мировой истории. «Исторический плюрализм» обернулся настоящей «исторической вакханалией», и возникла опасность разрушения единого исторического сознания, а значит, угроза существованию народа и государства. Ответом на эти опасения стала так называемая «Концепция нового учебно-методического комплекса по отечественной истории», которая должна послужить основой создания учебников для общеобразовательных школ. Впрочем, в научном сообществе (в том числе и авторским коллективом «Концепции») идея разработки новой официальной интерпретации истории воспринята скептически, а в некоторых случаях – критически. Думается, поэтому и сама «Концепция» получилась рыхлой по структуре и противоречивой по содержанию. Таким образом, на сегодняшний день вопрос о разработке официальной интерпретации истории России, которая послужила бы дальнейшему существованию и развитию единого исторического сознания народа, остается открытым.

Пределы рационализма

Как можно видеть, споры об истории велись на Руси всегда. Но периодически удавалось вырабатывать некое единое представление о прошлом, некую признаваемую всеми (или большинством) интерпретацию истории. И затем на ее основании выстраивалось будущее России, а сама эта интерпретация становилась частью общего исторического сознания народа.

На каких принципах может строиться новая трактовка истории России? Сегодня общепринято, что единственно верным является научное знание, основанное на критическом осмыслении источников, ибо именно оно представляет некое объективное видение исторических событий. Следовательно, научное знание – вершина исторического сознания народа. Иначе говоря, на первый план выдвигается именно знание, обоснованное рационалистическими, научными методами.

В подобном убеждении есть большая доля истины, однако не следует думать, что историческое сознание народа можно свести лишь к научному знанию. Все-таки историческое сознание – намного более сложное явление, нежели какая-либо из научных интерпретаций истории. Больше того, научное знание и не может претендовать на вытеснение из исторического сознания народа исторической памяти. Научное понимание любого предмета познания, в том числе и истории, предполагает равноправное существование различных трактовок одних и тех же сюжетов. Вот почему не существует и, скорее всего, даже не может существовать «единственно правильной» и на все века принятой научной интерпретации истории вообще и отечественной истории в частности. Обязательно параллельно или вслед существующей появится другая интерпретация, создатели которой будут считать ее столь же «единственной» и «правильной».

При этом различные интерпретации разнятся не только по степени приближения к исторической правде, но и по своим задачам, целям, по уровню общественного влияния и т.д. И по-другому в науке быть не может, да и не должно быть. Наука ведь только предлагает власти и обществу разные решения, разные пути, разные толкования прошлого, однако любой более или менее окончательный выбор – за самим обществом и властью.

Следовательно, только рациональное историческое знание нельзя считать единственной формой единого исторического сознания. Но тогда какую именно интерпретацию истории можно рассматривать как основу для сохранения и развития единого исторического сознания народа? В данном случае главным критерием является необходимость сохранения и дальнейшего существования народа в истории, а значит, на первый план выходят такие понятия, как субъектность народа в истории, национальный и духовный суверенитет, традиционные ценности, национальная, религиозная, социальная, политическая самобытность и др. В таком случае меняется и понимание самой науки истории. С традиционалистско-консервативной точки зрения, история – наука, раскрывающая смысл исторического развития, а значит, наука о том, как с помощью знания и понимания прошлого устроить жизнь настоящую и будущую.

С этой точки зрения оказывается, что далеко не все интерпретации истории «одинаково полезны». К примеру, одни могут служить укреплению и становлению народа, формированию его единого исторического сознания, выработке и утверждению идейных, духовных, социально-политических основ народного бытия. Другие же, наоборот, своим гиперкритицизмом или же ориентацией на иные, не традиционные для России ценности могут способствовать дальнейшей атомизации и российского населения, и Российского государства.

Есть и еще один сложный момент. Как уже говорилось, разные интерпретации истории как важнейшие составляющие исторического сознания по-разному влияют на развитие страны и народа. В частности, первые две официальные интерпретации отечественной истории (возникшие, соответственно, в XII в. и в XVI в.) сыграли выдающуюся роль в истории России, обеспечили идейное и духовно-политическое становление и развитие русского народа и Российского государства. Но обе они не были научными. И первая, и вторая  были построены не столько на фактическом материале (хотя и с использованием определенных фактов), сколько на религиозной истине и исторических мифах, иногда даже созданных русскими любомудрами и затем введенных ими в историко-политический обиход.

Например, в начале XVI века усилиями ряда русских мыслителей (по имени мы знаем только одного из них – некоего Спиридона-Савву) была создана мифологизированная версия происхождения династии Рюриковичей от римского императора Августа, которая считалась абсолютной истиной в XVI–XVII вв. и даже была перенесена на новую царскую династию Романовых, не имевших к Рюриковичам никакого отношения. Казалось бы, наши предки сильно погрешили против «исторической правды». Но вот парадокс! Именно эти духовно-политические концепты и историко-мифологические сюжеты стали идейной основой будущей Российской империи и идейным обоснованием прорыва России в мировое пространство. Иначе говоря, подобный подход к осмыслению истории и утверждение подобного понимания в общественном сознании сыграли немалую, а иногда и решающую роль в мощном поступательном движении России.

И, наоборот, возникшее в XVIII–XIX вв. научное, т.е. «правильное», критическое (иногда – гиперкритическое) отношение к собственной истории, отказавшееся, казалось бы, от исторических мифов, сыграло значительную роль в подготовке крушения и Российской империи, и комплекса традиционных русских ценностей в начале XX века. Та же история повторилась и в конце XX столетия: «марксистская» версия истории, при всей своей претензии на научность, оказалась насквозь мифологичной. Но именно советский исторический миф в свое время помог социалистическому строительству в России, однако со временем утратил свои творческие силы, и единое историческое сознание советского народа, сформированное марксистской схемой, разрушилось под напором иных концепций истории.

Казалось бы, эти примеры доказывают обратное тому, что утверждает автор: научное историческое знание демонстрирует свое громадное преимущество перед мифологичностью традиционного исторического сознания, а значит, в современную эпоху только наука и может служить основой общенародного восприятия прошлого. Но следует иметь в виду, что утверждение истинности только рационального подхода к изучению истории – это или искреннее заблуждение, или же намеренный обман. Дело в том, что всякая научная интерпретация также не лишена мифологии, тем более если является частью некой исторической концепции, построенной на определенных религиозно-философских методологических основаниях. А всякая абсолютизация какой-то одной научной интерпретации истории – уже целенаправленное создание очередного мифа, может быть, нового, а может, возрождение старого.

Иначе говоря, противоречие между традиционным и научным представлением об истории не разрешается в результате победы одной из интерпретаций, потому что в этом случае всего лишь торжествует какой-то очередной миф.

Все эти рассуждения вовсе не означают, что научное понимание истории – это плохо, а мифологическое представление – хорошо (или наоборот). Это всего лишь напоминание о том, что упование на всесилие науки и рационального знания вообще – тоже миф. И ограниченность научного понимания окружающего мира и, в частности, истории нужно принимать как данность. Поэтому строго научное представление об истории – дело относительно узкого круга профессионалов, которые понимают всю сложность и неоднозначность исторического познания, владеют специальными методами и методологиями и готовы к обоснованной защите своей точки зрения в дискуссиях со своими столь же подготовленными коллегами.

Но если говорить об историческом сознании народа, о том, как себе представляет историю б?льшая часть общества, невозможно обойтись без признания того, что в этих представлениях значимую роль продолжает играть историческая мифология как важнейшая часть общей исторической памяти, а значит, и единого исторического сознания. И в этом нет ничего плохого и страшного. Пытаться превратить историческую память в исключительно «научную» – не только очередной миф, но и разрушение исторической памяти, а значит, уничтожение народа, намеренное разрушение его национальной и духовно-политической идентичности.

Нынешнее поколение отечественных историков стоит перед необходимостью создания новой интерпретации русской истории, которая смогла бы стать идейной основой возрождения народа, помогла бы народу осознать свое место в новом мировом пространстве и которая была бы основана не только на научном знании, но и на традиционных ценностях русского народа и всех народов России.

Содержание номера
В лунном сиянии
Фёдор Лукьянов
Назад, в будущее
Трамп в состоянии войны: реальная перспектива?
Филип Гордон
Пушки апреля, или Возвращение стратегической фривольности
Тимофей Бордачёв
Неомеркантилизм, неомодернизм или неоимпериализм?
Александр Лосев
Трамп: истоки
Образованность как водораздел
Иван Сафранчук
Дефицит достоинства
Артур Брукс
Ядерный вопрос
До основания, а затем…
Алексей Арбатов
От стратегической к тактической стабильности
Александр Колбин
Темнота в конце туннеля
Андрей Ланьков
Альянсы вчера и сегодня
НАТО в мире переоценки
Станислав Белень
Союзники России и геополитический фронтир в Евразии
Николай Силаев, Андрей Сушенцов
Ближний Восток: новый этап
На реках Вавилонских
Дмитрий Ефременко
На пути к исламскому глобальному проекту
Руслан Халиков
Диалог культур и идей
Без обязательств, но с надеждой: межконфессиональный диалог
Алексей Юдин, Александр Соловьёв
Изобретение истории
Сергей Перевезенцев
Не от ума, а от сердца
Дмитрий Андреев
Рецензии
Портрет сирийской войны
Дмитрий Тренин