Россия в глобальной политике

Остановка политических отношений России и НАТО в октябре 2021 г. вызвала оживлённую реакцию, хотя замораживание Постоянного представительства России при НАТО и Военной миссии связи НАТО в Москве, а также закрытие Информационного бюро НАТО[1] по сути ничего не изменило. Взаимодействие носит ограниченный характер уже продолжительное время, и существовавшие формальные механизмы были очевидно избыточными.

Впрочем, внимание к перипетиям между Москвой и Брюсселем понятно. На протяжении десятилетий они служили символом состояния европейской политики, пройдя путь от острого противодействия к попыткам сотрудничества и обратно к взаимному неприятию. После развала Организации Варшавского договора (ОВД) и СССР военно-политические отношения между Россией и НАТО и баланс их военных потенциалов менялись не раз. Изменения можно условно разделить на несколько этапов, хотя строго сделать этого не получится – между фазами нет жёсткой границы; более того, некоторые разнонаправленные процессы на отдельных этапах происходили одновременно. Но для понимания того, к чему пришли наследники главных противников времён холодной войны, даже приблизительная периодизация может быть полезна.

Четыре условных этапа

Деградация и разоружение

Первый – деградация и разоружение – начался сразу после завершения холодной войны. Его главная характеристика – стремительная демилитаризация Европы из-за общего умиротворения военно-политических отношений и по причине глубокого упадка и изменения приоритетов российской экономики. Архитектура договоров в области контроля над вооружениями, в том числе Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД) и Договора об обычных вооружённых силах в Европе (ДОВСЕ), соответствовала общей тенденции. Но уже тогда были заложены мины, подорвавшие затем процесс демилитаризации отношений между Россией и НАТО.

Российские военные контингенты зачастую меняли развитую инфраструктуру базирования в странах ОВД буквально на «чистое поле»[2]. По «эффективности самоуничтожения» в мирное время[3] подобные процессы не имеют аналогов. Население России негативно воспринимало происходящее: радикальное снижение численности военнослужащих и значительное падение их денежного довольствия – в первую очередь в относительных величинах, асимметричные (не в пользу России) сокращения военной техники и оборудования – танки и боевые бронированные машины, согласно ДОВСЕ, ракеты средней и меньшей дальности, согласно ДРСМД, и так далее. Шлейф тянется до сих пор[4]. Недостаточно убедительные действия Вооружённых сил в первой чеченской войне способствовали тому, что ВС стали восприниматься как неэффективные, устаревшие и требующие глубокого реформирования.

Cтраны НАТО, в первую очередь европейские, пользовались возможностью сделать свои силы более компактными, сократить военные расходы и получить дополнительные ресурсы для экономического развития[5]. Так называемый «мирный дивиденд» сыграл позитивную роль и в экономике стран Центральной и Восточной Европы, а также, например, Белоруссии. Однако для России сокращение оборонных расходов сопровождалось столь значительными социально-экономическими потрясениями, что положительный эффект демилитаризации был нивелирован.

В основополагающих документах стратегического планирования НАТО того периода, прежде всего в Новой стратегической концепции 1991 г., акцент делается на отсутствие угрозы большой войны в Европе вследствие самороспуска ОВД и «отказа всех бывших противников НАТО от идеологической враждебности к Западу»[6]. В данном документе указывалось на значительное снижение военной составляющей безопасности и подчёркивались угрозы в сфере экономики, политики, окружающей среды, социальных процессов, межэтнических отношений.

В России долго не удавалось сформулировать доктринальную базу национальной безопасности, особенно в её военном измерении. Несмотря на подписание в целом взвешенного Основополагающего акта Россия – НАТО в мае 1997 г., уже в декабре в Концепции национальной безопасности Российской Федерации среди угроз в военной сфере отмечается «сохранение или создание крупными державами (их коалициями) мощных группировок вооружённых сил в прилегающих к её территории регионах». А «превращение НАТО в доминирующую военно-политическую силу в Европе» оценивается как угроза «нового раскола континента»[7].

И всё же на первом этапе формировалось более или менее общее понимание невозможности новой войны в Европе. Инструменты для такой войны стабильно демонтировали, пусть и не всегда в рамках согласованных подходов по разоружению. Ситуация двигалась к стабилизации, хотя приоритеты и картина угроз у России и НАТО весьма различались.

Расширение и страхи

Второй этап – расширение и страхи – связан с движением НАТО на восток. Первоначально вызов носил характер скорее политический или даже психологический, а не военный. Детализация особенностей восприятия данного процесса в России и других странах[8] заслуживает отдельного исследования, мы же остановимся на ключевых фактах.

• Страны, ранее бывшие союзниками или даже частями России, вступили в противостоящий ей военный блок.
• Блок продолжает не просто существовать и «исключать» Россию, но и продвигается к её границам.
• Процесс сопровождается игнорированием возражений и беспокойства Москвы.
• Процесс открыт для присоединения всё большего числа пограничных с Россией государств.

На первых порах предпринимались шаги, нацеленные на смягчение ситуации. Помимо упомянутого Основополагающего акта Россия – НАТО подписаны и вступили в силу Договор по открытому небу, а затем и Венский документ 2011 года. Из стенограмм и переписки президентов Бориса Ельцина и Билла Клинтона следует, что лидеры России и США на тот момент ещё не рассматривали происходящее в контексте военных угроз[9]. Но произошло несколько событий, которые значительно, если не радикально, повлияли на российские оценки военно-политических и военно-технических тенденций в Европе. Наиболее важной была кампания 1999 г. – боевая операция НАТО против Югославии без одобрения Совета Безопасности ООН с использованием высокоточного оружия большой дальности. В России сразу увидели в этом сценарии угрозу для себя – например, с использованием второй чеченской войны в качестве предлога. Это привело к ряду изменений в военном планировании, концепции, доктрине и приоритете закупок[10]. Оглядываясь из 2021 г., можно говорить об успехах как минимум части этих изменений, в частности в области информационного сопровождения боевых действий, развития и развёртывания защиты от средств воздушно-космического нападения и высокоточного оружия большой дальности.

Символическая миссия «Балтийской воздушной полиции» (БВП, официально – «Миссия НАТО по патрулированию воздушного пространства стран Балтии») стала ещё одним предвестником будущих кризисов. БВП не имела и не имеет особого военного значения, но истребители стран НАТО (пусть и на ротационной основе) стали фиксироваться около российского «окна в Европу». Уже в наши дни самолёты, приписанные к «совместным ядерным миссиям» НАТО (например, бельгийские F-16 с авиабазы Кляйне Брогель[11]), появляются в странах Балтии, что вряд ли является осознанным посланием, но вполне может быть так истолковано. Нельзя не упомянуть о передовом базировании элементов противоракетной обороны США в Европе, что стало основанием для серии мероприятий по российскому военному строительству на европейском направлении, в том числе в части развёртывания оперативно-тактических ракетных комплексов[12].

В очередной Стратегической концепции НАТО, одобренной в апреле 1999 г., отмечается «исключительная роль» России в обеспечении евроатлантической безопасности[13]. А вот в Концепции национальной безопасности Российской Федерации, уточнённой в 2000 г., НАТО прямо фигурирует как элемент угрозы и в международной («расширение НАТО на восток»), и в военной («возведённый в ранг стратегической доктрины переход НАТО к практике силовых (военных) действий вне зоны ответственности блока и без санкции Совета Безопасности ООН») сферах[14].

Кстати, при оценке военной мощи стран НАТО в Европе после расширения с использованием методологии ДОВСЕ отмечается: совокупные количественные показатели оставались даже ниже тех, что были приняты для исходных шестнадцати стран[15]. Данный фактор в сочетании с изменением характера военного противоборства из-за развития высокоточного оружия большой дальности и инфраструктуры его применения говорит о необходимости разработки более совершенных методов сопоставления военных потенциалов.

В российских вооружённых силах проявились две взаимосвязанные, но разнонаправленные тенденции. Одна из них заключалась в повышении роли ядерного оружия, включая нестратегическое, а другая – в наращивании потенциала высокоточного оружия большой дальности в неядерном оснащении. Они дополнялись непрерывным развитием систем воздушно-космической обороны и в совокупности должны были способствовать стратегическому сдерживанию и предотвращению эскалации[16].

Ресургенция и паника

Успешная российская операция по принуждению Грузии к миру в 2008 г. стала символическим началом третьего этапа – ресургенция и паника. Россия продемонстрировала способность защищать собственные «красные линии», в том числе военными способами. Вооружённые силы Российской Федерации напомнили, что могут сокрушить любого противника вблизи своих границ и почти любого в глобальном масштабе. Обнажились, правда, и весьма значительные проблемы, включая область систем боевого управления[17].

Перезагрузка в российско-американских отношениях оказалась именно «перегрузкой», как по ошибке было написано на знаменитой красной кнопке, которую Хиллари Клинтон подарила Сергею Лаврову. Глобальные военные угрозы нарастали, несмотря на избирательное сотрудничество, как, например, в случае взаимодействия по иранской ядерной программе. Отсутствие позитивных изменений в Европе, включая планы по развёртыванию противоракетной обороны[18], стало усугубляющим фактором.

В Заявлении о безопасности Североатлантического союза 2009 г. подчёркивается: «расширение НАТО стало историческим успехом», а «двери НАТО остаются открытыми»[19]. Этот тезис присутствует и в Стратегической концепции обороны и обеспечения безопасности 2010 г., которая включает в себя следующее: «НАТО не представляет угрозы для России»[20]. Насколько эти документы и связанная с ними политика на самом деле закрепили готовность обеспечить военную безопасность новых членов НАТО, судить трудно. В основном имели место символические (зачастую провокационные) жесты, например, в отношении стран Балтии. На фоне долгого периода сокращения либо стагнации военных расходов практически во всех странах НАТО реальный вооружённый конфликт как будто бы оставался за скобками военного (и политического) планирования. С одной стороны, государства альянса были уверены в сдерживающем потенциале вооружённых сил США, с другой – в том, что деградация российских Вооружённых сил, да и России в целом продолжится. В российских документах соответствующего периода тематика расширения НАТО, развёртывания ПРО в Европе и так далее окончательно стала ключевой.

Вплоть до украинского кризиса 2013–2014 гг. стороны не стремились к количественному наращиванию военной мощи и соблюдали (да и продолжают соблюдать) положения Основополагающего акта. События вокруг Украины привели к дальнейшему упадку отношений, но теперь он сопровождался параллельным наращиванием военных потенциалов. Североатлантический альянс реализовал ряд инициатив по укреплению сдерживания, в том числе путём создания баз передового хранения военной техники США, многонациональных боевых групп в странах Балтии и Польше, увеличением присутствия военных кораблей НАТО вблизи российских военно-морских баз и значительно большим количеством патрулей бомбардировщиков. В России воссозданы 1-я гвардейская танковая и 20-я общевойсковая армии в Западном военном округе, сформирован армейский корпус в Калининградской области. После вступления Крыма в состав России значительно модернизирован и усилен Черноморский флот, равно как и сухопутные войска и войска ПВО на полуострове. Организационные мероприятия по наращиванию потенциала на западном направлении продолжаются[21].

Гражданская война в Сирии и российская поддержка законного правительства предоставили возможность испытать высокоточное оружие большой дальности ВМФ и ВКС России. Крылатые ракеты «Калибр» и Х-101 – к удивлению многих комментаторов – показали неплохие характеристики. Наличие соответствующих систем (и дальнейший рост их числа) в европейской части России влияет на региональный баланс сил между Россией и НАТО.

Высокоточное оружие большой дальности в каждый дом

С этого момента можно говорить о четвёртом этапе, особую роль в котором играет именно высокоточное оружие большой дальности, в частности гиперзвуковое. В Европе арсеналы соответствующих сил и средств наращиваются, Россия была и остаётся в положении догоняющего НАТО. Но в последние годы ситуация выравнивается, и ключевую роль играют не ставшие пугалом оперативно-тактические ракетные комплексы «Искандер-М» и в особенности крылатая ракета 9М729, а крылатые ракеты морского («Калибр») и воздушного (Х-101) базирования нового поколения. Несмотря на наличие отдельных образцов крылатых ракет большой дальности и для российской тактической авиации, основным носителем остаётся дальняя авиация. В целом системы обозначаются как силы неядерного сдерживания.

Со стороны НАТО следует учитывать потенциал постоянно базируемых в Европе эсминцев ВМС США, периодически развёртываемых американских тяжёлых бомбардировщиков, ударные силы британского и французского флотов, а также крылатые ракеты воздушного базирования для тактической авиации.

Ситуация может радикально измениться в обстановке пост-ДРСМД и в отсутствие адекватной реакции НАТО на российскую инициативу о моратории на развёртывание соответствующих систем[22]. Появление в Европе крылатых ракет и гиперзвуковых систем наземного базирования средней дальности американского производства (MRC Typhon в виде сухопутных версий ракет «Томагавк» и SM-6, гиперзвуковой комплекс LRHW Dark Eagle и ОТРК повышенной дальности PrSM) заставит Россию реагировать. Видимо, тогда и будут продемонстрированы объявленные ещё в феврале 2019 г. «приземлённый “Калибр”» и «гиперзвуковая ракета наземного базирования средней дальности»[23]. Для управления соответствующими ракетными подразделениями в Европе возрождено 56-е командование артиллерии Армии США[24], в своё время отвечавшее за пресловутые «Першинги».

Таблица 1. Некоторые количественные показатели, характеризующие относительные изменения военных потенциалов России и НАТО[25].

Представленные в таблице данные являются достаточно условными в связи с известными ограничениями при использовании «абсолютных» цифр в приложении к столь чувствительной теме, как военные расходы. Однако и они позволяют отметить общую тенденцию по опережающему сокращению числа российских военнослужащих (притом, что общее число военнослужащих альянса также сокращалось, несмотря на расширение НАТО) и опережающему росту российских военных расходов, хотя доля их относительно общих расходов стран НАТО остаётся скромной. Использованные десятилетние интервалы позволяют отразить среднесрочные тенденции в рассматриваемой области без оглядки на ежегодные флуктуации. Расходы НАТО на оборону в 2020 г. уже превышают 1 трлн долларов (прирост более чем на 15 процентов к 2015 г.), а в России произошло сокращение на 10 с лишним процентов – до без малого 67 млрд долларов. Сравнение таких расходов в условных долларах США является не совсем корректным, особенно в российском случае, но позволяет оценить общие тенденции.

Субрегиональные тенденции

Стоит отметить несколько частных примеров соотношения российско-натовских военных потенциалов.

Одна из самых примечательных ситуаций сложилась в районе Балтийского моря. Здесь Россия и НАТО фактически находятся в образцовом тупике: и Калининградская область, и три балтийских государства-члена альянса чрезвычайно уязвимы. Если начинается крупная война, они будут потеряны почти сразу, но эти территории могут стать плацдармом для первого удара по противнику, тем самым заставляя перераспределять военные ресурсы в том числе и в прилегающих районах на случай наиболее негативного сценария.

Этот субрегион можно условно расширить путем включения в него Белоруссии – единственного полноценного военного союзника Российской Федерации, участницы Союзного государства и ОДКБ. Он может распространиться и на Польшу с её очевидным желанием стать крупнейшей военно-политической державой в Центральной и Восточной Европе. При обсуждении военной ситуации нельзя не упомянуть и печально известный Сувалкский коридор на польско-литовской границе, разделяющий Белоруссию и Калининградскую область. Некоторые сравнивают его с другим коридором, популярным в ходе прошлой холодной войны – Фульдским. Однако российских или белорусских военных этот «коридор», кажется, не особенно волнует[26].

Важнейшее пространство – Арктика. Для России это естественное продолжение её территории, важный транспортный маршрут, источник ресурсов и, конечно, место дислокации самой мощной части её ВМФ – Северного флота. Но регион крайне уязвим, а его защита от возможных ударов НАТО, направленных, например, на российские стратегические подводные ракетоносцы, потребляет много ресурсов. Развёртывание в регионе любого числа ударных платформ является для блока относительно простой задачей[27].

Несмотря на реальный рост военных потенциалов вдоль линии или даже линий соприкосновения России и стран НАТО, ощущения угрозы горячего конфликта нет. Теории управления эскалацией, «эскалационное доминирование» и тому подобные имеют право на существование, однако их сложно проверить на практике – такая проверка рискует оказаться последней.

Наращивание потенциалов в неядерной сфере служит сигналом контрагенту, что тот не получит преимущества ни на каком этапе эскалации – даже на ядерном уровне.

Реакция будет неизменно соразмерной, и, соответственно, решение об ответных действиях примут с гораздо большей вероятностью. Не случайно президент России упоминал о роли неядерных вооружений для обеспечения территориальной целостности, имея в виду невозможность применить ядерное оружие в ответ на любую агрессию[28].

Отсутствие взаимности

Несмотря на официальные и публичные призывы России ограничить масштабы и географию военных учений[29], НАТО (и особенно Соединённые Штаты) делают прямо противоположное. Ярким примером стали многочисленные полеты вблизи российских границ, выполняемые тяжёлыми бомбардировщиками, которые развёрнуты в Европе и Азиатско-Тихоокеанском регионе при поддержке «союзной и партнёрской» авиации. Стратегическое командование США официально заявило, что их миссия состоит в демонстрации способности «генерировать обычную [неядерную] огневую мощь по всему миру»[30]. В России такие действия были восприняты как крайне провокационные[31], особенно если иметь в виду возможности современного оружия воздушного базирования, включая обычные крылатые ракеты семейства JASSM и морские мины Quickstrike.

Российская сторона, напротив, приняла некоторые меры по деэскалации. Не было симметрично увеличенных полётов дальних самолётов ВКС вблизи границ Соединённых Штатов (хотя военное руководство проводило брифинги о действиях США, подчёркивая их эскалационный характер), а стратегические военные учения «Кавказ-2020» перенесли вглубь российской территории. Никаких крупных действий в Чёрном море или связанных с ними событий в Крыму не было вообще. Данный подход сохраняется и в 2021 г.[32], несмотря на отсутствие интереса к взаимности с натовской стороны.

Наиболее ярким симптомом искажённого восприятия реальности являются сценарии конфликтов в Европе, отыгранные в рамках командно-штабных учений в американском Совете национальной безопасности в конце президентского срока Барака Обамы. По ходу игры американский «символический» ядерный удар наносился по территории Белоруссии, вообще не участвовавшей в конфликте[33]. Кстати, НАТО принципиально игнорирует ОДКБ, хотя последняя стремится установить связи для обсуждения региональной безопасности[34].

* * *

За три десятилетия после радикального изменения военно-политической обстановки в Европе, связанного с распадом СССР и ОВД, тренд на снижение напряжённости сменился на противоположный. Существуют работающие либо потенциально работающие инструменты для предотвращения кризисов, хотя, например, ОБСЕ не стала основой архитектуры общей и неделимой безопасности. Ход процессов, вероятно, диктуется не объективными интересами задействованных акторов, а сиюминутными соображениями, связанными с внутриполитической логикой, недостатком осознания последствий тех или иных шагов и растущей нехваткой понимания противоположной стороны.

Остаётся надежда на диалог военных, прежде всего российско-американский. Негативный эффект от запрета по умолчанию на контакты между военными России и США публично признал председатель Объединённого комитета начальников штабов генерал Марк Милли[35].