Россия в глобальной политике

Чтобы понять современную американскую политику и спрогнозировать её развитие в будущем, международники часто обращаются к историческим аналогиям. Соединённые Штаты – молодая нация с относительно небольшим накопленным опытом, но уже устоявшимися схемами поведения и сформированными политико-идеологическими нарративами[1].

Использование освоенных паттернов помогает «рационализировать» американское поведение на международной арене, особенно когда в самой Америке и окружающем мире всё неспокойно и сложно. История, как известно, «не повторяется, а рифмуется», и относиться к такому подходу нужно аккуратно. Но в некоторых современных сюжетах политика действительно во многом отображает логику поведения в прошлых схожих обстоятельствах – важно не ошибиться в выборе самой исторической аналогии. К тому же дефицит идей для внешней политики всё чаще отправляет и самих американских руководителей к идеям прошлого.

Президентство Ричарда Никсона – самый частый период, к которому обращаются, когда размышляют о стратегии США в новом великодержавном противостоянии. Тогда республиканцы хотели уклониться от двойного сдерживания СССР и Китая, и президент Никсон благословил Генри Киссинджера на политику усугубления раскола Пекина и Москвы для ослабления Советского Союза. Сегодня «первый номер» – Китай, ослаблять нужно именно его, а отторгать, соответственно, Москву. Поскольку это кажется рациональным и соответствует имеющемуся у Вашингтона опыту, многие не без основания полагают, что в такой парадигме и будут складываться отношения в треугольнике в ближайшие годы. В этой же логике Белому дому предлагают[2] действовать и некоторые близкие к администрации Байдена аналитики.

Отдельные попытки вбить клин между Россией и КНР уже имеют место и будут продолжаться, но скорее на тактическом уровне – как способ предотвратить сопряжение потенциалов двух противников. Стратегически же администрации Байдена ближе подход президента Трумэна.

Доктрина Трумэна 2.0

12 мая 1947 г. Гарри Трумэн обратился к Конгрессу с призывом оказать помощь греческому и турецкому правительствам на фоне сворачивания британского экономического содействия Афинам и Анкаре. Запрос Трумэна исходил из конкретных геополитических интересов в набиравшем обороты противостоянии с СССР, но пропаганда делала акцент на идеологическом усилении Советского Союза в оставленных британцами «вакуумах». Трумэн убеждал[3], что Соединённые Штаты больше не могут стоять в стороне, допуская «насильственную экспансию советского тоталитаризма на свободные, независимые страны», потому что национальная безо­пасность США теперь зависела не только от физической безопасности американской территории. Речь Трумэна заложила основы одноимённой доктрины. Её декларируемая цель была в оказании политической, военной и экономической помощи «всем демократическим странам, находящимся под угрозой со стороны внешних или внутренних авторитарных сил». Доктрина Трумэна разворачивала внешнюю политику от «изоляционизма», который предусматривал неучастие в региональных конфликтах, не затрагивающих США напрямую, к позиции возможного вмешательства в заморские проблемы. В стратегическом смысле это было намерением закрепить статус глобальной державы и попыткой форсированного захвата ключевых географических и политических пространств в новом послевоенном мире.

Четыре года президентства Трампа воспринимаются американским истеблишментом как четыре года новой мировой политической войны. Войны, где Америка только уступала и проигрывала, а «авторитарные бегемоты» – Россия и Китай – наступали и торжествовали.

Пандемия нанесла ощутимый удар по Соединённым Штатам и самой модели либеральной демократии. Но она и высвободила немало новых пространств, за которые США готовы побороться в холодной войне 2.0.

Идеологические оформление Байденом нового противоборства в терминах «демократия vs авторитаризм» – тоже аллюзия к эпохе Трумэна и началу первой холодной войны. Сам президент США убеждён, что приоритетом для Америки сейчас является создание «общей повестки» (common cause) с союзниками против Китая, особенно в области экономики и технологий. Советник президента по национальной безопасности Джейк Салливан называет подобный подход «построением ситуации силы» (building a situation of strength), повторяя знаменитую формулировку госсекретаря Трумэна Дина Ачесона (к слову, его Салливан не раз называл образцом для подражания в профессии). В своё время Ачесон вкладывал в эту фразу необходимость укрепить западный альянс как предварительное условие для любых переговоров с Советским Союзом. Отсюда же – стремление Байдена укрепить союзную дисциплину в НАТО и G7, мобилизовать QUAD и ангажировать ЕС на самоотторжение от Китая. При этом по-настоящему Соединённые Штаты продолжают рассчитывать только на себя. «Единственный верный друг в Вашингтоне – это собака», – известное изречение Гарри Трумэна о внутриамериканской политике в равной степени применимо и к международным делам.

США – КНР: секутор против ретиария

Американский нарратив о противостоянии с Пекином можно метафорически передать в виде поединка двух типов римских гладиаторов – секутора и ретиария. Первый был оснащён шлемом, латами, прямоугольным щитом и мечом. Второй – трезубцем, кинжалом и сетью и выступал без доспехов. Их противостояние было конкуренцией разных школ ведения боя. Хорошо защищённый секутор чувствовал себя увереннее в ближнем бою: он стремился подойти к противнику на близкое расстояние и нанести разящий удар. Ретиарий делал ставку на большую мобильность, изматывание противника через набросы сетки и выжидание, пока тот устанет под тяжестью своего снаряжения.

Китай в этой картине представляется американцам современным «ретиарием». Авторитарная политическая система, директивное управление ЦК КПК и исполнительная дисциплина делают его более мобильным в скорости принятия решений по сравнению с запаянной в латы процедур, согласований и законов американской (демократической) бюрократии. Китай как будто умеет выжидать и не торопиться, надеясь, что груз внутренних проблем США и усталость американцев от тотального доминирования будут снижать конкурентные преимущества Америки и заодно её глобальные аппетиты.

Соединённые Штаты не могут этого позволить – нынешнее поколение американских элит не представляет себе иной ипостаси существования в мире, кроме «единственной супердержавы». Соглашаться на статус «нормальной великой державы» эта когорта не готова. Тем более что и конкурентный потенциал Америки достаточно велик – в военной сфере, технологиях, экономике и финансах, контроле за глобальными институтами и идеологии. Именно по этим пяти направлениям США будут противостоять восхождению Китая.

Многие истолковали встречу глав дипломатий Китая и Соединённых Штатов в Анкоридже в феврале 2021 г. как символическую точку отсчёта в этом противостоянии и провал американской дипломатии. Но мало кто обратил внимание, что сама администрация Байдена оценила то, что произошло, позитивно – с точки зрения выяснения «истинного лица противника»[4]. Стратеги Байдена исходили из того, что организация отношений с Китаем на основе сотрудничества «теоретически желательна», но недостижима в обозримом будущем. Лесть китайцев Байдену как более желанному для Пекина президенту, чем Трамп, изначально воспринималась в Белом доме как «ловушка», чтобы заставить отказаться от конкуренции с Китаем в обмен на сотрудничество, которое никогда не материализуется. Любая «перезагрузка», таким образом, была бы чисто риторической: Китай продолжал бы двигаться своим курсом. Байдену пришлось бы в конечном счёте изменить курс на более жёсткий, но уже на менее благоприятных условиях. Выбрав вместо этого стратегию «конкурентного взаимодействия» – встречаться с китайцами, но рассматривать их через призму соперничества, команда Байдена, в представлении её членов, сэкономила время и обнажила истинные намерения Пекина на экономическое и технологическое превосходство, а не сотрудничество с Америкой. Иными словами, словесные провокации Блинкена и Салливана сработали, а значит, как считают в Вашингтоне, на Аляске они одержали важную психологическую победу над Китаем.

Не все в демократической партии разделяют такой боевитый настрой Байдена. Сторонники более умеренного сдерживания КНР опасаются, что излишняя идеологизация противостояния будет толкать мир, в том числе американских союзников, к полярности, а союзники не в восторге от такой перспективы. Европейцы скорее призывают Байдена сконцентрироваться на реновации собственного демократического дома, чтобы демонстрировать большую эффективность демократической системы без непосредственного противопоставления её системе авторитарной. Некоторые однопартийцы нынешнего президента также полагают, что преимущества и запас прочности Поднебесной сильно переоценены и стратегия «мирного сосуществования» (peaceful coexistence with China) – фактически то, к чему склонялся Барак Обама – позволит без излишней нервозности и гипермобилизации собственных ресурсов в дальнейшем одержать верх[5].

Однако сторонников более жёсткого подхода к Китаю в Вашингтоне как будто больше и они, как говорится, «по обе стороны партийных баррикад». Набирающие влияние внутри демократической партии так называемые «прогрессисты» беспощадны в критике состояния прав человека в Китае и масштабов коррупции в рядах Коммунистической партии КНР. Яркий представитель этой страты демократов Берни Сандерс и вовсе выступил в сентябре 2017 г. в Фултоне (штат Миссури) с яркой речью, обличающей китайский авторитаризм (к вопросу об аналогиях с началом первой холодной войны)[6]. При этом левое крыло демократов обвиняет Байдена в продолжении трамповского подхода к Китаю, который смешивает «народ и страну», что, по мнению прогрессистов, даёт толчок к развитию в самой Америке «антиазиатского расизма»[7].

Республиканцы менее чувствительны к этим темам и критикуют Байдена за якобы излишнюю мягкость в отношении Пекина. При этом именно среди республиканцев старой закалки Байден находит понимание по вопросам необходимости укрепления союзов, поддержки правозащитной тематики и широкого международного политического фронта давления на Китай – лишь бы всё работало на одну цель.

Проблема соотношения трумэновского и никсоновского подходов в политике Байдена в том, что «стартовые условия» одного и второго не совпадают с тем, что должен делать Байден сейчас. Трумэн начинал конфронтацию с одной супердержавой – СССР. Никсон – должен был эту супердержаву ослаблять посредством отторжения важного идеологического союзника – Китая.

Байден желал бы полностью сфокусироваться на сдерживании Китая, но вынужден отвлекаться на «назойливую» Россию.

Россия: спойлер или угроза?

Говорить о полноценной стратегии по «вовлечению России» Соединёнными Штатами, «открытии» её миру или тем более «сближению» с ней, как это было с Китаем в 1970-е гг., не приходится. Нечто подобное, вероятно, хотел попробовать Трамп, и, вполне возможно, что США на каком-то этапе к этому ещё вернутся. Но вряд ли в ближайшие годы.

Причин, почему никсоновский подход в отношении России не подходит для Байдена, как минимум, три.

Во-первых, сама база для какого-то сближения между Россией и Америкой отсутствует. Никсону и Киссинджеру удалось найти компромиссную для китайцев формулу общения по главному для КНР раздражителю – Тайваню[8]. У администрации Байдена нет ни малейшего желания искать компромиссное для Москвы решение по главному раздражителю для России – Украине. Напротив – Вашингтон не упускает возможности активно использовать ситуацию в этой стране в качестве рычага давления на Москву.

Во-вторых, на текущем этапе российско-китайские отношения далеки от кризисного состояния, в котором пребывали отношения между СССР и КНР. Наоборот – в вопросах мироустройства две державы пока смотрят в одну сторону, хотя каждая через призму своих интересов. Но американцы убеждены, что противоречия между Москвой и Пекином на самом деле гораздо глубже и рано или поздно дадут себя знать. Достаточно набраться терпения и точечно работать на усугубление расхождений – напрягаться для «сближения» с Россией не обязательно.

Промежуточная цель – внести больше отчуждённости в российско-китайские отношения и переформатировать их нынешнюю формулу c «не всегда вместе, но никогда друг против друга» в «не всегда друг против друг друга, но лишь бы никогда вместе».

Окончательная цель – лишить Китай возможности сместить Соединённые Штаты с позиций доминирующей супердержавы и ослабить Россию до состояния, при котором Москва не сможет выступать ни дееспособным самостоятельным игроком, ни усилителем возможностей других стран, стремящихся к стратегическому суверенитету в отношениях с Западом.

По этим вопросам сегодня имеется устойчивый двухпартийный консенсус.

Наконец, третья причина, по которой нынешнюю американскую политику не стоит рассматривать в контексте «никсоновской» парадигмы – видение в Вашингтоне самой России. Пресловутая токсичность «российской темы», помноженная на гипертрофированное влияние внутренних дрязг на внешнюю политику США, сильно ограничивают пределы конструктивного взаимодействия с Москвой. В разные избирательные циклы республиканцы и демократы могут меняться местами – критиковать «недостаточную жёсткость» в отношении России или, напротив, говорить о «вынужденном сотрудничестве». Но на деле восприятие России как «спойлера» к сотрудничеству не располагает. Даже там, где национальные интересы Америки диктуют необходимость более плотного взаимодействия, никто в Вашингтоне не желает жертвовать ради этого своим политическим капиталом.

Однако есть и иное восприятие России. Оно формулируется преимущественно военными и разведывательным сообществом, которые по-прежнему оценивают Москву как главную военную угрозу. Недавний доклад Национального разведсообщества США прямо говорит о том, что Россия наиболее опасна в трёх сферах – ядерное и высокоточное оружие, киберпространство и космос[9]. «Российская военная угроза» кратно увеличивается, когда Россия выступает, по мнению американцев, «усилителем боевых возможностей» (force multiplier) Китая. Поэтому для Вашингтона важно в первую очередь не упустить из-под контроля российский потенциал в этих сферах и, по возможности, удерживать за собой инициативу по предложениям.

Профессиональное общение с Москвой (что и показал саммит Путина и Байдена в Женеве) должно, по мнению упомянутой части американской элиты, вращаться именно вокруг этих тем. Здесь следует оговаривать значимые для Соединённых Штатов «красные линии», здесь возможно создание рабочих групп, диалоговых механизмов, мониторинга и тому подобного. Если научиться управлять конфронтацией в этих сферах, давление на Россию в идеологическом и санкционно-экономическом поле можно будет продолжать в относительно незатратном для себя режиме и сконцентрировать основное внимание и ресурсы на главном системном противнике XXI века – Китае.

Один из наиболее вдумчивых американских исследователей России, профессор Военно-морской академии США Николас Гвоздев, справедливо заметил по этому поводу накануне саммита Путина и Байдена: «Термин “нормализация” лучше пока забыть. Соревновательный и враждебный характер отношений между Вашингтоном и Москвой больше не является отклонением от нормы – он и есть норма. Что нам сейчас нужно, так это найти способ регулировать эти взаимодействия, создавать рамки для дискуссий и встреч. Тактика прекращения контактов в знак протеста и наказания России за её действия контрпродуктивна. Россия остаётся одной из немногих держав, которые могут пресекать реализацию интересов Соединённых Штатов по широкой географической и функциональной повестке дня. В полумесяце, протянувшемся от Арктики до Средиземного моря и Индийского и Тихого океанов, Россия – серьёзный игрок. Этот игрок обладает огромным ядерным и киберарсеналом. Контакт с этим игроком – не награда ему, а стратегическая необходимость»[10].

* * *

Разумеется, США и мир образца 2021 г. сильно отличаются от того, что существовал в конце 1940-х годов. Уровень и глубина взаимозависимости между разными странами, демократиями и автократиями (особенно с Китаем) – гораздо масштабнее, чем можно себе представить. Рассчитывать на машинальное воспроизведение той стратегии в современных условиях было бы наивно. Однако сами модели поведения государств меняются (особенно в лучшую сторону) не так часто, как хотелось бы. Для Америки, испытывающей дефицит новых идей, трумэновские заветы выглядят сегодня достаточно привлекательно, если не сказать – спасительно.